Часть 39
3 июня 2022 г. в 07:24
Штольман обернулся к Ане и увидел, что она смотрит на него, подняв бровь.
— Сам попросил, значит? — поинтересовалась она.
— Как видишь, — обреченно сказал Штольман.
Аня еще секунды три на него смотрела, а потом вздохнула и, оттолкнувшись от дивана, проговорила:
— Всё равно нужно спешить, иначе мы никуда не успеем. Расстегни мне платье, пойду выберу что-то на вечер.
Яков расстегнул оставшиеся четыре крючка, с сожалением погладил обнажившиеся выступающие позвонки и отступил к столу. Она была права. Они уже опаздывали.
— Когда мы вернемся, я от тебя не отстану, — многообещающим тоном заметила Анна и ушла выбирать наряд для ужина.
— Предварительно я скажу коридорному, что беспокоить нас можно, только если в гостинице будет пожар, — пробормотал Яков, сбрасывая наконец пальто.
— Ты же знаешь, что в таком случае именно он и случится! — прокричала Аня из другой комнаты.
Штольман усмехнулся. К сожалению, такой вариант развития событий был весьма вероятен.
— Кто нам пишет? — спросила Аня, решив выбрать сегодня темно-зеленое платье из двойного бархата, которое ей очень нравилось.
Штольман сел в кресло и посмотрел письма. Одно послание было от Виктора Ивановича и Марии Тимофеевны, второе — от Гастона, а третье было анонимным.
— Твои родители, Гастон и неизвестно кто, — ответил Яков.
— Неизвестно кто? — с любопытством спросила Аня. — Начнем с него?
— Нет, — отверг такое предложение её муж. — Сначала прочитаем то, что хотели нам поведать наши родные.
Он раскрыл письмо от Мироновых, к которому был приложен рисунок от Сони и Алекса. Совместное творение их детей показывало приключения Мистигриса в последнюю неделю. Яков с сочувствием узнал о том, что его пытались дрессировать и обряжали в костюм с розовыми бантиками. Несчастное животное! Хотя зная его характер, Штольман полагал, что дрессировщик был наказан за легкомысленное отношение к тигру, заключенного в тело кота. А костюм, скорее всего, был изодран в клочья. Розовые банты гордость Мистигриса не допустила бы.
Анины родители писали, что все хорошо, хвалили детей и выражали надежду, что все идет, как нужно. Олимпиада Тимофеевна, не находя свободных ушей, писала им по две телеграммы в день и, видимо, скоро разорится на почтовых услугах. Она вся извелась и хотела бы приехать в Затонск, но её мужу стало хуже, поэтому оставить его она не может.
— Если бы она была тут, дело осложнилось бы процентов на двести, — пробормотал Яков, откладывая письмо. Они с Аней со всем разберутся и без назойливого внимания пожилой дамы, которая будет причитать на каждом шагу и называть его жену Нюшей. Нюша, ужас какой! Как можно называть его Аню Нюшей?
Письмо от Гастона было таким объёмным, что листы даже до конца не складывались. Бог ты мой, что можно написать на стольких страницах?
— Что там у детей? — спросила Аня, выходя в гостиную.
— Гастон прислал свою схему по улучшению агентурной сети, — ответил Яков, не отрывая глаз от строчек. — На семи листах.
— Почему он не сделал этого перед отъездом? Так было бы проще, — с интересом спросила Анна.
— Хотел взгляда со стороны, — пояснил Штольман, дочитывая послание. — Очень толково написано, между прочим.
— Чем ты дальше, тем беспристрастней? — уточнила Аня, думая о том, что иногда детская логика работает удивительно.
— Да, — кивнул Яков и сложил письмо заново, радуясь, что Марта сделала им маленькую приписочку. Девочка тяжело переживала смерть бабушки и дичилась, несмотря на то, что давно их знала. Дело пошло на лад.
Он поднял голову и обнаружил, что Аня уже надела новое платье и сменила украшения.
— Ты ослепительна! — искренне сказал Штольман.
— Благодарю, — согласилась Анна и широко улыбнулась. Она любила, когда он так говорил и когда в его глазах зажигалось подтверждение его словам. — Застегни, пожалуйста.
Она повернулась, Яков застегнул фигурные пуговицы, идущие вдоль позвоночника, и взглянул на часы.
— Нам нужно выезжать! — заметил он. — Иначе мы не успеем к Костромину. А я хочу с ним поговорить сегодня.
— Хорошо, — кивнула Аня. — Подожди, а третье письмо от кого?
Яков открыл конверт, в котором лежала лишь коротенькая записка, подписанная именем Таисии Синявской. «Не нужно ворошить это дело. От этого всем будет только хуже. Оставьте все, как есть!», — говорилось в ней.