...Но мы с тобою два цветка одной и той же ветви, И наши взоры говорят на таком языке, Который внятен только нашим душам.
Константин Бальмонт
Дима перечитал письмо, которое написал Арсению, и кивнул сам себе. После их позавчерашнего разговора у него до сих пор оставалось чувство недосказанности, словно они разошлись в самый разгар оживлённого диалога. Выразить всё, что он думал по этому поводу, ему захотелось в письме. — Ну ты скоро? — поторопил Рома, стоящий в коридоре. — Мы опаздываем! — Бегу, — сказал Дима, оставляя листок на письменном столе. Отправит, как вернётся в Москву. Обязательно. Ленинград отличался от Москвы. Если бы надо было придумать сравнение, то Москва была бушующим океаном, а Ленинград — рекой, которая спокойно текла сама по себе. В столице жизнь словно была быстрее, люди — безразличнее, а толпы походили на волны, беспорядочно выбирающие себе направление движения. Ленинград таким не был. В нём всё было самотечно, спокойно. Люди тут жили, а не проживали жизнь, как Дима это чувствовал в Москве. Возможно, поэтому он так полюбил этот город. Иногда он задумывался о том, чтобы остаться здесь насовсем, но в Москве его пока держало слишком многое… Заняв свободное место в трамвае, Дима задумался, смотря перед собой. Его рука была засунута в портфель, пока он замер, размышляя о чём-то своём. Рома щёлкнул пальцами перед его лицом. — Чего ты такой задумчивый? Уже несколько дней у тебя такое лицо, словно ты в уме перемножаешь пятизначные числа. — Да у меня из головы не выходит одна мысль… — Дима вытащил руку из портфеля и посмотрел на то, что он взял. Сборник рассказов Арсения ещё никогда не был ему так ненавистен. — Я даже знаю, какая, — улыбнулся Рома, тоже смотря на книгу. Дима хмыкнул и раскрыл книгу на странице с закладкой. — Разговоров у тебя после того салона только что о Попове. Чем он тебя так впечатлил, не поделишься? — Уж лучше читать книгу Арсения, чем выслушивать твои язвы, — ответил Дима и продолжил читать «Белую дверь» с того момента, где остановился. Из всех рассказов Арсения, которые он прочитал, этот, пожалуй, был самым слабым. В нём словно не было классической утончённости Попова, глубины смыслов (пусть Дима и улавливал их только с помощью Ромы), а образ двери белого цвета будто тыкали прямо в лицо, указывая, что она символизирует новый этап жизни. А понятно это было даже Диме. — Мы выходим, — через некоторое время сказал Рома, поднимаясь с места. Дима быстро убрал книгу обратно в портфель и посмотрел на карманные часы. Они с Ромой задерживались уже на две минуты, а от остановки ещё придётся идти… Дима очень не любил, когда кто-то опаздывал, а ещё больше он не любил опаздывать сам. Поэтому, когда трамвай встал на остановке «Владимирская площадь», Дима вышел первым и быстрым шагом направился в сторону театра. Он прошёл мимо афиш, не обращая на них ни малейшего внимания, и остановился только у самого входа, чтобы подождать успевшего отстать Рому. — Кос, ну опаздываем же, — подогнал его Дима, — в зале отдышишься. Они толкнули массивные двери и вошли внутрь. — Товарищи, мы уже… — начала было капельдинерша, явно готовая закрыть двери зала. — У нас билеты на фамилию Позов, — быстро сориентировался Рома, доставая из кармана сложенную пополам расписку. — Два места в партере. — Уже был второй звонок, — непреклонно ответила девушка, хотя фамилия Позова её явно впечатлила. — Но третьего-то не было, — вставил Дима и виновато улыбнулся. — Спектакль ещё не начался. Пустите нас, пожалуйста. Мы специально из Москвы ехали на эту премьеру, — Дима немного приукрасил действительность, не чувствуя за это ни малейших угрызений совести. Рома, не растерявшись, кивнул. Девушка замялась. Через несколько секунд она всё же сдалась, но требовательно протянула руку. — Давайте расписку. Рома протянул ей бумагу; девушка быстро пробежалась по ней глазами. — Пятый ряд, места 10 и 11. Я получу билеты за вас, забрать их сможете в антракте. Проходите быстро и тихо, — она открыла двери, и ровно в этот момент раздался третий звонок. — Большое вам спасибо! — улыбнулся Рома, и они с Димой вошли в зал, торопясь занять свои места. Со сцены в это время как раз ушёл режиссёр, объявлявший о премьере и, вероятно, благодаривший за аншлаг. Свет медленно начинал угасать, погружая огромный