***
— Больше не дам ключи, нечего всяким идиотам по крышам лазить, — вечно недовольная вахтерша забирает связку из двух ключей, — Ты, Серёж, не ведись больше на это, надо было оставить его там до утра. — Так слышно же на весь подъезд то, как он долбится, даже спать не лечь, — Акума сам со второго этажа, и он бы и не стал, может, уделять столько внимания дикому шуму откуда-то сверху, но паника какая-то необъяснимая внутри от продолжительных громких звуков покоя не давала, хоть Миша и говорил, что это, наверняка, тусовка какая-то у Кирилла с пятого закончилась очередной потасовкой. — Ой, да кому ты врёшь, вы ведь допоздна не спите там все, — усмехается, будто нарочно приравнивая весь корпус к одному стереотипному образу. — Всё-то Вы знаете, — вздыхает Акума, зная прекрасно, что спорить бесполезно, иначе их дальнейший разговор может дойти до чего-то более противного, а снова получать осуждение в свой адрес он не горит желанием. Поспешно направляется в свой блок, и спустя уже несколько секунд оказывается перед нужной дверью на втором этаже. Затем коротает путь до комнаты, где его уже полчаса точно ждёт Миша. Он рад, на самом деле, что их в комнате всего двое, потому что слышал от всё той же вахтерши, что жителям другого корпуса пришлось потесниться, с тех пор, как к ним подселили первокурсников, которых девать некуда. — Блять, ты был прав, — Серёжа воспроизводит раз за разом слова своего соседа по комнате, ещё утром произнесенные. Миша на пары сегодня не пошёл — дискотека в местном клубе закончилась не лучшим образом: утром он проснулся не на своей кровати, и не на кровати вовсе, а в кустах, как раз около университета. И проснулся не один, а рядом с парнем каким-то, причем незнакомым совсем, с белыми как снег волосами и пустой пачкой таблеток в руке. Он потерянный абсолютно был, Миша и решил, что это первокурсник, что напился впервые. Вот только Миша не помнит его вообще, но это, скорее, влияние алкоголя на организм. — В чём именно? — Перваки очень странные пошли, — Акума губы кусает, пытаясь все мысли сформулировать во что-то дельное, но выходит не очень. Он сам толком понять ничего не успел, но пацан с крыши выглядел слишком специфично, будто не местный какой-то. Не уверен до конца, что это действительно студент из их универа, но тогда других вариантов как он сюда попал попросту нет. Кровать скрипит под парнем и прогибается, Сережа уставляется в потолок и глаза прикрывает на секунду, в надежде спроецировать тот образ снова, но никаких деталей одежды и четких черт лица он не запомнил. Волосы, осветлённые только с одной стороны, телефон, непохожий на те, что Акума видел раньше, и голос, отчасти приятный, но тоже недовольный и встревоженный слегка. Почему-то не покидает ощущение, что он связан с тем парнем, о котором Миша весь сегодняшний день пиздел неустанно. И в хорошем ключе, и в плохом, порядком надоел, но сейчас Сережа даже понимает его, потому что сам хочет столько мыслей и предположений высказать по поводу случившегося. — Да он точно не отсюда, — заверяет Миша, открывая настежь окно и на улицу высовываясь. В комнату тут же проникает воздух холодный, лёгкий ветер задевает темные шторы с дурацким несуразным узором, Миша берет со стола пачку Мальборо — одну из немногих дорогих вещей, которую он может себе позволить. Он и денег ни копейки за это не отдал, он заплатил за это удовольствие по-другому. Нет, не отсосал где-нибудь в подворотне, к счастью или к сожалению, но рисковал достаточно, да и по сей день рискует, забирая часть товара, который должен продавать, себе, и перепродавая уже другим людям и по другим ценам. Каждый крутится, как может, Миша не жалеет, что однажды с этим связался. — Ты не можешь утверждать точно. — Да иди нахуй, — выдыхает дым в открытое окно и поворачивается в сторону собеседника, — Я, блять, уверен. Мише не так интересны все эти догадки, сколько интересны потенциальные новые знакомые, которым