Признание

Ни разу за следующие пару часов она не поднимается на второй этаж и в конце концов Гонхи перестает со страхом ждать её легких, шаркающих шагов за дверью собственной комнаты, в которой он не был уже почти год. Почти мгновенно он проваливается в тяжелый, без сновидений сон, измученный собственными слезами и переживаниями. И потом, кажется, почти сразу просыпается. С плаката на стене ему кокетливо улыбается участница женской поп-группы, которую он перестал слушать еще три года назад, но родители, конечно, были об этом не в курсе, и вообще это была комната Гонхи, так что они просто позволяли ему делать с ней все, что заблагорассудится: вешать плакаты на стенах, лепить флуоресцентные звездочки на потолок, записывать математические формулы прямо на обоях, правда, карандашом и только в одном определенном месте, над рабочим столом, но его никогда не ругали если он делал это где-то еще. Это было его пространство, а его родители уважали личные пространства своих детей и никогда не лезли дальше дозволенного — за это Гонхи был им благодарен. Он знал, что родители никогда не зайдут к нему в комнату без стука, что они никогда не проверяли его сумку на наличие чего-то такого, чего там быть не должно, даже тайком, и никогда не заглядывали в ящики его стола, где кипами хранились его учебные тетради вперемешку с личными блокнотами. Поэтому в его комнате ничего не изменилось и не сдвинулось ни на сантиметр с тех пор, как шесть лет назад он уехал из родного города учиться в Сеульский университет, если только это не изменил и не передвинул он сам, своими руками. Единственное, что делала и продолжает делать его мама — это стирать пыль с мебели и грамот, украшавших стены, мыть пол и перед его приездом домой застилать постель выглаженным чистым бельем, сейчас таким смятым под его телом и влажным от его бесконечных слез. Выцветшие флуоресцентные звездочки на потолке слабо мерцают в сгустившемся в комнате ночном полумраке. Гонхи моргает чувствуя, как голову опоясывает горячая пульсирующая боль, вызывающая отвратительные рвотные позывы, тянется к смартфону и легким касанием пальца к сенсору снимает блокировку. Часы показывают без двадцати минут двенадцать ночи — он проспал почти пять часов, хотя ему кажется, что прошло всего несколько минут между тем, как он закрыл и открыл глаза, поэтому он не чувствует себя отдохнувшим и выспавшимся даже чуть-чуть. Дом погружен в сонную тишину, сквозь которую Гонхи слышит, хоть и не может разобрать слова, тихий голос матери и такой же тихий голос отца. Ему кажется, что его сейчас вырвет от волнения, страха и от слез, немедленно наполнивших его глаза. Он присаживается в постели, замечает на прикроватной тумбочке стакан воды — мама принесла его, пока он спал, делает несколько глотков, усмиряя чувство тошноты и неслышно ступая по поблекшему от времени ковру выходит из своей комнаты. Дверь в спальню его родителей приоткрыта, разделяя яркой полоской света коридор на две части, они молчат и Гонхи не решается войти не зная, в каком они оба настроении, готовы ли они его слушать, хотят ли они его слушать, рассказала ли его мать своему мужу о том, о чем ей рассказал Гонхи, что он должен сказать и как он должен себя вести после того, как он войдет в их спальню. Ему по-прежнему страшно. Ему так не хватает Сохо рядом, как бы Гонхи хотелось сейчас чувствовать его ладонь в своей ладони, ему так нужно, чтобы Сохо был сейчас с ним, даже если бы он просто молча стоял рядом Гонхи бы чувствовал себя уверенно, но Сохо рядом нет, и Гонхи чувствует себя таким беззащитным и таким чужим в своем собственном доме, в котором он вырос. — …не правильно, — доносится до Гонхи голос его отца и его тень на секунду перекрывает полоску света на полу, — как ты можешь принимать это так спокойно? Если это не болезнь, то что тогда? Разве нам не нужно хотя бы просто проконсультироваться с врачом, чтобы понять когда все это началось и что творится в его голове? — Наш сын не болен, — с нажимом возражает ему мать и голос её звучит почти сердито, в попытке защитить своего ребенка, — он здоровый мальчик и не смей говорить о том, что с ним что-то не в порядке после того, сколько дней и ночей мы провели у его постели когда он болел! Как ты можешь говорить такое! — Это не одно и то же, — голос отца звучит пристыженно, — я не говорю, что он ненормален, я говорю о том, что может быть все