зрительский зал в полумрак театральной атмосферы. Под осуждающие взгляды тех, через кого Дима и Рома протискивались к своим местам, они наконец сели, и через несколько секунд открылся занавес. — Ну вот, а ты говорил, что опоздаем, — шепнул Рома. — Мы как раз вовремя! Дима улыбнулся, но ничего не ответил. На сцену вышла девушка. Девушка, которая была ему подозрительно знакома. Как только она заговорила, Дима вспомнил её имя. Маша. Он хотел было рассказать об этом Роме, но передумал, решив оставить это на антракт. Надо отметить, что играла Маша хорошо. Диме доставляло удовольствие смотреть на её актёрскую игру. Маша была нежной, хрупкой, но в то же время в ней проглядывался стержень, который был так нужен её героине, Ане. А потом появился и Антон, чего Дима совершенно не ждал. С первого взгляда на Антона нельзя было понять, что его жизнь связана с театром. Хотя, с другой стороны, а как должен выглядеть артист вне сцены? — Ты чего такой напряжённый? — спросил Рома, когда заметил, что Дима снова витает в своих мыслях. — Потом, — коротко шепнул Дима. Рома кивнул. Антон был словно рождён для сцены. То, с какой уверенностью он двигался, как чувствовал зал, с какой самоотдачей играл… Диму это поражало и восхищало. — Он отрицает свои чувства к ней по каким-то своим надуманным причинам, но при этом не может видеть её рядом с другим мужчиной, — подытожил Дима, когда они вышли из зала. — Да не бывает такого в реальной жизни! — О, Дима, ещё как бывает, — отозвался Рома. — Это тебе кажется, что всё должно быть понятно и в идеале поднесено на блюдечке с голубой каёмочкой. А обычно люди сложно принимают свои чувства и ещё сложнее их проявляют. В антракте они пошли в буфет, чтобы культурно взять по бокалу шампанского и обсудить первый акт спектакля. По пути Дима рассказал о том, что уже видел Машу и Антона, когда приходил к Арсению. — То есть ты знаком с ними обоими? — спросил Рома, чтобы уточнить, правильно ли он всё понял. — Можно и так сказать, да. Представляешь, как тесен мир? — Да уж, — Рома загадочно улыбнулся, поднося бокал к губам. — Что? — нахмурился Дима. — Да так, ничего, — Рома продолжил улыбаться. — Ну и бес с тобой, интриган, — Дима взял свой бокал со столика и удалился, решив прогуляться по коридорам театра, чтобы посмотреть на красоту внутренней отделки и почитать немного о его истории. Не успел он выйти из буфета, как увидел за одним из столиков знакомую тёмную макушку с растрёпанными волосами. Дима замер, наблюдая за Арсением со спины. За тем же столиком сидела какая-то девушка, с влюблённой улыбкой смотревшая на Попова. Кажется, он что-то увлечённо ей рассказывал, потому что она иногда кивала и посмеивалась. Что творилось на душе у Димы в тот момент, он не понимал сам, но шампанское в его бокале слегка затряслось от того, с какой силой он сжал ножку. Дима чётко осознавал, что ему неприятно за этим наблюдать, но взгляда не отвёл, просто смотря на то, как девушка залилась смехом, когда Арсений закончил свой рассказ. Подходить ближе Дима тоже не хотел. Да что тебе вообще нужно? — спросил он у самого себя, когда понял, что уже с минуту стоит, как статуя, смотря в одну точку. Уйти ему не давала какая-то внутренняя злость, а подойти — понимание того, что они с Арсением далеко не так близки. С другой стороны, подошёл же к нему Арсений три дня назад после того салона? Дима сделал уверенный шаг вперёд, и одновременно с этим девушка, сидевшая рядом с Поповым, потянулась, чтобы поцеловать его. Диму привёл в себя звон разбитого стекла. Бокал, который он держал в руке, треснул и упал на пол, разлетаясь у Димы под ногами. Мужчина, на которого он смотрел всё это время, обернулся, и Дима чуть не рассмеялся от абсурдности всей ситуации. Да, у него были волосы такого же цвета и похожее телосложение. Но это был не Арсений. В буфете воцарилась абсолютная тишина, все смотрели только на Диму, который глядел на лужу шампанского у себя под ногами. — Дима! — Рома первым подскочил к нему. — Ты чего, всё в порядке? Дима только сейчас почувствовал боль в правой руке. Он посмотрел на ладонь. — Господи, у тебя кровь, — сказал Рома и взял Диму под руку. — Пойдём промоем, давай. — Прошу прощения, задумался, — громко сказал Дима, чтобы объясниться перед людьми, и ушёл вместе с Ромой. Что это, мать