можно присесть на уши или вместе побухать во дворе. Он, конечно, отрицать не будет, что, возможно, это просто левые прохожие, с которыми они и не пересекутся никогда больше, но что-то подсказывает всё же, что это не последняя такая спонтанная встреча. Миша здесь многих знает — не знать трудно, ибо возиться с контрабандой приходится в разных частях и так небольшого города. Но ни в одной из точек сбыта он не видел даже близко похожих на того, кто этим утром лежал рядом на мокрой от ночного дождя траве. — Откуда они понаехали тогда? — смирившись со словами Миши, Серёжа пытается добиться каких-никаких аргументов, которые бы прочно закрепили в его голове факт приезжих. И приезжих в их район, не куда-то в центр, где людей больше и гораздо безопаснее, а сюда, ближе к окраине. — А тебе не похуй? — Кто бы говорил, — с лёгкой насмешкой произносит, одаривая собеседника многозначительным взглядом. Похоже, им обоим не похуй.***
Вроде Курсед идёт уже битый час, если не больше, но картинка перед глазами особо не меняется. Где-то освещение похуже, где-то дома повыше, но атмосфера изрядно напрягает. Окончательно его добивает ситуация, когда своего ЖК он не наблюдает на привычном месте. Склон тот же, парк недалеко совсем, но дома в округе заметно жизнью поебанные. Связи нет вообще, Курсед устал уже проверять телефон почти каждую минуту. Находиться непонятно где ночью, так ещё и совершенно одному, — страшно. Но не страшнее, чем прыгать с двадцати пяти этажей. Будет неприятно, конечно, если по пути ему попадется компания гопников или заядлых алкашей, но разницы сильной между тем, что его в мясо разъебет от удара об асфальт, и тем, что его прирежут в темном переулке, он не ощущает. Главное, чтобы в таком случае ему не оставили шанса на жизнь, а то мучиться от боли снова ему не хочется. Физическая, всё таки, чувствуется более объемно, да и организм потом восстанавливать заебешься. А на менталку можно хуй забить, Курсед всегда так делал и принял уже тот факт, что так проще. Не нужно тратить деньги на психолога и психиатра, на какие-нибудь антидепрессанты или транки, проще передознуться любыми дешёвыми таблетками и сразу покончить с этим. Решения лучше, чем вернуться в тот дом и попробовать повторить свой изначальный план, Курсед не находит, а потому быстрым шагом направляется в обратную сторону, продолжая разглядывать одинаковые строения и однотипные вывески. Никакого современного дизайна, словно он в поселке городского типа, где жители даже не пытаются как-то развиться. Легко заблудиться в нескончаемом потоке серых панелек, окутанных непроглядным мраком, незнакомыми голосами с разных сторон и запахом дешёвого табака и перегара. Неприметную пятиэтажку Курсед узнаёт по табличке с названием улицы и номером дома и по уже пустой детской площадке во дворе. Идёт машинально к тому подъезду, в который заходил в самом начале, но старые двери и вправду оказываются закрыты. Появляется плохое предчувствие, что и двери второго подъезда не будут исключением из правил — они, наверняка, тоже заперты. Не составляет труда проверить и убедиться, что в этот дом Курсед теперь не попадет ещё часов семь-восемь. В любом нормальном человеке в такой ситуации уже бы отчаяние ключом било, но, к удивлению, Курсед предельно спокоен. Просто у него ещё остались сигареты. Это буквально единственная радость за сегодняшний день, в пачке — две, в длинных татуированных пальцах зажата ещё одна, а значит всё ещё не так плохо. Зажигалка летит обратно в рюкзак, в лёгких снова оказывается дым, в такой момент не хватает только наушников с какой-нибудь меланхоличной музыкой, но без интернета Курсед себе такого счастья позволить не может. На кирпичной стене около входа табличка, похожая на ту, с названием улицы, однако на ней цветом грязно-золотистым написано полное название учебного заведения, номер общежития и подъезда. До Курседа только сейчас доходит то, почему тот парень