TwichHub

      Горячий песок забивает уши и нос, больно бьётся о кожу лица, так и норовя пробраться под плотную защиту массивных очков, которые Вова каждый раз цеплял, когда выбирался на вылазку в проклятую пустыню, поглотившую своими бескрайними жёлто-красными в свете трёх солнц песками их истощённую от человеческого варварства планету. Некогда голубая планета, что поражала своими ресурсами, сгнила, оставив после себя лишь людской выводок с неотъемлемым стремлением выжить, заполучить самый сочный кусок. Хотя о последнем можно было не особо волноваться, песчаной пустоши хватало на всех. А вот пресной воды и укрытий — нет.       — Да сбавь ход! — раздаётся над ухом громкий вопль его партнёра по вылазке. Голос его хрипит, в глотке что-то отвратно булькает. Вова знает, у самого слюна встала кислым комом, не проглотить, ни сплюнуть. Воды бы, но сначала нужно найти безопасное место. — Да блять!       Пинк чертыхается, загребает тяжёлыми ботинками не первой свежести тяжелый песок, едва не путается в собственный ногах, но находит в себе силы для последнего рывка, чтобы податься вперёд, обхватить руками бегущего впереди Вову и завалить его на землю. Они катаются по раскалённому радиоактивными солнцами песку, дерутся невнятно, пока не закатываются за валун от разрушенной некогда многоэтажки. Сбитое дыхание дерёт глотку, и становится только хуже, когда Пинк втискивает его спиной в собственную грудь, сам вжимается в бетонную стену и зажимает пальцами рот Вовы. Держит сильно, почти больно. Челюсть неприятно сводит. Однако совсем рядом раздается гул мотора, и Вова жмурит глаза.       «Лишь бы прокатило», — молит он мысленно, неосознанно вжимаясь в чужую грудь плотнее, сдвигает колени вместе, будто это поможет ему стать меньше и незаметнее. Пинк за спиной дышит через раз, часто мажет языком по губам и судорожно сжимает в потной руке рукоять пистолета, готовый в случае крайней необходимости открыть огонь по преследователям. У них и нет ничего, кроме двух фляжек воды и вяленого мяса, взять с них нечего. Однако пустыня — место дикое, необузданное. Они просто дичь на охоте, два кролика, что пытаются скрыться от преследования брызжущих слюной гончих.       — Уходим, к чёрту их, — слышатся голоса поодаль, и мотор машины взвизгивает, а их преследователи бросают своё бесполезное занятие. Взять с них нечего, они же не караванщики с грузом, который можно прикарманить. Так, два идиота, которые за руганью и препирательствами сразу не заметили, что перешли границы чужих владений. Не критично, чтобы их пришили на месте, но предупреждение сделано. А сейчас им дают возможность убраться подобру поздорову, пока не началась настоящая гонка.       Когда звук мотора стихает окончательно, Пинк только тогда отпускает его, с шумом выдыхает и устало трёт лицо шершавыми ладонями, утирая заливающий глаза пот. Вова вторит его движениям, падая лопатками на песок, и только сейчас ощущает, как сбилось собственное дыхание, до свиста в надсадно работающих лёгких.       — Десять минут, — хрипит Вова, пытаясь отдышаться от долгого бега, — и сваливаем отсюда. Нейтральная территория недалеко.       — Ага, — согласно мычит Пинк и заваливается рядом, плотно прижимаясь обнажённым плечом к плечу Вовы. Тот пытается отодвинуться хоть немного, но в итоге выползает под солнце и возвращается обратно, перекатываясь на бок, доверчиво подставляя Пинку спину, о чём тут же жалеет. Пинк прилипает сзади, тыкается влажным от пота носом ему в загривок и широко лижет языком по чувствительному местечку у линии роста волос. Вова чувствует, как низ живота предательски обдаёт жаром.       — Свали, сейчас не до этого, — вяло сопротивляется он, пытаясь уйти от раскалённого тела, вжимающегося сзади, на что получает глухой смешок прямо в ухо. Дёргается коротко и стонет обречённо, когда бёдра чужие врезаются в его собственные, а под тканью одежды отчётливо ощущается бугор. — Ублюдок, сейчас не время для этого. Нам нужно уносить ноги.       — Лучше просто раздвинь их, — хмыкает Пинк и просовывает ладонь между бёдер Вовы, давит ребром ладони на промежность так, что молния брюк до неприятного хорошо врезается в пах, проезжается по чувствительной плоти, и градус жары на квадратный метр повышается ещё сильнее. Вова отрицательно мотает головой, губы поджимает и непроизвольно зажимает меж бёдер ладонь чужую. В итоге делает себе только хуже, потому что давление становится невозможным. — Да ладно тебе, мы здесь одни. Они не вернутся.       