Но для меня неразделимы
С тобою — ночь, и мгла реки,
И застывающие дымы,
И рифм веселых огоньки.
Александр Блок
Арсений вернулся домой к ночи. Когда те злосчастные звёзды, о которых он так глупо рассказывал Дмитрию, уже, мерцая, заполонили всё небо. Чёрт его за язык тянул так откровенничать? И с кем! С Дмитрием Позовым, с которым у них едва ли не вражда! Арсений остановился у подъезда и походил перед ним туда-сюда, не решаясь зайти. На душе было неспокойно, словно несказанные слова не давали сердцу биться. Говорят, что молчание — золото, но почему-то никто не предупреждает, что оно тяжёлыми слитками копится где-то внутри, мешая нормально жить. Арсений похлопал себя по карманам. Да, сегодня он сказал Позову, что старается не курить, но одну сигарету он носил с собой на всякий случай, когда нужно было успокоиться и подумать. Чиркнул спичкой. Поджёг кончик. Вдохнул. Прикрыл глаза. Выдохнул. А что надо было сказать? «Дмитрий, знаете, а ведь меня к вам тянет…» Судьба сводила их снова и снова, начиная с той самой встречи полугодовалой давности в Доме культуры имени Крупской. И на кой чёрт Позову понадобилось ехать к Арсению домой? Он затянулся ещё раз, теперь как-то нервно, быстро. И эти мысли об Антоне… Сам же сказал: мы стремимся получить то, что, возможно, быть нашим и не должно. Почему же Арсению всё это время казалось, что Антон — это тот, кто ему подходит? Может, он просто создал себе иллюзию человека, которого когда-то полюбил, и не заметил, как быстро всё изменилось до неузнаваемости? И ведь Серёжа постоянно говорил ему то же самое, а задумался он только тогда, когда Дима его натолкнул… Арсений затянулся в последний раз и потушил не выкуренную даже наполовину сигарету о мусорный бак. Он не умел думать в мыслях. Ему надо было думать на бумаге. Арсений вошёл в квартиру осторожно, боясь кого-то разбудить, и сразу юркнул на кухню, чтобы заварить себе крепкий кофе. На кухне сидела Маша. — Привет, Арсений, — она подняла голову, отвлекаясь от чтения какой-то книги. Присмотревшись, Арсений понял, что это одна из книг с его полки. Он подавил вздох. — Привет, — сухо ответил он и подошёл к плите. — А где Антон? — Задержали на репетиции, — Маша закрыла книгу и положила её на стол. Арсений мысленно поблагодарил Бога за то, что она не загибает кончики страниц. — Сказали, чтобы прогнал всё с другим составом на всякий случай. А меня отправили отдыхать. — Понятно, — не очень заинтересованно протянул Арсений и достал кофе и турку из верхнего ящика. Сразу вспомнился Позов. Будь он неладен. Арсению не доставляло никакого удовольствия делить такое маленькое пространство с девушкой, которая была ему неприятна. Хотя, если честно, он до конца не понимал, что чувствует к Маше. Она была приятным человеком, хорошей артисткой, но сам факт того, по какой причине они были знакомы… Он был, как говорят по-английски, слоном в комнате. Огромным слоном в малюсенькой комнате. — А ты неразговорчивый, — вдруг сказала Маша, когда Арсений поставил турку на огонь. — А о чём мне с тобой разговаривать? — спросил Арсений, но, тут же осознав, что это прозвучало резко, прибавил: — Прости. Я имел в виду, что у нас с тобой не так много точек пересечения, чтобы просто буднично болтать. Тем более, что я… — Не утруждайся, — Маша вдруг улыбнулась, изящно махнув рукой, — я знаю, что ты меня недолюбливаешь. Арсений вдруг понял, что они впервые говорили друг с другом без Антона. До этого они лишь обменивались дежурными фразами, какими обычно обмениваются случайные соседи. Интересно, как бы сложились их взаимоотношения, познакомься они при иных обстоятельствах? — Так заметно? — не стал увиливать Арсений, как-то грустно ухмыляясь. — Нет, ты отлично справляешься с ролью дружелюбного соседа, — Маша отзеркалила его улыбку и добавила: — Но у тебя есть поводы. — Поводы? — Арсений слегка напрягся, внешне стараясь выглядеть расслабленно. — Ну да. Ты же любишь его. Или ты думал, я не знаю? — спросила она. — Я для него — хорошее прикрытие. Антон сразу сказал мне об этом. Он очень долго балансировал между чувствами к тебе и своей репутацией. Арсений