вообще завел диалог про первокурсников. Наверное, если со стороны смотреть, то его можно понять — это первая мысль, что пришла бы в голову студенту, здесь живущему, если тот, конечно, не в курсе всего происходящего. Но, забивая разум ненужными размышлениями, Курсед пришел к выводу, что пацан тот совсем безнадёжен и в том, чтобы разобраться в случившемся, он помочь даже если захочет, то, вероятно, не сможет. На почти черном небе звёзды светят чуть ярче, шелест опавших листьев, что ветер разгоняет по пыльному асфальту, конечно, не лучше, чем приевшийся плейлист, но в этом определенно что-то есть. Что-то своё, и Курсед не поймет никак, нравится ли ему такой расклад или нет. Он не знает, что делать дальше, но неизвестность всю сознательную жизнь была его верным спутником, так что создаётся ощущение, что ничего не поменялось, кроме окружения. Ему точно так же противно находиться наедине с собой сейчас, потому что совесть изнутри сжирает. Хотя нет, нет у него никакой совести: на левом плече сидит дьявол-искуситель и нашёптывает в ухо, что Курсед никому ниче не должен и пусть делает то, что ему по кайфу, а на правом вместо ангела — ещё один дьявол, который каждую ночь весь его организм превращает в огромное месиво, не давая заснуть или сосредоточиться, каждую ночь вбивает в мозг то, что Курсед ничтожен, никчемен, и он так и останется пустым местом, если не начнет заниматься чем-то полезным. Вот эти стереотипы, обществом так яро навязанные, что-то типа "посадить дерево, вырастить сына и построить дом", вот только у Курседа и работы стабильной никакой нет, о какой семье может идти речь. Да и не нужно ему это вовсе, ведь чтобы построить семью, нужно найти надёжного человека, так ещё и жить потом до конца жизни с этим человеком бок о бок. Курсед к такому не готов. Курседу в целом серьезные длительные отношения не нужны, чтобы мозги не ебать, а то и так хватает самокопания, но чтобы в его душе копался кто-то другой, он не хочет. Можно потрахаться и забыть, а можно привязаться и мучить себя воспоминаниями. Конечно, первый вариант звучит привлекательнее. Ненависть к себе второй его верный спутник, иногда, правда, отстающий незначительно, но стоит оступиться, как он успеет догнать, неважно: хочешь ты этого или нет. Бежать бессмысленно, потому что если ты бежишь под руку с неизвестностью, то никогда не узнаешь, когда на твоём пути окажутся ловушки и препятствия, потратив время на преодоление которых, ты дашь ненависти снова тебя нагнать. И нагнуть. Курсед бы так хотел оказаться в этой компании третьим лишним и, смирившись, уйти к кому-нибудь получше, но они словно наручниками друг к другу прикованы, и Курсед устал уже искать ключ. Это блядский абьюз. — Я же говорил, — и так хуевое настроение еще сильнее портит до отвращения знакомый голос. Хочется на холодной скамейке свернуться калачиком и уснуть, желательно на всю ночь. И желательно не проснуться. Но вряд ли получится, когда с козырька подъезда на тебя смотрят всё те же глаза по пять рублей. Недоумение в глазах Курседа читается отчётливо, но вот вопрос, почему тот парень продолжает на него так пялиться, видимо, останется без ответа. Курсед не просил чьей-то помощи и всем своим видом пытался показать, что он в здравом уме и он понимает, что здесь происходит и как он здесь оказался. Неужели это получалось настолько паршиво? Глупо доверять первому встречному, но, наверно, куда глупее будет оставаться на ночь на улице в незнакомом месте. — Ты долго здесь сидеть будешь? Пошли давай, потом помощи не дождешься. Курсед взгляд поднимает на распахнутое деревянное окно на втором этаже и на силуэт, что виднеется в самой комнате, а затем со скамейки встаёт, устало вздыхая. Смекает сразу, что лезть придется на козырек, туда, где его ждут уже двое, но это нисколько не радует, скорее наоборот — настораживает. Поблизости и выступов никаких нет, разве что окно, но оно никакого дополнительного