это — реакция на стресс от учебы, на большой город, Боже, мы отпустили его в Сеул совсем ребенком, он нуждался в поддержке, встретил этого Ли Сохо, тот запудрил ему голову всякими бреднями о любви двух мужчин, втянул в эти непонятные отношения… — Гонхи не настолько наивен, — впервые за те несколько минут, что Гонхи стоит под дверью невидимым свидетелем чужого разговора голос его матери наполняется гневом, — и даже если бы это было так, как ты говоришь, он бы уже давно одумался, но он действительно, как бы мы ни были против этой связи, он действительно влюблен в этого мальчика: Ли Сохо. Боже, он так плакал, когда сказал мне об этом, что мне нужно было сделать, накричать на него и выставить за порог? — Тебе нужно было объяснить ему что это неправильно! — громче, чем нужно отвечает ей супруг. Она шикает на него и тот понижает голос. — Что ему вбили в голову сущий бред, что мы не учили его чему-то подобному, что это аморально, что это нужно прекратить если он хочет стать достойным членом корейского общества! Как ты не понимаешь, что эти отношения не принесут ему ничего хорошего? Женщина тяжело вздыхает в ответ и некоторое время они вновь молчат, обдумывая сказанные друг другу слова. Гонхи сглатывает скопившуюся во рту слюну и тянется пальцами к дверной ручке, желая войти, но прежде, чем он это делает, отец говорит: — Сейчас он может быть и считает, что он что-то чувствует к этому Ли Сохо, — говорит он и голос его звучит бесконечно устало и измученно. — Может быть он действительно считает, что он влюблен в него и что это взаимно, я не понимаю, что этот мальчишка наплел ему, чтобы так привязать к себе нашего сына, но все эти однополые отношения никогда не заканчиваются хорошо. Однополые пары просто не могут быть крепкими, ты ведь это понимаешь. Они не могут заключить брак, они не имеют будущего, они не могут жить в моногамии как все нормальные гетеросексуальные пары! Этот Сохо в конце концов наградит его какой-нибудь болезнью и бросит, и ты хочешь просто позволить этому произойти? Рука Гонхи соскальзывает с теплого металла дверной ручки. Он закусывает губу, сдерживая болезненный всхлип, разворачивается и спешит обратно в спальню, не желая больше слушать то, о чем продолжают разговаривать родители. Гонхи позволяет себе вновь расплакаться, в который раз за сегодняшний день, когда оказывается в своей комнате, прижавшись спиной к запертой изнутри двери. Все, что сказали его родители было отвратительной ложью. Он действительно уверен, что он любит Сохо и более того, Гонхи уверен, что Сохо любит его так же сильно, и они были верны друг другу каждый день с начала их отношений, и у Гонхи никогда, ни разу не было повода, чтобы сомневаться в Сохо, поэтому то, что сказал о Сохо отец Гонхи невыносимо сильно его ранит. Сохо совсем, совсем не такой, как о нем думают его родители. Сохо заботится о нем, пусть и не слишком умело, но очень искренне, Сохо всегда поддерживает его, Сохо защищает его, Сохо делает его таким счастливым каждый день, что они проводят вместе. Слезы градом катятся по его щекам. Несколько раз он тихо стонет в собственные ладони, в попытке хоть немного выпустить болезненный гнев, скопившийся изнутри, падает на кровать и с трудом, из-за соленой влаги, застилающей глаза набирает на смартфоне номер Сохо. Тот берет трубку после нескольких длинных гудков. Голос у него хриплый, сонный и растерянный. — Что такое, Гонхи, — мямлит он неразборчиво, почти проглатывая слова, вырванный внезапным звонком возлюбленного из крепких объятий Морфея, — почему ты звонишь так поздно? Ты меня разбудил. Все нормально? Гонхи молчит в трубку, в попытке сдержать подступившую порцию слез, и это молчание получается довольно долгим, потому что голос у Сохо теряет сонную хрипотцу. — Кролик, ты что, меня во сне набрал? — спрашивает он не надеясь на ответ. — Эй, ты спишь или нет? Ладно, напишу тебе сообщение с пожеланием доброго утра, раз уж ты меня разбудил. Прочтешь, когда проснешься. Гонхи тихо всхлипывает в динамик смартфона. Сохо улавливает этот звук, но не до конца понимает его природу, поэтому смешливо тянет в трубку, шурша постельным бельем: — Ты пропадаешь, у тебя там связь плохо ловит? Ты здесь или нет? — …я здесь, — шепчет в телефон Гонхи и его голос вибрирует от застилающих горло слез. Сохо слишком хорошо знает эту дрожь в чужом голосе и знает, что голос Гонхи становится выше, когда