Детективное агентство "Анна и её духи". Снежный цикл. В снегах России. Затонск

Метель разыгралась не на шутку, поэтому когда Штольман и Аня вышли из экипажа, их моментально засыпало снегом с головы до ног и для надежности еще задуло за воротник, чтобы они не забывали о том, что на дворе зима вообще-то и самозабвенно целоваться по дороге домой негоже. Для этаких забав пожалуйте обратно в Париж. Там погода так не свирепствует. Яков и Анна поднялись в свой номер, чтобы переодеться к ужину у Трегубовых и взять привезенные из Франции подарки. — Н-да, отвыкаешь от стихии родной природы, когда так долго здесь не бываешь! — заметил Штольман сбивая перчатками снег с рукавов. — Да, — с улыбкой сказала Аня, расстегивая шубку. — В Париже за два метра до двери в сугроб не превратишься! Яков помог ей снять одежду, повесил её на вешалку, а сам стал стягивать запорошенный шарф, наброшенный сверху на пальто ради красоты, но не несущий никакого практического смысла, потому как его владелец и не думал его завязывать. Это был подарок Марии Тимофеевны на Рождество, поэтому Штольман не мог уехать из дома без него. Аня повернулась и, шагнув вперед, сняла с мужа котелок, совсем как когда-то надетый в целях конспирации картуз. Шляпа отправилась на спинку дивана, а Анна расстегнула пуговицы пальто мужа и скользнула под него руками, снимая его с плеч. — Что ты делаешь? — спросил Яков севшим голосом, потому что стояла она совсем близко, ладони у неё были странно горячими несмотря на мороз, и он мог видеть, как от его дыхания снег на её виске превращается в капельки воды. Будто и не было уличной стужи, только зной утихнувшего недавно желания. — Как что? — подняла бровь Анна. — Раздеваю тебя, разумеется! Нам же нужно переодеться как можно скорее! Говорила она игриво, но Яков видел, что дышит она тяжело, зрачки сделали её глаза почти черными, а смотрит она на него так, что он решил, что ему плевать на то, что времени у них совсем мало. Сегодня произошло столько всего, что ему было просто жизненно необходимо почувствовать не только тепло её души, но и жар её тела. Он соскучился. Нужно еще раз убедиться, что она его и тлен прошлого им не страшен. Он набросил пальто обратно на плечи, подхватил Аню под ягодицы и прижал к диванчику, который стоял прямо у входа. Голова тут же закружилась: округлая попка даже под слоем шерстяных юбок ощущалась умопомрачительно. Добраться до неё из-за зимней одежды было нелегко, но от этого лишь сильнее стучало в висках. Он добрался до её кожи под подбородком, досадуя на высокий воротник платья, прикусил её, чувствуя губами сумасшедший стук пульса. У Ани перехватило дыхание, и она крепче схватилась за плечи мужа. Сегодня она за ним не успевала, поэтому и оставалось только держаться за него и стараться устоять на ногах. Штольман поднял её повыше, сжал ладонь и потянул губами нежную мочку, стараясь не до конца поддаваться раскаленным потокам крови в жилах, лишающих его связных мыслей. Аня больше не могла терпеть и попыталась забраться мужу под пиджак, но он коснулся её груди над плотной тканью корсета и не смог сдержаться: наклонился и прижался к ней губами. Анна застонала. Одежда мешала ей неимоверно. В дверь постучали. Штольман не сразу это понял, почти расстегнув сзади крючки лифа. — Не-е-ет, — почти плача простонала Аня у его уха. Яков помотал головой, сбрасывая дымку страсти, потому что это была не та тональность. Она должна стонать по-другому. Стук раздался снова. — Не могу в это поверить! — Анна запрокинула голову, смиряя дыхание. Поскольку руки Штольмана всё ещё поглаживали её по ягодицам, сделать это было очень трудно. — Ну почему? — Пусть идут к чёрту! — проговорил Яков. Не будет он никому открывать, пусть там даже сам император с визитом. Постучали снова, но уже гораздо более робко. Надо же, не уходят! — Кто? — громко спросил Яков. Вышло не очень любезно, но сейчас он не смог бы выражаться по-другому. — Простите великодушно, — раздался голос. — Это коридорный. Вы просили оповестить вас, если вам будет почта. Доставили три письма разом, вот я и принес. Штольман вздохнул, нехотя отодвинулся от Ани, осмотрел её с ног до головы, вспомнил длинное отцовское немецкое ругательство, обозвал себя за излишнюю предусмотрительность, открыл дверь, забрал у напуганного страшным выражением лица постояльца служащего письма и захлопнул дверь снова. Никогда еще он так плохо не относился к хорошему обслуживанию в гостиницах!