буста не даст. Остаются только перила, железные и узкие слишком, но пару секунд устоять можно. Роста Курседу хватает впритык, был бы ниже — руками бы за край не ухватился. Он не спортсмен от слова совсем, отчего его попытки подтянуться и схватиться за что-нибудь ещё успехом не увенчиваются. Акума долго наблюдать за столь жалким зрелищем не намерен, хоть и выглядит всё же комично, поэтому он двумя руками чужое запястье обхватывает, как бы позволяя отцепиться уже от ебучего козырька и дать себя вытянуть. Миша реагирует мгновенно, подхватывая вторую руку и помогая другу наконец затащить бедолагу наверх. — Перваков вроде почти всех в другой корпус заселили, так чё вы тут ошиваетесь? — усилий особо много прилагать не пришлось, поэтому Миша первый руку отпускает, убеждаясь, что в остальном незнакомец справится сам. Желание выпытать правду никуда не исчезло, а никаких прелюдий ему не нужно, сам ведь понимает, наверно, что раз Миша здесь, значит Сережа ему всё рассказал. Пусть имён и не знает, но это, по его мнению, сейчас последнее дело. А Курседа уже заебало то, что его приняли за первокурсника. Он в колледже последний раз был больше года назад, когда документы забирал, но подробности его жизни двум встретившимся на его пути студентам знать необязательно. Возможно, это ему на руку, ведь никто не отменял сложный вариант, тот самый, где нужно лишь уверенно пиздеть. Но он не учитывает, что ему могут пиздеть в ответ, и понять это будет гораздо труднее, чем раньше, потому что весь этот мир похож на один большой пиздеж. Вселенная Курседу ссыт в уши (да и не только) и не стыдится, иначе воспринимать у него не получается. Это место до жути похоже на реальность, но никакого рационального объяснения ситуации нет и быть не может. — А был кто-то ещё? — Был, но ушел уже. Предположение Курседа о том, что это какая-то ебнутая галлюцинация, испаряется в тот момент, когда он слышит слово "вы". Если это не единичный случай, то стоит найти человека, что столкнулся с такой же проблемой. Однако внутренний голос упорно твердит почему-то, что тот, о ком они говорят, может оказаться действительно студентом здешнего университета, и ни к каким странным событиям он не будет причастен. — Куда? — Че, дружка своего потерял? — Миша вопросом на вопрос отвечает, ибо никогда не упустит возможности подъебать за любую мелочь, — Я, че, знаю, что ли? Он ничего не сказал, — с каплей разочарования заканчивает, заходит в комнату последним, окно поспешно закрывая. Он не исключает той версии, что парень, которого он видел утром, правда окажется другом или сокурсником того, кто сейчас стоит перед ним. Внешность поистине необычная, и речь сейчас не только про волосы, но и про одеяние, что разительно отличается от того, что Миша видел на людях и в магазинах. В основном, конечно, на рынке, потому что Миша чуть ли не каждый день там бывает, но сути это не меняет — пацан выглядит не так, как все. Даже в телевизоре он чего-то схожего не замечал, но впредь всё же стоит присмотреться, возможно, дело в нём самом, ведь Миша уже успел напиздеть самому себе. Подобные вещи он видел, но всего один раз, на том блондине — его утренней находке. Курсед растерянно осматривается: две кровати по разным сторонам комнаты; местами ободранные обои и убогие плакаты, надписи на которых он разглядеть своими слипающимися глазами не в силах; стеллаж из темного дерева с пыльными книгами на полках; ковер на полу; в одном углу телевизор массивный, старый совсем, а в другом — шкаф с зеркалом во весь рост почти. Впечатление противоречивое очень, но Курседу не предлагали здесь номер пятизвездочного отеля, тем более бесплатно. Он, честно, оставаться надолго здесь не собирается, неловко как-то становится с каждой секундой его нахождения в комнате. Причем не только ему. Акума изучающим взором прожигает Курседа, что на кровати рядом с ним сидит как у себя дома. Не сказать, что Сережа сильно возражает, но