тот расстроен или возбужден, — прости, я не подумал, что ты уже спишь, мне жаль. Сохо долго выдыхает в трубку. Очевидно, садится в постели, Гонхи отдаленно слышит, как тот движется на кровати, и спрашивает с небольшой тревогой и любопытством в голосе: — Все нормально? Что-то случилось, что ты звонишь так поздно? Гонхи качает головой прежде, чем ответить. — Я хочу домой, — просто говорит он, вытирает глаза тыльной стороной ладони. Сохо мягко усмехается в трубку и Гонхи уверен, что тот широко улыбается в эту секунду. — Ты и так дома, разве нет? — дразнится Сохо, голос его насмешливый и чистый. — Я хочу к нам домой, — отвечает Гонхи, — хочу к тебе, хён. Приезжай за мной, пожалуйста. — Гонхи, — тянет недовольно Сохо, и его можно понять, Гонхи уехал домой днем, прошло не больше восьми часов с момента его отъезда и он уже просит его забрать, — ложись спать, если тебе так не терпится, уедешь на утреннем поезде. — Мне не заснуть, — шепчет Гонхи и не сдержавшись громко всхлипывает в трубку, тут же извиняется, просит: — я подожду тебя на вокзале, тебе так будет даже удобнее, и не нужно будет заезжать в город, хён. Пожалуйста. Сохо некоторое время молчит в трубку. — В чем дело? — спрашивает он и у Гонхи на глаза наворачивается новая порция слез. — Ты поссорился с родителями? Гонхи, я все понимаю, но мне на машине ехать к тебе несколько часов, посреди ночи, ты не можешь просто поспать, а утром сесть на первый поезд? Гонхи хнычет ему в трубку, хлюпает носом, в безуспешных попытках сдержать рыдания, наконец берет себя в руки. Сохо терпеливо ждет, он знает, что нужно просто подождать, потому что Гонхи порой излишне чувствительный и ему требуется несколько минут, чтобы успокоиться. — Я им сказал, — говорит Гонхи виновато и Сохо не уточняет, прекрасно понимая о чем идет речь, прекрасно понимая теперь, почему Гонхи позвонил ему и начал рыдать в трубку посреди ночи. Он рассказал родителям об их отношениях. Сохо молчит так долго, что Гонхи начинает беспокоиться, не прервалась ли связь и несколько раз зовет его по имени. — Я же запретил тебе, — наконец сухо отвечает ему Сохо и Гонхи сжимается на постели, напуганный внезапным холодом в голосе старшего, — Гонхи, мы говорили об этом перед тем, как ты поехал домой, ты пообещал мне, что не скажешь ничего своим родителям, ты мне пообещал, ты забыл о своем обещании? Гонхи кусает распухшие от слез губы. — Я помню, — стыдливо шепчет он в трубку, уставившись в темноту, — прости, хён, я не должен был тебя обманывать, просто мы и так поссорились из-за этого, и я не хотел, чтобы ты переживал, ожидая реакции моих родителей на нас… Почти минуту Гонхи слушает его беспокойное дыхание в трубке. — Они не одобрили, ведь так? — наконец тихо спрашивает старший и теперь настает очередь Гонхи молчать. Он не хочет озвучивать то, что и так понятно им обоим. Сохо терпеливо выдерживает эту паузу, очевидно, размышляя над произошедшим и над тем, что делать дальше, затем вновь очень мягко и ласково говорит, поселяя в груди Гонхи теплое чувство любви: — Я приеду. Оставайся дома и постарайся заснуть, хорошо? Скинь мне адрес в сообщении, я постараюсь приехать как можно быстрее. — Спасибо, — тихо благодарит его Гонхи, крепче прижимая к уху смартфон, — будь осторожен, хён. Он слышит смешок старшего в ответ, прежде чем тот завершает вызов. Гонхи сбрасывает адрес в сообщении, но все равно поднимается с постели и запихивает в сумку те некоторые вещи, который успел выложить на прикроватную тумбочку, прежде, чем заснуть. Ему не хочется здесь находится, родная комната кажется ему чужой и опасной, и он не хочет утром объясняться с родителями делая вид, что не слышал их ночного разговора. Ему не хочется притворяться и не хочется видеть их притворство после всех тех грязных слов, которые они сказали в адрес Сохо и касаемо их отношений, он не уверен, что у него хватит сил на разборки, к тому же если Сохо приедет за ним, его тоже втянут во все это, а Гонхи этого не желает. Он распихивает по карманам смартфон и кошелек, застегивает на запястье часы и сматывает в узел зарядку телефона, запихнув её в карман толстовки. Натягивает джинсовку, осматривает спальню, чтобы убедиться, что он больше ничего не забыл и выходит в коридор, неслышно прикрыв за собой дверь. В комнате родителей все еще горит свет и все еще слышны тихие голоса. На несколько секунд Гонхи замирает на пороге их