TwichHub

      Серёжа как маленькая злобная собачонка. Кидается на больших собак, тявкает истошно, всячески стараясь привлечь внимание окружающих, зло щерит острые зубы и едва слюну успевает глотать, чтобы она во все стороны не летела. Только потуг его не замечают вовсе, словно его не существует вовсе. Он как та нелепая Моська из басни Крылова, что пытается обратить внимание слона на себя.       Только слон этот отмахивается от него. Серёжу это раздражает, он только больше бесится и начинает гавкать ещё громче, переходя на личности, задевая те темы, которые не следовало. А его слон не железный. Его слон такой же пиздюк, ещё не научившийся быть невозмутимым и толстокожим в любой ситуации. Этот слон смотрит на него с пренебрежением, а Пешков предпочитает не думать о том, что внутри него что-то обрывается с оглушительным треском. Это, наверное, его сердце ухнуло куда-то туда, вниз, и разбилось на куски, потому что это невыносимо.       Он маленький влюблённый по уши щенок, что готов хвостиком вилять от одной лишь улыбки в его сторону. Но его чувств не замечают, в этом он сам виновен. Он спрятал их за тоннами сарказма и язвительности, он выбрал скользкую дорожку хоть какого-то внимания, пусть даже построенного на односторонней ненависти. Хоть что-то, только не гнетущее безразличие, только не пустота, по которой раскатываются его задушенные рыдания и вопли отчаяния. Это пережиток зарождающихся чувств, это горькие слёзы и воспоминания о тёплых материнских объятиях, в которых Серёжа прятался от суровой действительности.       Сейчас он не плачет, сейчас он губы кусает и стреляет оскорблениями, как из пулемёта. Сейчас он улыбается с фальшивой радостью на лице и стонет в микрофон с провокацией, издёвкой очередной, внутренне представляя, что всё могло быть иначе. Что вместо потока оскорблений и уничижительных комментариев он мог говорить слова иного характера, чувствовать губами чужие и улыбаться по настоящему, без притворств и всех масок лживых, сросшихся с ним.       Пешков мечтает об этом, когда смотрит на Дрейка с этой его лезущей в глаза чёлкой и съезжающих на кончик носа очках, когда вслушивается в тембр низкого голоса и смех идиотский. Серёже всё в нём нравится, кроме возможности быть с ним, отчего паршиво становится на душе, отчего рука тянется к мышке и вырубает стрим чужой к чертям. Экран компьютера гаснет, блок питания перестаёт гудеть, погружая комнату в тишину. Это — отчаяние, из которого не выбраться. Он сам себя загнал в этот тупик, ведь Коломиец ему не должен ничего. Не должен относиться в нему по-доброму, не должен загибаться от чувств взаимных. Серёжа это понимает, но поделать ничего с собой не может.       Не может он поделать с собой и в этот раз, когда в голове шумит безобразно громко от обилия выпитого. Водка, которую Пешков глушил за милую душу без закуски, выливалась наружу слезами жгучими, рвалась хрипами из горла, сдавленного комком, что дышать мешал. Он пьян в стельку, пьян так, что едва контролирует свои действия, когда заходит в телеграм и находит почти пустой диалог с Денисом.       — Дрейк, — бубнит невнятно в голосовое, утирая ладонью свободной лицо от слёз, — я заебался, Дэн, больше не выву… вывожу, блядь.       Язык заплетается, мысли сбивчиво скачут с одной на другую, так что держать их под контролем кажется чем-то невозможным. Да и о каком контроле вообще может идти речь, если Серёжа даже не может обуздать свои чувства? Этого контроля нет в его жизни, зато есть многое другое. Например, Дрейк, который открывает их диалог и читает сообщение, о чём свидетельствуют ярко загоревшиеся галочки. Серёжа не хочет читать или слушать то, что ему напишут до того, как он всё скажет. А потому пальцы вновь зажимают иконку с микрофоном.       — Ты точно спросишь, с какого хуя я пишу..? об этом тебе, — невесело усмехается он и звучно шмыгает влажным носом, ртом воздух хватает, отчего в голосовом сообщении пауза появляется. — Просто… Блять. Просто это из-за тебя. Не потому что ты как-то меня задел или обидел, я сам объебался, Дрейк и…       Палец соскальзывает, сообщение так не вовремя обрывается, в момент, когда смелости хватало во всем признаться, испарился. Теперь Серёжу гложет гнетущее чувство страха перед собственными чувствами и тем, как на его сообщение отреагирует Коломиец. Наверняка на хуй пошлёт за всё то, что между ними было до этого. Он ведь специально мной раз зацепить побольнее пытался, чтобы оставить в чужой памяти отпечаток. Ага, оставил. Обосрался по полной программе, а теперь хочет чего-то добиться. Чего? Прощения за всё то, что успел наговорить? Или за что-то ещё? Серёжа не знает, но мобильник звонко трещит уведомлением о входящем сообщении.       «?»       Дрейк сама лаконичность, от этой мысли аж пробирает на нервный смешок. Да и крохи уверенности в себе дают о себе знать. А может, это просто тупорылое наваждение или что-то в этом духе, Пешков не разбирается. Поэтому, пока момент не потерялся, вновь жмёт на значок микрофона.       — Я просто хотел сказать, что я люблю тебя… Блять, — ругается он, потеряв на секунду мысль, — я не хотел с тобой ругаться всерьёз никогда. Это просто была попытка… поговорить хоть как-то? Ладно, сорян, что беспокою тебя по такой херне. Можешь не отвечать и просто удалить все сообщения к хуям, о’кей?       Очередное сообщение отправляется, а галочки загораются. Сейчас над ним висит дамоклов меч, который либо поднимется немного выше, перестав щекотать шею холодным остриём и пускать по позвоночнику тонкие струйки крови, либо обрушится, рассекая такую только на первый взгляд крепкую шею.  Серёже хочется верить в лучшее, но…       «У меня есть Арина, переключись на кого-то другого».       … эти слова разрушают последнюю надежду, пока из глотки рвётся хриплый вздох. Последний в сторону Дениса, ведь меч над его головой перерубил шею, пройдя сквозь плоть и кости как по маслу. Удар быстрый, почти безболезненный. Пока что. Чуть позже жгучая боль даст о себе знать, когда мозг осознаёт всё в самых ярких красках.       «Я понимаю»…