молчал, заторможенно обрабатывая полученную информацию. — Надеюсь, ты обратил внимание, что я сказала в прошедшем времени, — Маша поднялась из-за стола, взяв книгу, и коротко посмотрела Арсению за спину, тут же возвращая взгляд на него. — Ему надо было сделать выбор. Когда-то всё равно приходится делать выбор, нельзя идти по двум дорогам одновременно. Арсений смотрел перед собой, внимательно слушая эти слова. — Я посоветовала ему выбрать тебя, — Маша отвернулась, словно пряча слёзы. Затем она решительно направилась в сторону коридора, но у дверного проёма остановилась. — У тебя кофе готов, — тихо сказала она и скрылась за углом. Арсений дёрнулся и выключил огонь в самый последний момент, когда кофе уже закипал. Он отвернулся от плиты, несколько секунд просто смотря на стенку перед собой. А после — осел на пол, опираясь спиной о столешницу. Арсений не знал, что он чувствует сейчас. Злость? Радость? Недоверие? Сожаление? Если бы он услышал подобные слова всего пару месяцев назад, он был бы счастлив, а сейчас… Сейчас он не был уверен. Уже ни в чём. Арсений подтянул ноги к груди и уткнулся лбом в колени, глубоко вздыхая. В тот вечер он начал писать новый рассказ.* * *
День премьеры «Молчания» для Арсения был очень нервным. Это была первая серьёзная интерпретация его произведения на сцене, и Арсению, который был перфекционистом до кончиков волос, было важно, чтобы всё прошло идеально. Несмотря на авторство, ему не дали полного доступа к репетициям, но зато к нему часто обращался режиссёр и даже Антон за подсказкой: как будет лучше? Как будет правильнее? Арсению такое льстило, да и это лишний повод пообщаться с Антоном, с которым они в последние несколько месяцев отдалились друг от друга. В театре Арсений сидел в первом ряду. Он едва успел пожелать артистам за кулисами удачи (за что его оттуда с охами и ахами выгнали взашей), как уже прозвенел первый звонок, и в зал постепенно начали стекаться люди. Арсений предпочитал заходить в зал немногим раньше третьего звонка, чтобы ни у кого не было возможности подойти к нему перед спектаклем и спросить, «не он ли случайно тот самый Арсений Попов». Обычно получалось так, что из-за этого он занимал своё место последним: с третьим звонком мало кто появлялся. В этот же раз Арсений услышал, как кто-то зашёл после вступительной речи режиссёра. Он культурно возмутился про себя, но даже не повернул головы в сторону задержавшихся. Много чести. Как только на сцене появился Антон, Арсений подумал о том, что когда-то давно именно так они и познакомились. Молодой Арсений, на первый газетный гонорар купивший себе билет в первом ряду, и юный Антон — на сцене, где-то на заднем плане. Сейчас всё было по-другому, словно кривое отражение тех давних времён. Арсений в первом ряду по специальному приглашению смотрит на Антона в главной роли своего же спектакля. Арсений попытался вспомнить: почему всё вышло именно так? Когда он почувствовал к Антону нечто большее, чем восхищение талантливым артистом? — и не вспомнил ничего. В антракте Арсений решил ещё раз наведаться за кулисы. — Ну как тебе? — воодушевлённо спросил Антон, как только увидел его в дверях. Неужели ждал? — У тебя было такое грустное лицо… — Нет, всё отлично, — подбодрил Арсений, улыбнувшись. Что ты чувствуешь? — Я проникся твоими страданиями на сцене. Твой талант необъятен. Антон хмыкнул и поправил рукава на рубашке. Воцарилось молчание. То самое, в честь которого был назван спектакль: тянущее, жгучее, невыносимое молчание, рождённое из несказанных слов. — Арс, я… — Антон запнулся. — Мне надо тебе кое-что сказать. Арсений кивнул. За два дня он успел подготовить себя к этому разговору. Он так и не понял, зачем нужно было держать в секрете то, что Маша обо всём знает. Если бы Арсений с самого начала был в курсе всего, их история была бы другой, а Антону бы не пришлось делать выбор между ним и карьерой. И Арсений уже придумал, как убедить Антона не бросать театр. Он продумал все детали, все аргументы, рассмотрел все варианты. Арсений тоже сделал свой выбор, пусть сердце и кричало, просилось к совершенно другому берегу… — Я уезжаю в Москву, — сказал Антон. И выбор был неправильным. Опять.* * *
