TwichHub

      Ваня мальчик ласковый, только он как вредный котёнок, не знавший человеческой ласки, а только боль от пинков. Ерепенится, зубы щерит, шипит, когда его трогать пытаются те, кому он не доверяет в должной мере. Ваня не любит прикосновений чужих людей, но от тех, кто ему дорог, готов получать порцию ласки хоть каждый день. Только у него репутация не самая лучшая, его трогать не решаются иной раз. А Ване это нужно, просто жизненно необходимо.       Хлопок дружеский меж лопаток, хватка на плече крепкая в знак поддержки, объятия тёплые, в которых можно укрыться, спрятаться от этого жестокого мира. Мир внешний Ваню пинает, ему больно каждый раз, и он выбирает самый простой из всех существующих способов — замыкается в себе, прячется в квартире под одеялом вместе с подушкой любимой, в которую можно поплакаться о собственном одиночестве. Подушка уже давно пропахла его дезодорантом, обволакивала нос терпким запахом одеколона, с которым Строго срастался.       Подушка была его единственным спасением, и Ваня не собирался этого менять. Подушка не сможет растрепать его секреты, ни с кем не поделится новостями о том, что язвительный Ваня Строго рыдает по ночам от ощущения собственной ущербности. Она поглотит все истерики, примет лицо в свои мягкие успокаивающие объятия, к которым Ваня привык. Он привык делиться с ней своими самыми заветными секретами, привык выбалтывать всё, что у него на душе, как лучшей подружке, которая не осудит. Лишь выслушает молчаливо, позволит выплакаться.       И Ваня искренне не понимает, в какой момент подушка сменилась на крепкую грудь Макса, в которую он уткнулся лицом и ревел минут десять, в которую сбивчиво шептал слова о том, как ненавидит себя, как хочет простого человеческого тепла и понимания. Хочет ласки, немного любви. Разве это так много? Нет. По крайней мере пьяному Строго так кажется в моменте, когда руки Макса обнимают его успокаивающе, гладят между лопаток, а в уши льётся сладкое «я люблю тебя, Вань, ну ты чего».       Ване много не нужно, Ване нужно совсем чуть-чуть, ему хватит даже сладкой лжи. И он тыкается влажным носом в Максову шею, дышит тяжело, опаляя горячим дыханием кожу чужую, жмурится от ласковых поглаживаний по голове и цепляется за друга, как утопающий. Он действительно тонет: в собственном отчаянии, давящим на клетку грудную тяжело, толкающую под толщу необычно вязкой воды, что затекает в рот и нос удушливо. Ваня тонет и этому сопротивляться может едва ли.       С того вечера Строго помнит мало: лишь то, как рыдал, вжимаясь в Макса, который в конечном итоге затащил его на диван и позволил усесться на коленях, и отрывки из их несвязного по своей сути разговора обо всём и ни о чём. Однако в конечном итоге это привело к тому, что Ваня имеет сейчас. К крепкой груди, мерно вздымающейся под его щекой, к сильным рукам, обнимающим его в уже ставшей давно тёплой постели, к ленивым разговорам за просмотром очередного фильма, к общим завтракам и тому, от чего щеки Строго горят ярко каждый раз, а изо рта рвётся смущенный словесный понос. Макс говорит ему заветные три слова намного чаще, стоит им только оказаться наедине, улыбается и заходится смехом, когда Ваня пытается отмахнуться от него. Потому что такое смущает, заставляет чувствовать себя обнажённым.       Ваня мальчик ласковый, и он слаб, когда дело заходит о прикосновениях. Каменеет, стоит им перейти грань дружеских. Потому что по-дружески — это объятия за плечи, но точно не ладонь на шее, пальцы на которой выводят незамысловатые символы; это близость приемлемая, но не сухие поцелуи то в скулу, то в висок. И это совершенно точно не смятые влажные простыни, не крепкая хватка на бёдрах, боках и руках, не разделённое одно на двоих в поцелуе влажном дыхание, не закинутые на пояс друга ноги, пока тот втрахивает тебя в постель и шепчет всякие глупости. Это больше, чем дружба, но Строго об этом предпочитает не думать.       Он ведь хотел тепла и ласки, хотел любви хоть какой-то, он её получил. Поэтому вжимается пятками в поясницу Макса, тянет его к себе ближе и руками облепляет за шею и стонет с надрывом в голосе от очередного глубокого толчка. Сжимается на члене и двигает бёдрами, от пота влажными, вжимаясь в Макса теснее. Это не правильно, так люди не дружат, но об этом Ваня подумает как-нибудь в другой раз, когда угрызения совести в нём проснутся. Сейчас ему не стыдно, сейчас ему хорошо до одури, поэтому в голове несвязная мешанина из разномастного потока мыслей, от которого не остаётся ровным счётом нихуя, когда влажная ладонь обхватывает его член, ведёт размашисто вверх-вниз, доводя до пика.       Ване хорошо, он утирает пот с лица, на живот перекатывается, облизывает губы и наблюдает лениво за тем, как Макс стягивает презерватив, кидает его в мусорку и валится рядом, почти сверху, утыкаясь носом в загривок, который вылизывать принимается. Макс за бока трогает, гладит по рёбрам, трётся лениво, без какого-либо намёка. Это вряд ли любовь, но Строго не искал той самой единственной, ему достаточно и того, что ему дают в данный момент жизни. А дают больше, о чём он мог только мечтать, не то что просить.