это непомерно непривычно, в душе играет какая-то эмпатия, что тоже бывает далеко не каждый день. Курсед, как экспонат редкий, — взгляд к себе приковывает сразу, только в этом случае он находится не за стеклом, на отдельной витрине, а на расстоянии меньше метра. Акума переглядывается с соседом по комнате, который, по-видимому, вовсе не напряжен присутствием чужим, затем утыкается в экран телевизора, не смотреть стараясь больше на их ночного гостя, но позволяя расспрашивать всё же, мало-помалу добывая информацию. Курсед не готов был к тому, чтобы от вопросов увиливать, его эта тема заебала ещё тогда в подъезде, но хотя бы в качестве благодарности, наверное, стоило вытащить со дна своего разума конгруэнтность и проявить благосклонность. Аж противно становится от собственных действий и слов, но в этот раз диапазон пиздежа безграничен, Курсед буквально может сказать всё что угодно, и эти двое вряд ли что-то узнают. Почему-то минутное баловство превращается в полноценное ощущение некой власти, правда эфемерной и, видимо, такой же ненадёжной, как его изначальный план. Опять слабак, да что ж такое. Знакомятся скомкано и неловко, Курсед оставляет за собой недоверие, а Акума — слабо скрываемый интерес. Мише не то, чтобы похуй, его просто в сон клонит страшно, поэтому на какие-то эмоции энергии остаётся немного, и так за сегодня вымотался достаточно. Маловероятно, что он признаёт, что эпизод своего пробуждения в окружении осенней природы и незнакомого молодого человека он за весь день представлял около сотни раз, но вот желание снова встретиться, тоже как-нибудь случайно, он в душе пригрел. Для создания полной картины, чтобы не жить с блядской недосказанностью, пусть его это и ебать не должно. С того момента появилось назойливое ощущение, что это могло быть как-то связано с его работой, неофициальной, конечно, но разницы особой мало. Ключевое отличие в том, что на официальной у тебя не будет проблем с документами и законом, но будут проблемы с деньгами, а у Миши сейчас скорее наоборот. Он не богатый, но очевидно, что явно не голодает, и крыша над головой есть. Ему главное прибыль отдать своей верхушке и получить свой процент, но не дай бог кто-то из челноков узнает о его мелких кражах. Думать об этом перед сном самая хуевая идея из всех возможных. Курсед, решая не отличаться от этих двоих, устремляет взор на экран старого телика, где фильм идёт какой-то, тоже старый, с качеством ужасным, что картинки, что звука, но выбора ему никто не давал, а значит будет хавать то, что жизнь подсунула. Впрочем, как обычно, плыть по течению легче, Курсед привык находиться в потоке, пусть этот поток и отличался от того, который обществом налажен, но он уверен более, чем на сто процентов, что в нынешнее время в этот поток вливаются многие, хотя никакого будущего за ним нет. За ним есть сначала меланхолия по вечерам, которая позже перетечёт в хроническую депрессию, за ним есть одиночество и апатия, а ещё интроспекция и впоследствии низкая самооценка. Однозначно не лучший путь. Единственным источником света в комнате остался телевизор, время уже перевалило за полночь, Курседу пора бы как-нибудь ускользнуть уже и желательно незаметно, идей ровно ноль, собственно, не только насчёт этой ситуации, а в целом. Но с другой стороны, Курсед не ребенок вовсе, и эти двое ему никто, а значит посвящать их в подробности он не обязан. — А ты куда собираешься? Всё везде закрыто, — голос у Серёжи сонный, но стоило ему заметить, как ощутимый вес с его кровати пропал и около двери замешкалась высокая фигура, как глаза продрал сразу. — Покурить, — говорит первое, что пришло в голову, потому что в мыслях действительно та пара сигарет в пачке, хотелось бы больше, но сейчас не до этого. Не дожидаясь ответа, Курсед из комнаты выходит и тихо, но уверенно шагает в сторону балкона. Тот сам по себе надёжным не выглядит, но со второго этажа и падать не так далеко, как