...И страшно её угадать
В ещё незнакомой улыбке.
Анна Ахматова
«Товарищу Арсению Попову, Ленинград
Уважаемый товарищ Попов! По дороге домой я вспомнил, что наш с Вами разговор остался незаконченным, а Ваш вопрос, адресованный мне, — неотвеченным. Хочу исправить это недоразумение и ответить Вам в стихах: Не нужно мне иметь образование, Чтобы понять, где хер длинней, А в Вашей грустной писанине Разберётся любой прохиндей.Дмитрий Позов»
Дима отправил это письмо сразу, как вернулся в Москву. Не то, чтобы его задел вопрос о том, с чего он взял, что разбирается во всех этих символистско-имажинистских загонах… Но Дима очень не любил, когда кто-то упрекал его в незнании чего-то. Он был достаточно эрудирован и умён, чтобы разбираться во всём сразу, пусть даже и понемногу. Он не видел ничего особенного в имажинизме, а тем более в имажинизме, приправленном нотками декаданса. Искать скрытые смыслы в описании погоды? Бред, полный бред. Искусство должно быть ярким, громким, доступным каждому, а не только тем, у кого есть ярое желание найти скрытый смысл там, где его, скорее всего, нет и никогда не было. Такие вещи словно писались специально для школьных уроков литературы. «Автор пишет, что на улице было пасмурно, — этим он хотел сказать…» По далеко не скромному мнению Димы пасмурная погода в любом произведении должна была значить только то, что в голове автора этот эпизод был в пасмурную погоду. Всё. Точка. Конечно, и Рома Косицын знал, и даже где-то в глубине души Арсений Попов догадывался, что дело вовсе не в том, что имажинизм для Позова действительно был бредом. Просто Дима не умел улавливать тонкую разницу между значащим что-то холодным дождём и обычной пасмурной погодой, которая красиво вписалась в антураж рассказа. А всё, что Дима не понимал, автоматически становилось неправильным. Диме было проще обвинить других в своём непонимании, чем признать собственную ошибку. — В Новом театре через месяц премьера спектакля, — сказал Рома, открывая присланную Диме из Ленинграда газету. — Не хочешь сходить? Дата смежная с тем салоном, на который ты хотел попасть. — Можно. Кто автор? — Дима прошёлся незаинтересованным взглядом по объёмной пачке писем, которую Рома принёс ему с почты вместе с газетой. — Тебе совсем не интересно, что там пишут? — быстро спросил Косицын, цепляясь за Димин взгляд. — Ну, смотри, — Дима наугад взял один из конвертов и осмотрел его с обеих сторон. — Варианта всего два. Первый: мне пишет тот, кому нравится моё творчество, — он положил письмо на центр стола. — Аккуратный плотный конверт, старательно выведенные буквы и обратный адрес, указанный в надежде на ответ. Марки, как видишь, не дешёвые, а подобранные специально, — закончил Дима и подтолкнул конверт к Косицыну. — Там благодарности и восхищение мной и моими стихами. Открывай, проверяй. Пока Рома распечатывал письмо, Дима выбрал из оставшейся стопки другой конверт. — А вот этому человеку, — сказал он, вертя письмо в руках, — я явно не по душе. Конверт дешёвый, возможно, даже сделанный своими руками, чтобы сэкономить. Марки те, что клеятся на письма по умолчанию. Обратного адреса нет. На таких письмах обычно даже нет имени, но тут человек не побоялся его написать, — Дима сам распечатал этот конверт и пробежался глазами по тому, что там было написано. — Ну, как я и думал, говорят, что я — дилетант. А у тебя что? — Ты прав, тут пишут о том, как вдохновляет твоё творчество, — кивнул Рома, складывая листок пополам и окидывая кипу писем недоверчивым взглядом. — Но быть не может, чтобы тут были только письма двух типов. — Давай поспорим, — Дима протянул руку над столом с хитрой улыбкой. — Отсортируем их по внешнему виду, а потом прочитаем содержание. Если я прав, то следующую поездку в Ленинград оплачиваешь ты. Соответственно, если будет хоть одно исключение, то за всё плачу я. — Как будто нам нечем заняться, — Рома закатил глаза, но руку всё-таки пожал. — Идёт. Они принялись разделять все письма на две стопки по тому, как они выглядят. — А если конверт дешёвый, но всё написано аккуратно? — спросил Рома через некоторое время, разглядывая какой-то конверт. Дима не успел ответить: Рома вдруг глухо засмеялся, постукивая конвертом по столу. — Что смешного? — Кажется, поездка в Ленинград всё же с тебя, — ответил Рома, протягивая другу письмо. Дешёвая бумага, но имя Димы выведено аккуратными печатными буквами. Марки были подобраны так, чтобы не выделяться, но при этом создавать какое-то подобие цветовой эстетики с коричневатым конвертом. Знакомый обратный адрес и знакомое имя… Дима распечатал письмо.