вашу, было? — Что случилось? — спросил Рома, когда они зашли в туалет. — Я не знаю, просто задумался и слишком сильно сжал бокал, — отстранённо сказал Дима, пытаясь проанализировать, что вообще сейчас произошло. Он довольно быстро отогнал всё, что ему банально не нравилось, и пришёл к простому выводу: он разозлился, потому что поведение мужчины было неподобающим. Какой культурный гражданин будет заигрывать с девушкой на глазах у других и уж тем более давать ей прилюдно себя целовать? Да. Всё было именно так. — О чём можно было думать, чтобы раскромсать себе руку? — Рома смотрел за тем, как Дима вынимает из руки мелкие осколки. — Иди попроси бинт в медпункте. Я пока заберу билеты. Встретились они с Ромой уже в зале, после второго звонка. Свет погас, когда Рома опомнился и протянул Диме его билет. Тот убрал его в портфель, не рассматривая: уже открывался занавес. Второй акт был мрачнее и по сюжету, и по костюмам, и по общему настроению. На сцене создавалась более гнетущая атмосфера, словно погружая зрителя в ту безысходность, которую чувствовал персонаж Антона. Он метался по сцене, пытаясь сделать правильный выбор… А его монолог каким-то образом проник Диме в сознание, не вылезая оттуда. — …И если та любовь, которую я испытывал, — это наказание, то в этой жизни я наказан сполна! — завершил Антон и под аплодисменты ушёл со сцены. — Получается, голубь, которого он отпустил, символизировал его любовь к Ольге? — вдруг шёпотом спросил Дима. — Да, — удивлённо ответил Рома, коротко смотря на друга. — Он насильно держал его в клетке, как насильно сам пытался поверить в свою любовь к ней. И сейчас он наконец может признать свои чувства к Ане. В этот момент на сцену вышла Маша, как раз игравшая Аню. Она держала в руках того самого голубя, о котором они говорили. — А теперь… — Дима оборвал свою фразу, когда Маша начала говорить. Дима почувствовал что-то странное. Ему ещё никогда не доставляло такого удовольствия видеть подтекст, который, казалось, был понятен только ему. Он словно разгадал сложную загадку, проник в самую суть, достиг сердцевины чего-то большого и важного. Финал спектакля был удивительно простым и неожиданно счастливым: занавес закрылся на поцелуе Антона и Маши, сопровождаемом бурными аплодисментами зала. Дима встал вместе со всеми, когда занавес снова открылся, показывая весь актёрский состав. Дима хлопал осторожно, чтобы не задевать царапины на правой руке. Но это было искренне настолько, насколько он мог себе это позволить: увиденное действительно впечатлило его, удивило, открыло в нём какие-то новые ощущения… Дима давно не чувствовал ничего подобного. На сцену вышел режиссёр. Он поочерёдно объявил всех артистов спектакля, всех, кто работал вместе с труппой, не забыл представиться и сам. — Ну и, конечно, — под конец сказал он, — я хочу попросить подняться на сцену человека, по произведению которого был поставлен этот спектакль. Товарищи, перед вами — Арсений Попов! Дима застыл, заворожённо смотря, как на сцену поднимается Арсений. На его лице — улыбка, улыбка искренняя и счастливая. Он словно светился, когда слегка смущённо приветствовал зал маханием руки и вежливыми поклонами. Зал отвечал ему бурно, с одобрительным свистом, кто-то даже поднёс букет цветов. Арсений был красив, когда улыбался, когда вёл себя так открыто и уверенно. Дима наблюдал за ним с такой задумчивостью, что даже забыл похлопать. — Ты позвал меня на спектакль по пьесе Попова? — спросил он у Ромы, не отрываясь от сцены. В этот момент Арсений шагнул назад, чтобы вместе со всей труппой сделать последний поклон. Он встал между Машей и Антоном, и в один миг всё то свечение, та улыбка, та радость — они словно исчезли. Арсений ещё раз вышел вперёд после поклона, чтобы показательно похлопать залу; он всё ещё улыбался, но теперь его улыбка была другой. Дима, которому эмпатия была несвойственна, заметил это. Их с Арсением взгляды пересеклись на одно мгновение, чего тот, кажется, даже не заметил. — Но тебе же понравилось, — сказал Рома, когда Попов скрылся за закрывающимся занавесом. Дима не ответил, и они начали выходить из зала вместе с толпой. — Я домой, ты как? — спросил Рома на улице. — Я прогуляюсь, думаю, — ответил Дима, осматриваясь по сторонам. Ему надо было хорошенько проветрить голову после этого вечера…