минимум, с Курседом могло бы полететь вниз и то барахло, которым занята почти половина балкона, на каких-то из вещей толстый слой пыли перекрывает истинный цвет, но, видимо, это никому не мешает, да и никому не нужно, раз лежит без дела продолжительное время. Опирается рукой на холодные перила, рюкзак кидает в свободный угол и вниз смотрит с полным безразличием. На этот раз нет ни какого-то пиздатого вида, ни удивления от происходящего и непонятного волнения в груди. За эти пару часов пришло только отчаяние, едва заметное и невыразимое, потому что оно его сознание поглощало и раньше, а он оказался терпилой. Как жаль. Перестав разглядывать во тьме изменившуюся улицу, Курсед никотиновую палочку к приоткрытым губам подносит, зажимает и поджигает, делая короткую затяжку. Выдыхает, на этот раз дым летит в сторону другого сборища пятиэтажек через дорогу, где свет ещё не во всех окнах погас, а значит, что не все ещё легли спать. Курсед бы упал прям тут на промерзший пол, но живущим тут студентам наверняка не понравился бы такой сюрприз, хотя кто знает, может, для них это привычное дело. За спиной почти бесшумно открываются двери, и Курсед на секунду замирает, ожидая обернуться и тотчас увидеть незнакомое недовольное лицо в дверном проёме. Ни слова не слышит, только копошение и то, как закрывается балконная дверь. Затягивается снова, вспоминая, что проебывать сигарету сейчас будет не лучшей идеей, но его окончательно выбивает из колеи и в какой-то мере заставляет поникнуть фраза, которая даже вполголоса в звенящей тишине звучит слишком громко. — Сигареткой не поделишься? Дикий порыв вмазать в смазливое лицо всего после трёх слов Курседа рвет на части изнутри, на этот раз и подавить его нечем, кроме окурка, сжатого в тонких пальцах. — Ага, а хуй тебе не отсосать? — поджимает покусанные губы, но всё-таки открывает перед ним пачку, серёжина рука моментально ловко выуживает последнюю сигарету. Тот довольный Курседа за запястье хватает и чужой сигаретой свою зажигает, что в губах держит. Курсед не возражает, не дёргается, стоит молча в ахуе, наблюдая за новым знакомым, как ему кажется, больше отрешённо и безынтересно, предпочитая держать ментальную дистанцию. Но Акуме со стороны виднее, и постоянный взгляд ловить на себе становится уже неудобно, пусть отчасти и приятно. — Ты с какой целью сюда поступал? Планируешь реально пойти работать по специальности или так, для галочки? — сбивается, потому что давится едким дымом после первой же затяжки, но сигарету халявную не выкидывает. А Курседа озаряет вновь, что ему нужно продолжать играть студента их университета, только проблема в том, что он даже не может предположить каких-то примерных направлений, ибо название с таблички около входа не запомнил. Благо импровизировать он умеет неплохо, ещё не из такого дерьма выкручиваться приходилось. — Родители отправили, да и сам заебался у них на шее сидеть, — сам поражается тому, насколько правдоподобно это сказал, поэтому поворачивается в сторону собеседника, выжидая ответной реакции. — Я с таким же принципом шёл, сам не знаю как до четвертого курса дожил, — Серёжа вздыхает, голову опуская. Иногда его посещали мысли, что нужно было на пару с Мишей идти заниматься перепродажей, однако перед матерью стыдно будет потом, что не оправдал её надежд, что связался с криминалом, — совесть и без этого покоя не даёт, а так бы и вовсе сожрала с потрохами. Повод для нахождения на балконе — смятый потухший окурок — успешно летит вниз, порыв ветра изменяет его изначально заданную траекторию, а ещё вызывает у Курседа мелкую дрожь, но он уже вбил себе в голову, что на всю ночь здесь останется. Ничего полезного, конечно, сделать не получится, но сейчас его главная задача — не походнуть от скуки без интернета, так ещё и одному. Как именно — он пока не знает, а ещё не знает, что чуть ли не впервые будет подыхать от скуки не в одиночестве — Акума останется с ним.