Арсений не хотел говорить с Антоном. Да и, если честно, не знал, о чём. Антон принял своё решение, и просить его остаться было бы просто неправильно. Он наверняка был достаточно взрослым человеком, чтобы принимать решения не наобум, а обдумав всё, сделав выводы. Вот только легче от этого почему-то не становилось. С другой стороны Арсений ловил себя на том, что где-то глубоко-глубоко внутри словно чувствует некое подобие… облегчения? Словно он ждал этого в самом дальнем уголке сознания. Но ведь этого не может быть, правда? Столько времени, столько любви, которую он потратил на Антона, чтобы сейчас просто отказаться от этого? Примерно об этом Арсений рассуждал за уже не первой бутылкой вина на их с Серёжей любимом месте у Обуховского моста. Он смотрел на мелкие волны Невы и думал, думал, думал… Сначала ему казалось, что тут и думать-то не о чем, но с каждым новым глотком вина у него появлялось всё больше поводов для размышлений. Антон. Если всё, что сказала Маша, правда, то он решил, что его карьера для него важнее Арсения... Ну, в какой-то степени оно, наверное, и правильно. Таких людей, как Арсений, — вагон и маленькая тележка, а в Москву приглашают не каждый день. Да и, если бы Антон хотел, то, наверное, позвал бы с собой в Москву? Значит, он решил насовсем вычеркнуть его из своей жизни? Тогда зачем умолять не делать этого? Серёжа. Как же он был умопомрачительно прав! Арсений в очередной раз убеждался, что Серёжа намного наблюдательнее и умнее, чем кажется на первый взгляд. Столько лет он твердил, что Антон не ставит Арсения ни во что и сможет отказаться от него в любой момент… Получается, так оно и произошло? Попов осторожно поднялся на ноги, слегка пошатнувшись, но удержав равновесие. Дима… Арсений смотрел прямо перед собой, на каменную выкладку на другом берегу. Откуда Позов вообще в его мыслях? Почему этот чёртов москвич так плотно засел в его голове? Он ведь даже померещился ему сегодня в зрительном зале… Арсений двумя глотками допил всё, что было в бутылке, развернулся и, замахнувшись, бросил её в каменную стенку. Бутылка со звоном разбилась, и осколки мелким дождём посыпались вниз. Арсений зарылся ладонью в волосы, крепко сжимая, чтобы привести себя в чувство. Хотелось рычать, кричать от всего, что кипело внутри. Да что ж всё так сложно-то? Со стороны лестницы послышались шаги. Арсений бегло осмотрел гранитную кладку под ногами, снова пошатнувшись от того, как резко крутанул головой. Носком он быстро сбросил в реку две пустые бутылки, стоявшие на краю, и запоздало почувствовал где-то внутри едва слышный голос совести. — Всё в порядке? — раздался вопрос, и Арсений чуть не расхохотался, кажется, медленно принимая тот факт, что он сходит с ума. Позов теперь не просто у него в мыслях, он начал ему мерещиться! Так и до смирительной рубахи недалеко. Ну не может быть таких совпадений. Просто не может. — Всё отлично! — преувеличенно бодро ответил Арсений, поворачиваясь к лестнице. Перед глазами слегка плыло, поэтому он видел только мыльный силуэт человека перед собой. — Вы мне страшно напомнили одного моего знакомого! — Да что вы, — раздался слегка насмешливый ответ. — Даже говорите точно так же, как он, — Арсений широко кивнул и тут же мотнул головой, пытаясь наконец разглядеть, кто спустился в их с Серёжей местечко. — Хороший знакомый? — Замечательный. Немного вредный, но удивительный… — Арсений вдруг вспомнил, что у него точно осталась ещё одна бутылка вина, и резко повернул голову в ту сторону, где она стояла. В этот момент случилось сразу три вещи. Первая: Арсений всё же не удержался на своих двоих и опасно пошатнулся, едва не падая на землю. Вторая: человек подорвался к нему, придерживая обеими руками, пытаясь не дать ему упасть. А третья вещь произошла из-за абсолютного провала второй. И Арсений, и его внезапный «гость» повалились на твёрдый гранит. — Вашу мать, Арсений! — воскликнул Дмитрий — и теперь Арсений ни на секунду не сомневался, что это именно он. — Вы человек или лось? Вас хрен