Детективное агентство "Анна и её духи". Снежный цикл. В снегах России. Затонск

Аня отказалась от услуг горничной на сегодня. Вещи они разложат сами. Поужинают они тоже в номере, но позже. Дверь, наконец, закрылась, и можно было без суеты оглядеться. В гостинице год назад прошел ремонт, и стены теперь были не синие, а бежевые. Мебель тоже переставили. Но лампочка все так же тускло освещала вход, а в дальнем углу комнаты за занавесками с тесьмой виднелся вход в спальню. На Анну внезапно накатило какое-то заморозившее её изнутри чувство. Будто она снова вернулась в ту ночь, будто снова этот город может отобрать у неё Штольмана и оставить вместо него осуждение, молву и холод. Вечный холод, острыми иголочками колющий из-под кожи, затылком ощущающийся от взглядов прохожих, безысходно поселившийся в сердце. Страх заколотился в горле, загрохотал в висках и не дал вздохнуть. Спас её по обыкновению Штольман. Теплые ладони опустились сзади на плечи и прижали спиной к его телу. — Всё уже по-другому, — сказал он, но по металлическому призвуку в его голосе Аня поняла, что ему тоже не по себе. — Я знаю, — кивнула она. — Но мне все равно кажется, что с нами снова случится что-то страшное. — Я больше ни за что тебя не оставлю, — просто сказал Яков, но голос слегка дрогнул. Память о той ночи снова резанула по сердцу. — Я знаю, — повторила Аня. — Но дверь мы закроем на два замка. Она нашла в себе силы пошутить, и напряжение немного спало. Штольман рассмеялся. Да, с тех пор они научились закрывать двери, что и говорить. Аня повернулась к мужу, и он замолчал. Нельзя смеяться, когда перед тобой такие глаза. Нельзя предать, обмануть, обидеть или сделать больно. — Я буду утром рядом с тобой, — сказал он. — И все изменится. Этот номер уже не будет тем номером. Это будет наш номер, но по-другому. Она молчала. Долго. Целую минуту. А потом покачала головой. — Этот номер всегда будет тем номером. Это номер, с которого начался путь длиной в пять лет. Это номер, который стал нашим, и это никогда не изменится. Теперь мы другие. В тот раз ты вышел за дверь и пропал, потеряв только меня. Если ты пропадешь еще на пять лет, то Алексу будет девять, а Соне семь, когда ты вернешься. Ты не увидишь, как они растут. Ты пропустишь все дела нашего агентства. Ты не будешь играть с моим отцом в шахматы в Подансаке и не будешь беседовать с мамой за ужином. Ты не будешь обсуждать с моим дядей музыкальные новинки и пить с ним коньяк втихаря. Ты не будешь спорить с Гастоном по поводу истории и не будешь носить шарф, связанный Мартой. И чтобы ты ничего этого не потерял, я сама подопру эту чертову дверь стулом с этой стороны. А теперь давай говорить о чем угодно, только не об этом, иначе я сейчас разревусь и меня будет не остановить! Она действительно говорила все тоньше и тоньше, все выше и выше, поэтому Штольман кивнул, прижал её к себе и принялся молча гладить по спине. Он все прекрасно понимал, тут все было ясно и без слов. Она ничего не сказала про свою любовь, потому что она всегда была с ним, даже несмотря на расстояние и время. Он не потерял бы её, сколько бы лет не прошло, в какие бы дебри его не занесло. Но его так задела фраза, что в тот раз он потерял ТОЛЬКО её. Не будь Ани, не было бы ничего из того, что она перечислила. Не было бы… да в самом деле, ничего бы не было. Было бы что-то другое. Но не целый мир радости, нежности, доверия и любви. Не было бы «Папочка!» по утрам. Не было бы безумных планов по покорению Эвереста, по постройке дирижабля, по устройству кошачьих бегов. Не было бы Парижа и агентства. Не было бы агентурной сети с её предводителем. Не было бы путешествий, солнца и света. Не было бы этой действительности. Был бы какой-то другой Штольман, который ходил бы на какую-то другую работу, что-то ел, что-то пил и как-то жил. Но это был бы не он. — Я тебя люблю, — сказал он просто, потому что еще не выдумали таких слов, которые могли бы заменить эти. Все другие бессмысленны, если нет этих. Можно прочитать целую поэму, но не сказать самого важного. А можно сказать только их три и вместить в них всё, что горит внутри. Аня услышала всё то, что они скрывали за собой. Услышала и зарыдала наконец, выплеснув весь страх, волнение и напряжение, которые скопились внутри. Вот так! Теперь станет легче.