«Товарищу Дмитрию Позову, Москва
Уважаемый товарищ Позов! Не думал, что мне когда-нибудь посвятят стихи. Я польщён. Пусть они сомнительного качества и содержания, но за старания Вам плюсик.Арсений
P.S. Разбираться в длинах чужих херов — интересный, но странный навык. Я бы на Вашем месте задумался о целесообразности смены сферы деятельности на ту, где такие умения необходимы и востребованы. Может, хоть там что-то выгорит?» Дима прикрыл глаза и тихо посмеялся, качнув головой. — Арсений… — протянул он, ещё раз смотря на короткое письмо, текст которого был выведен размашистым, косым почерком. — Что пишет? — поинтересовался Рома, продолживший сортировать письма. Дима сложил листок и убрал его обратно в конверт. — Бумага дешёвая, конверт и того дешевле, — констатировал он, кладя письмо Арсения в стопку тех, которые предположительно должны были быть нелестного содержания. — Пишет, что мне бы стоило попробовать себя в чём-то другом. Продолжаем.* * *
Дима любил читать свои стихи на публику. Конечно, слушать, как их читает кто-то другой, ему тоже нравилось, но… Никто не мог в полной мере прочувствовать те интонации, которые закладывал Дима, те паузы. Всегда всё было неточно, всегда все было недостаточно. Дима стремился к идеалу. А, как водится: хочешь сделать хорошо — сделай сам. Поэтому в салонах Дима чаще всего читал свои произведения самостоятельно. Он видел всех, кто слушал, мог уловить реакцию, почувствовать общее настроение. Его это, конечно, мало волновало, потому что меняться под читателя он не собирался, но иногда было приятно осознавать, что у него есть большое число единомышленников. — Благодарю, — Дима сдержанно улыбнулся под негромкие аплодисменты той дюжины человек, которые были сегодня в салоне. Это была маленькая закрытая встреча, что называется, «для своих». Присутствовало немногим больше десяти человек, но это были те люди, имена которых были у всех на слуху. Арсений тоже был там. Дима отыскал его взглядом, и, он бы никогда себе в этом не признался, но реакция Попова сейчас была для него чуть ли не единственной действительно важной. Разве скажут честно своё мнение те, кто беззаветно любят его творчество? Разве выразят свои настоящие эмоции люди, которые считают его новым лицом современной литературы? Арсений в их число явно не входил, и его реакция — это та реакция, которая Диме сейчас была нужна больше всего. Арсений смотрел прямо на него. Как только их взгляды пересеклись, он улыбнулся какой-то странной улыбкой и приподнял бокал вина в своей руке. А затем выпил залпом всё, что там было, и сел на своё место, прячась за спинами тех, кто продолжал хлопать прочитанным стихам. Дима так и не понял, что это значило. — Часто курите? Дима вздрогнул во время очередной затяжки, из-за чего и закашлялся, когда дым попал не в то горло. Все гости салона разошлись ближе к вечеру. Кто-то ушёл сразу, кто-то — задержался поболтать, а Дима вышел на улицу, чтобы покурить. Мимо него за это время, прощаясь, прошли все, кто остался в салоне. Все, кроме одного. — Вы что, дурак? — спросил Дима, оборачиваясь к подошедшему со спины Арсению. — Кто так людей пугает, Арсений? — Я не хотел вас пугать, — Попов приподнял ладони в защитном жесте. — Просто увидел, что вы ещё не ушли, и решил подойти. Мы же создаём иллюзию хороших знакомых? Дима смерил Арсения подозрительным взглядом с головы до ног и затянулся. В вечерней