удержишь! — Вы бы держали покрепче, — отозвался Арсений, не веря, что всё происходящее — реально. Серьёзно? Именно сейчас? Дмитрий поднялся на ноги и отряхнул пиджак и брюки. Затем, помешкавшись, протянул Арсению руку. Почему-то, как тот обратил внимание, левую. — Идите сядьте к стене, — Дмитрий легонько подтолкнул его в спину, а сам подобрал с пола ту бутылку, которую Арсений искал, и подошёл к нему. Арсений осторожно сполз по стене на пол и шумно выдохнул. Дима присел перед ним на корточки и пощёлкал пальцами у него перед лицом. — Приём, Дима вызывает Арсения, как слышно? — Что, уже просто Дима? — Арс улыбнулся, наконец возвращая себе чёткость зрения. Перед ним действительно был Позов — тот самый Позов, мыслями о котором он мучил себя всего несколько минут назад. Тот самый Позов, которого Арсений хотел видеть одновременно меньше и больше всего на свете. Дима откупорил бутылку и слегка приподнял её, словно показывая, что пьёт за Арсения. — После этого вечера, чувствую, да, — и сделал быстрый глоток. А Арсений подумал о том, какой возмутительной наглостью надо обладать, чтобы без разрешения выпить из чужой бутылки. Арсений смеялся, смеялся искренне впервые за долгое время. Впервые с тех самых пор, как получил Димино письмо. Хотя, возможно, дело было в том, что Арсений был пьян, и его сейчас смешила любая мелочь. Они разговаривали обо всём и ни о чём. Точнее, Дима говорил обо всём, а Арсений — ни о чём. Дима был открытым, полным каких-то историй из жизни, а те две трети бутылки вина, которые он выпил, словно приглашали эти истории выйти погулять. Арсений же не любил рассказывать о себе. А если и рассказывал что-то — то какую-то мелочь, незначительную деталь, не дающую собеседнику никакого представления о его жизни. С Димой он тоже не хотел откровенничать. Не хотел, но всё-таки открылся. — Вот скажи, — сделавшись вдруг серьёзным, начал Арсений, — ты когда-нибудь чувствовал, что усложняешь вещи, которые должны быть максимально простыми? — Что мне нужно ответить, чтобы аллегория продолжилась? Арсений прикрыл глаза, хмыкнув. — Что-нибудь честное. — Да, чувствовал. В последнее время… — Дима замолчал. Арсений повернул голову в его сторону и увидел, что тот задумчиво смотрит куда-то вверх. Он снял очки, за дужку повесив их на воротник рубашки, и из-за этого выглядел необычно. По-другому. — В последнее время всё меняется, — после паузы сказал Арсений и посмотрел на Неву. На её мелкие волны, лишь отдалённо напоминавшие морские; на то, как они, заточённые в камень набережной, мерно разбивались о её стены. — Люди, мнения... Чувства. Арсений услышал, что Дима повернул голову в его сторону. Он чувствовал чужой взгляд на себе, почти физически ощущал, как Дима изучает каждый миллиметр его лица, но даже не шелохнулся, продолжая смотреть на реку, хотя в груди что-то тепло сжималось, трепетало. Кажется, дыхание Димы мягко касалось его шеи... Они сидели рядом, плечом к плечу, и каждый думал о чём-то своём. Арсений прикрыл глаза, вслушиваясь в то, что его окружало сейчас. Тихий шум воды, размеренный, спокойный. Его собственное сердцебиение, ускоренное из-за неясного робкого чувства внутри. Дыхание Димы, прерывистое, словно он волновался о чём-то. Но когда Арсений повернулся к нему, то снова увидел лишь ярко выраженный греческий профиль. Дима тут же поднялся на ноги и отошёл немного в сторону, доставая из кармана сигарету и быстро зажигая её, чтобы затянуться. Арсений обратил внимание, что правая ладонь у него забинтована. — О чём думаешь? — спросил он, откидывая голову слегка назад, чтобы опереться затылком о стену. — И прежде, чем ты ответишь: да, меня ебёт. — И как тебе? — Дима усмехнулся, разворачиваясь к Арсению и выдыхая дым. — Как мне что? — Когда тебя ебут. Арсений прикрыл глаза и мягко рассмеялся. — Дмитрий Позов, — протянул он, намекая на то, что от Димы можно было ожидать только такой ответ. — Я удивительный, — Дима снова присел перед Арсением на корточки и осторожно затянулся, из-за чего кончик сигареты замерцал в темноте. Дима молчал, задержав дыхание, и лишь через секунду опустил голову, чтобы