И Вова сдаётся, разводит ноги и позволяет Пинку ловко расправиться с ремешками на его одежде, позволяет ему приспустить свои штаны до колен, позволяет ему дотронуться до себя, пройдясь грубыми пальцами по складкам влагалища. Из груди рвётся шумный вздох, и Вова отпускает себя ненадолго. Лишь сейчас, когда чужие пальцы трогают его, размазывая терпкую смазку по промежности: между половых губ к клитору, который Пинк зажимает меж пальцами, тянет слегка и тут же заглаживает мозолистой подушечкой пальца, а после двигается опять вниз, к текущей дырке, края которой оттягивает слегка, собирает влагу и вновь повторяет свой путь.       Повторяет ровно до тех пор, пока между ног Вовы не начинает всё хлюпать и требовать большего, пока смазка не начинает тянуться к чужой ладони тонкими нитями, пока сам Вова не начинает предпринимать попыток насадиться на ласкающие его пальцы, но те, мягко кружащие по его дырке, каждый раз исчезают в последний момент, отчего из глотки вырывается раздражённый вздох.       — Издеваешься? — пыхтит Вова недовольно, пытаясь в очередной раз почувствовать пальцы внутри, но те вновь ускользают, спускаясь ниже и растирая смазку между ягодиц. Пинк за его спиной довольно хихикает, и между этого хихиканья отчётливо слышно «да». — Ганд…       Закончить не получается, Вова прерывается на протяжный стон, когда длинные узловатые пальцы всё-таки оказываются в нём, входят по самые костяшки и растягивают тугие стенки влагалища, пока большим Пинк продолжает гладить края растянутой дырки, смещаясь периодически вверх, чтобы покружить вокруг налитого кровью клитора.       — Что ты там говорил?       Горячее дыхание в ухо обжигает, песок мелкими крупицами впивается в кожу, одежду, саму сущность, пока чужие пальцы двигаются внутри в отработанном ритме, безошибочно находя все чувствительные точки, касаясь самыми кончиками шейки матки, и Вова надсадно стонет, двигает бёдрами навстречу руке под аккомпанемент влажного хлюпанья собственного влагалища и коротких шлепков кожи о кожу. Жмурится, когда ощущает мелкие песчинки на внутренней стороне бедра, которые трутся, добавляют чего-то своего в это безумие. И этого всего одновременно слишком много, настолько много, что Вову выламывает, когда Пинк присовывает внутрь третий палец.       Он вжимается лопатками в чужую грудь, зажимает руку Пинка между ног и дышит шумно, с присвистом, ощущая, что по бёдрам течёт, что оргазм скручивает слишком быстро и почти болезненно, что этого мало и хочется большего. Хотя бы по-нормальному: добраться до треклятого мотеля, где можно было снять за сущие копейки захудалый номер с одной кроватью на двоих, чтобы не барахтаться по песку, который настойчиво лез туда, куда его никто не просил. Вова уже сейчас чувствует то, как мокрый песок между бёдер неприятно царапает кожу. Но сил на возмущения нет, поэтому он обмякает в руках Пинка, зарывается макушкой в песок и прикрывает влажные глаза, всё ещё чувствуя, как чужие пальцы в нём мерно двигаются, ласкают, проезжаясь костяшками по чувствительным от стимуляции краям, отчего из горла вырываются глухие вздохи.       — Даже не надейся, что здесь я позволю зайти тебе дальше, — фыркает он и лениво размыкает веки, поглядывая на похабную морду лица Пинка сквозь влажные ресницы. Тот огорчённым не выглядит, но строит такое лицо, словно прямо здесь и сейчас разрыдается от несправедливости. Ага, как же. Потом в двойном размере вернёт должок, заставив задыхаться в собственных вздохах. — Мотель, Пинк. Нам нужно убраться на нейтральную территорию, подальше отсюда.       — Да помню я, — фыркает он и под шумный вздох убирает руку, напоследок всё-таки почти ласково ущипнув Вову за клитор, отчего тот подскакивает с места, краснеет сильнее и злостно натягивает на себя штаны. На Пинка старается не смотреть, когда тот утирает руку о некогда ярко-розовый платок, с шумным вздохом поправляет член в штанах так, чтобы было комфортнее, и Вове его почти жалко. — Может, хотя бы отсосёшь?       Крупица жалости моментально истлевает, и Вова кидает в Пинка песок, стараясь целиться прямо в глаза, чтобы побольнее было. Но тот предусмотрительно уворачивается, хихикает мерзко и вновь липнет со спины так, что и бить-то его становится неудобно. Только смириться с собственным положением униженного и оскорблённого, пока Пинк сухо целует его в скулу и вытягивает под палящее пекло раскалённых светил, уводя в сторону ближайшего поселения.