Детективное агентство "Анна и её духи". Снежный цикл. В снегах России. Затонск

Каким бы странным это ни казалось, но стучал действительно служащий гостиницы, который принес ужин. Ане показалось, что мужчина смотрит на неё с любопытством, но длилось это всего пару секунд. Блюда под клошами разместили на столе, официант покинул комнату (и правду Гришка сказал — вернулись и один номер сняли, вот так дела), и Штольманы остались вдвоем. — Удивительно! — покачала головой Аня. — Никто не ворвался к нам и не стал кричать, что есть срочное дело, которое не терпит отлагательств! И нам, может быть, удастся съесть ужин, пока он еще горячий! — Пойду-ка я закрою дверь на ключ! — поведя бровями, сказал Яков и в самом деле встал со стула. Анна рассмеялась. Ужин был прост — горячее рагу и расстегаи. Когда Яков и Аня принялись есть, оконное стекло неожиданно задребезжало. Анна дернулась и растерянно посмотрела на мужа. Звон повторился, и они подошли к окну. Человек пять беспризорников, наклонившись, зачерпывали снег с обочины. Уличные мальчишки, увидев, что владельцы номера их засекли, побросали снежки и с гомоном бросились в подворотню. Швейцар у двери, который уже спешил к ним, что-то закричал им вслед, но было уже поздно. — Ну вот, — усмехнулся Штольман. — Что и требовалось доказать! Дверь мы обезопасили, а они — в окно! — Забавно, — согласилась Аня. — Забаррикадировать окна мы не догадались! Поужинав, Штольманы переоделись. Яков отправился приводить себя в порядок перед сном, а Аня, расчесывая волосы, задумчиво смотрела на диванчик у стола, где когда-то её муж сказал, что жизнь как прежде невозможна. Это в самом деле было так. Жить без Штольмана она была не согласна. Ей тогда было все равно, что будет дальше. Было наплевать на молву, опасность, любые последствия. Она могла бы отвергнуть общество и все мнимые правила приличия. Если бы у неё был Штольман. Кто же знал, что он у неё будет всего на одну ночь. И то на неполную. А потом он исчезнет, а все то, чего она тогда не боялась, останется. На долгих пять лет. И жизнь действительно изменилась. Только не так, как они думали. Анна отложила щетку. От той Ани её отделяли одиннадцать лет. И пусть за эти одиннадцать лет она испытала горечь разлуки, страх, боль, злость, предательство и осуждение общества, от всего этого её теперь защищали жизнь с любимым мужем, счастье, дети, агентство, клиника, родители и друзья рядом. И снова ей было плевать на то, что ей скажут или как на неё посмотрят. У неё была стена, которая оберегает её от молвы и от злобы. Возможно, ей нужно было снова попасть в этот номер, чтобы вспомнить об этом. Теперь она была готова. Краснеть больше она не будет. Никто не знает, что скрывалось за прилюдно выставленной этикеткой тайно женатого сыщика Штольмана, опорочившего бесстыдную девицу Миронову. Никто не знает, но это и не их дело! В их с Яковом жизнь они не пустят никого постороннего! Яков вышел из ванной и обнаружил Аню, задумчиво смотрящую на диванчик у стены. Он тут же понял, о чём она вспоминает. — Жизнь как прежде была невозможной, — сказала Анна, посмотрев на мужа. — Нет, — покачал головой Штольман и повесил на спинку стула галстук, который держал в руках. — Никак невозможна. — И сейчас ведь всё то же самое, — вдруг улыбнулась Аня. — У нас есть слишком многое, чтобы вернуться к тому, что было! — Да, — согласился Яков. — Без тебя, детей и нашего агентства все будет не так. Я… не хочу об этом думать! — И я, — снова приготовилась плакать Анна. — И я не хочу! Она так и не поняла, кто сделал первый шаг. Это было не важно. Важен был лишь поцелуй, горячий и переворачивающий всё внутри. Как и в ту ночь. Не было сегодня бешеного тока адреналина в крови, не было привкуса потери и дыхания погони на затылке. Было только желание двух людей показать друг другу, что второй важен, нужен и любим. Размывалось прошлое, заново спаивая их вдвоем в номере, который стал одиннадцать лет назад местом, которое определило их судьбу. Всё повторялось, но уже не как трагедия и даже не как фарс, а как повесть о любви. Любви настоящей, непрекращающейся, выстраданной и заслуженной. За окном и закрытой дверью могло твориться, что угодно: завывать метель, злословить молва, задирать нос снобы и морализаторы, но здесь, в этом небольшом номере, царила любовь. Любовь, которая так и не перестала, хотя пророчества прекращались и вновь вернулись, хотя языки так и не умолкли, а знание подверглось сомнению.