выдохнуть. — Я слышал это от тебя уже дважды. Значит, тогда на кухне Арсений говорил недостаточно тихо. Он хмыкнул. Затем осторожно вытащил у Димы из пальцев сигарету и, зажав её между губами, медленно вдохнул, удовлетворённо смотря на возмущённое лицо напротив. Арсений протянул сигарету обратно с выдохом, всем своим видом говоря, что имеет право. И действительно: он просто возвращал должок за вино. Дима забрал сигарету и промолчал, поднимаясь на ноги. — Почему ты не ушёл? — решил спросить Арсений, переводя тему. — Сейчас? Чтобы дать тебе разбить ещё пару бутылок? Если я не позабочусь о чистоте Ленинграда, то кто? Рыба в Неве дохнет, Арсений, а ты тут бутылки бьёшь! — Ну просто герой Советского союза, — хмыкнул Арсений. — Я бы даже сказал, Мусороветского. Дима засмеялся, прикрыв лицо ладонью. Арсений улыбнулся. Ему было просто уютно. Сидеть так в его любимом месте города с человеком, к которому его… тянет. Тянет совершенно точно и бесповоротно. — И всё же странно, что людям надо что-то усложнять, когда есть простые пути, — Арсений вернулся к теме, которую сам же и начал. — Об этом твой спектакль, — как бы невзначай сказал Дима, садясь обратно рядом с Арсением и туша сигарету о гранит. — Ты был на премьере? — удивился Арсений. Значит, Дима в зале ему не померещился? — Был, — Дима кивнул, снова смотря вверх, на небо. — А думаю я о том, — вдруг решил ответить он на вопрос, — что этими всеми усложнениями только сильнее загоняю себя в тупик. Всегда можно сказать, что думаешь, словами через рот, а я, как дурак, молчу и пускаю всё на самотёк. Арсений тоже посмотрел на небо. Звёзды сияли так же ярко, как и позавчера. — А через что ещё можно сказать? — Чего? — Дима нахмурился, поворачиваясь к Арсению. — Ну, ты сказал «словами через рот», — пояснил тот с серьёзным видом, — а через что ещё? Дима завис, просто смотря Арсению в глаза, словно не понимая, серьёзно он или шутит. — Лишь бы доебаться, да? Арсений засмеялся и отвернулся. — Я не пускаю на самотёк, — продолжил он через некоторое время, — но все решения, которые я принимаю, сплошь неправильные. Арсений замолчал, переваривая в голове какую-то мысль. И рассказал Диме всё, что накопилось у него за несколько лет отношений с Антоном. Начал с их первой встречи и закончил сегодняшними словами Шастуна о переезде в Москву. Рассказал о Маше, о Серёже. Говорил быстро и сбивчиво, словно его кто-то торопил, подгонял, словно это было последнее, что он мог рассказать Диме. — Я привязан к нему, — сказал Арсений сокрушённо, заканчивая свой монолог. — В этом я уверен точно. А во всём остальном… Дима молчал, не прерывая рассказа Арсения. Иногда он коротко кивал или тянул задумчивое «угу», но в повествование Арсения не встревал, за что тот был ему очень благодарен. — Пиздец, — наконец выдал он через несколько секунд после того, как Арсений закончил. — Вот и я так думаю, — хмыкнул он. — И это о нём ты говорил всё это время? — Да. Дима коротко фыркнул и отвернулся. — Мне, наверное, пора, — вдруг спохватился Арсений, понимая, что время, скорее всего, уже давно за полночь, а завтра ещё масса дел. — Я провожу, — Дима поднялся первым и помог встать Арсению. — Мало ли, где навернёшься. До дома Арсения они шли в полном молчании. Дима явно переваривал всю информацию, которая на него так непрошенно вывалилась. Арсений же думал о том, что от этого вечера ему стало значительно легче. Случайные тёплые взаимоотношения, которые сейчас были у Арсения и Димы, его более, чем устраивали. Одной заботой меньше: не надо переживать, что Позов его ненавидит. У подъезда Дима снова закурил. — Я стал чаще смотреть на звёзды, — сказал он на прощание, уже скурив сигарету до фильтра. — На рассвете, когда небо становится голубым, они напоминают мне о твоих словах. И о твоих глазах. И Дима просто ушёл, оставляя Арсения наедине с этими словами, навсегда повисшими в воздухе перед его подъездом. Уже в квартире до Арсения наконец дошёл смысл всего, что произошло, и он рассмеялся, проводя ладонью по щеке. Дмитрий Позов, свято ненавидящий имажинизм, сравнил его глаза со звёздами на рассветном зареве.