тишине раздалось негромкое потрескивание сигареты. Выглядел Арсений сегодня немного иначе, не так, как обычно. Внешне в нём, кажется, ничего не поменялось, кроме чёлки, которую он отрастил за два месяца, что они не виделись. А вокруг него словно появилась какая-то аура усталости, задумчивости. Даже сейчас Арсений смотрел не на Диму, а как бы сквозь него. О чём он думает? Дима смотрел на коллегу, — и когда он только начал воспринимать его как коллегу? — слегка приподняв голову. Возможно, всё дело было в синяках под глазами и непривычно растрёпанных волосах? — Часто, — наконец ответил Дима, выдыхая дым. — А вы не курите? — Временами. Но стараюсь себя контролировать, — Арсений сложил руки в карманы брюк. — Вредные привычки нас ограничивают. — Согласен, но отказаться от курения мне всегда было сложно, — кивнул Дима и снова коротко затянулся. — От него и от вредной привычки держать рядом людей, которые мешают идти вперёд. — Например? — А вот это вас ебать не должно, — Дима сделал последнюю затяжку и бросил огарок на землю, приминая его носком туфли. — Но меня это всегда удивляло. Столько приятных людей вокруг, а тянет почему-то к тем, которым до этого никакого дела. Арсений опустил глаза и улыбнулся на тихом выдохе, покачав головой. — Это совсем не удивительно, — сказал он. — Людей никогда не интересует то, что им доступно и находится на виду. Как давно вы смотрели на звёзды или на покачивающиеся от ветра деревья и думали о том, как прекрасно, что нам дано видеть что-то такое? — Дима не ответил, понимая, что вопрос риторический, и лишь молча кивнул. — Так это и работает. Мы всегда стремимся получить то, что, возможно, — Арсений запнулся, словно поймав какую-то мысль, — возможно, быть нашим и не должно… И порой не замечаем тех, кто в это время находится рядом. Дима задумался, посмотрев себе под ноги. Ему понравилась эта мысль. Она была грустной, но хорошо отражала то, о чём сам Дима думал уже долгое время. Говорил ли Арсений о чём-то — ком-то? — конкретном или просто рассуждал? Дима не знал, но то, как вёл себя Попов, даже немного раздражало. Пусть лучше он депрессует на страницах своих книг, чем заставляет Диму... что? Волноваться? Нет, нет, это бред. Но где тот Арсений, который говорит сплошными колкостями? Где его снисходительная улыбка, пронзительный взгляд? Почему он так задумчив, почему так серьёзен? — вопросы не давали Диме покоя, как бы он ни пытался их отогнать. Они сидели глубоко в мыслях, вертелись на языке, и Дима искренне не понимал, почему его это так волнует. — Откуда вы узнали мой адрес? — вдруг спросил Арсений, не дожидаясь ответа на свой монолог; а Дима и не знал, что отвечать, поэтому не особенно расстроился. — Вы указали его на конверте, когда писали мне письмо с возмущениями, — он приподнял бровь, удивляясь тому, что Арсений не догадался сам. — Точно. Диме не нравилась эта неловкая тишина. Перед ним сейчас был совершенно другой Арсений, не тот, которого, как ему казалось, он знал. Но значило ли это, что сейчас перед ним настоящий Арсений? Спокойный, тихий, задумчивый, грустный... Такой же, как его рассказы. Дима удивился этой мысли: он что, только что сравнил человека с литературой? Арсений на него явно дурно влияет... — Вы домой? — спросил он, решив наконец как-то разорвать это молчание. — Нет, думаю, прогуляюсь по набережной, — сказал Арсений и иронично улыбнулся. — Вас с собой, многократно прошу прощения, звать не буду. Прощайте. Арсений махнул рукой и, развернувшись, пошёл в сторону моста. — Прощаю, — хмыкнул Дима себе под нос и потянулся в карман за сигаретой. В последний момент он передумал и поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Тысячи звёзд сияли, смотря на него в ответ. Словно неаккуратные брызги белых чернил, они были хаотично разбросаны по всему небу, иногда слабо мерцая, подмигивая ему. Дима едва заметно улыбнулся и шумно выдохнул через рот. Он никогда бы не подумал, что Арсений Попов заставит его заново влюбиться в звёздное небо.