спальни, перед закрытой дверью, ему страшно, но он не желает больше подслушивать, он не хочет слышать что-то еще, что они могут сказать, и потому он нерешительно толкает дверь кончиками пальцев, заставляя её открыться. Мать вздрагивает в кресле завидев сына, сжав руками подлокотники, и отец поднимается с края постели, все еще одетый в рабочие брюки и расстегнутую на несколько пуговиц рубашку. Они оба замирают, устремив на него почти испуганный, виноватый, жалостливый взгляд. Гонхи опускает голову, не в силах смотреть ни на одного из них. Ему так страшно, что он начинает заикаться. — Я… Я поеду домой, — говорит он, сглатывая вязкую от волнения слюну, заполнившую его рот. Его родители молча смотрят на него. — А… Сохо… Сохо-хён… Я ему позвонил, он за мной приедет, так что… Я хочу уехать… Отсюда. Они обмениваются долгим, только им понятным взглядом, безмолвно договариваясь о чем-то. Затем мать очень нерешительно, но очень ласково говорит, совсем чуть-чуть подавшись к стоящему в дверях сыну. — Сейчас ночь, дорогой. Ты можешь уехать на утреннем поезде, если хочешь. На дорогах довольно опасно в данное время суток, так что Сохо не стоит за тобой приезжать. Гонхи отрицательно качает головой. — Он уже выехал, — говорит он, по-прежнему не поднимая головы, — все в порядке, он хорошо водит. Я подожду его… На вокзале, так будет удобнее. Простите. Он отступает и его отец торопливо говорит, заметив этот неловкий шаг: — Гонхи, — говорит он немного жестче, чем рассчитывал и тут же ловит на себе предостерегающий взгляд жены, — возвращайся в свою комнату. Твой… Сохо может забрать тебя из дома, если ты так хочешь уехать, но не нужно тебе торчать ночью на вокзале в ожидании, когда он приедет, это небезопасно. — Я уже взрослый, — вяло возражает ему Гонхи, бросив на отца быстрый взгляд прежде чем снова уткнуться в пыльный ковер под ногами. Его отец тяжело вздыхает. — Да, конечно, — говорит он, единожды кашляет, трет рукой шею, рассматривая сына. Он растерян точно так же, как и его жена, он не знает как себя с ним вести, не знает, что ему сказать и не знает как реагировать. Он никогда не хотел узнать, что его единственный сын любит другого мужчину. — Твой папа прав, мой милый, — спешит смягчить реакцию отца мама, — к тому же ты сегодня был так расстроен, тебе стоит лечь спать. Позвони Сохо и скажи ему вернуться, не хватало еще, чтобы он попал в аварию из-за ночного дождя. Папа отвезет тебя утром на вокзал. Голос матери звучит очень заботливо, даже тогда, когда она говорит о Сохо, словно она действительно о нем волнуется и может быть совсем чуть-чуть, но это так, совсем чуть-чуть, но она беспокоится о Сохо, который выезжает из Сеула по влажным октябрьским дорогам, разбуженный и выдернутый из постели посреди ночи, наверняка сонный и оттого недостаточно внимательный за рулем. Она волнуется, что если с Сохо что-то случится, её сыну будет больно, потому что Гонхи влюблен в этого мальчика, как бы она этого не отрицала. Она не хочет, чтобы её сын чувствовал боль. — Давай же, — говорит она и пытается улыбнуться, но улыбка получается немного натянутой и не очень искренней, потому что она не понимает стоит ли ей вообще улыбаться, когда они говорят о том, что мужчина, с которым занимается сексом её сын сейчас едет в их дом, чтобы увезти её ребенка обратно в Сеул, — позвони Сохо и скажи ему вернуться, Гонхи. К тому же, нам понадобится время, чтобы обсудить все это в более спокойной обстановке… Завтра утром. Гонхи моргает остекленевшими глазами, наконец поднимая голову и его взгляд блуждает между родителями, не задерживаясь ни на одном из них дольше нескольких секунд. Они смотрят на него с осторожностью. На их лицах читается страх, растерянность и непонимание того, что им нужно делать дальше и как им нужно себя вести. Что они должны делать после того, как узнали, что их сын любит мужчину? Должны ли они накричать на него или обнять его, отречься или принять его выбор, должны ли попытаться вразумить его разговорами или, может быть, они должны сделать вид, что смирились с ситуацией? Должны ли они попытаться понять своего сына, как они должны вести себя, чтобы не потерять его? Как они должны вести себя, чтобы остаться при этом его родителями, которых бы он уважал, любил и прислушивался? Как они должны вести себя, чтобы он остался им сыном и не отрекся от них ради мужчины, в которого он влюблен? Как?