Или свой путь и срок Я, исчерпав, вернусь: Там – я любить не мог. Здесь – я любить боюсь…
Осип Мандельштам
— И что ты думаешь? — Что я думаю? — Арсений посмотрел на Серёжу с каким-то укором. Он только что полчаса рассказывал ему о том, что не может разобраться в себе, чтобы сейчас его попросили по-быстрому это сделать? — Ну ты же должен хотя бы предполагать что-то, — пожал плечами Серёжа и перелистнул страницу газеты. Они сидели в кафе на Невском проспекте, культурно распивая большой чайник чёрного чая с чабрецом. Не совсем обычный для них вид времяпрепровождения, но иногда нужно пробовать что-то новое. Арсений молчал. Предполагал он много чего, но принять был готов лишь самую малую часть. — Я прочитал рукопись, — вдруг сказал Серёжа, отрываясь от чтения газеты. Он посмотрел поверх неё на Арсения, и тот заинтересованно глянул в ответ. — Название пока не придумал? — Нет, — мотнул головой Арсений. — Всё не то, словно нужно что-то особенное и значимое… Идеальное. — Ну, работа серьёзная, — спокойно сказал Серёжа, совсем опуская газету. — Возможно, даже серьёзнее, чем все твои предыдущие работы вместе взятые. Арсений пожал плечами. — Мне кажется, нужно что-то простое, — Серёжа постучал пальцами по столу. — Чтобы могло быть у всех на слуху. — Простое… — протянул Арсений, посмотрев куда-то в сторону. — Возможно, ты прав. Ёмкое и целостное название. — Письмо ты не читал, кстати? — Димино? Нет, — Арс потянулся к внутреннему карману пиджака и достал оттуда конверт, который Дима неделю назад вручил ему на вокзале. — Тебе совсем не интересно? — удивился Серёжа, смотря, как Арсений вертит в руках конверт. — Да интересно, конечно… Арсений не мог себе позволить распечатать и прочитать письмо. Парадоксально, но именно из-за него Арс постоянно чувствовал присутствие Димы в своей жизни, «рядом», как он сам сказал. Арсений слышал смех Димы в вечерней толпе, идущей по Невскому проспекту, чтобы постепенно рассосаться по домам. Он чувствовал его запах, когда открывал глаза утром — уже улетучивающийся, убегающий от него, как ласковое касание ветра. Он слышал его голос в своей голове, когда гулял по набережным Невы. — Я ещё и на «Молчание», кстати, сходил, — сказал Серёжа, прерывая его мысли. — Спасибо за билет. — И как тебе? — Арсений задумчиво поболтал остатки чая в чашке. — Хорошо, Арс, а что я ещё могу сказать? — хмыкнул Серёжа. — Антон талантлив, как мало кто талантлив сейчас. Про тебя я вообще молчу. Сама история очень нежная и красивая, пусть местами слегка драматичная. Ну а куда без драмы, правильно? Тяжёлый жизненный выбор, попытки сделать этот выбор рационально, а не на эмоциях… Это должно быть близко каждому человеку. — Ничего от тебя дельного не услышишь, — фыркнул Арсений и допил остатки чая, поднимаясь с места. — Всё ему не так! — с наигранной досадой воскликнул Серёжа. — Если бы начал критиковать, сразу бы на меня взъелся. Арсений засмеялся и по-дружески потрепал Серёжу по щеке. — Мне пора, а то завтра просплю и не встречу Диму на вокзале. Представляешь, как он расстроится? — Да уж, представляю, — загадочно хмыкнул Серёжа. — Антон так же расстраивался, когда ты поздно приходил домой? Арсений оставил этот вопрос без ответа. Лишь почувствовал, как внутри что-то болезненно кольнуло.* * *
Дима наведывался в Ленинград всё чаще. Надо ли говорить, что временами он даже намеренно искал поводы выбраться из Москвы, чтобы побывать в культурной столице России? Он влюбился в этом городе во всё: в переливы величественной Невы, в свет вечерних огней, в старинные дома и постройки императорских времён, в людей… пожалуй, в очень конкретных людей. Арсений Попов казался Диме напыщенным и высокомерным, одним из тех жителей Ленинграда, которые кичились местом жительства направо и налево, вознося свой город до каких-то небывалых высот. Об этом говорил как минимум тот факт, что Ленинграду Арсений посвятил далеко не одно произведение. Но правильно говорят: нельзя судить о людях, не узнав их близко. Если выбирать из них двоих, то о том, кто же из них на самом деле напыщенный и высокомерный, ещё предстояло подумать. Арсений был другим, не похожим ни на одного человека, которого Дима встречал до этого. Шутящий глупые, порой неуместные, но поражающие сознание каламбуры — Дима всегда спрашивал себя, как можно додуматься до чего-то такого? С Арсом всегда было, о чём поговорить, он словно был в курсе всего и сразу, будь то искусство, наука или даже психология. Пожалуй, было слишком мало тем, о которых Арсений не мог порассуждать. Дима каждый раз после возвращения в Москву клялся сам себе, что не напишет Арсению, — и вместо этого писал ему стихи. Абсолютно не свойственные Диме спокойные стихи с классическим ямбом и очевидными рифмами. Таких стихов было полно везде и всюду, Дима высмеивал посредственность поэтов, не способных творить что-то новое… а сейчас сам писал о голубых глазах другого человека. И что это вообще за глупости такие? В какой момент всё стало так сложно и запутано? — Дима! Он обернулся, пытаясь выцепить знакомое лицо из толпы. Его сердце словно пустилось в пляс, стукаясь о грудную клетку. Прочитал ли Арсений письмо? Что подумал? Дима оказался в чужих объятиях быстрее, чем успел это осознать. Арсений обнимал его крепко, прижимая к себе, и Диме не оставалось ничего, кроме как обнимать его в ответ, прислоняясь щекой к плечу. Арс держался за него, словно тонул в море, хватался, как за спасательный круг, и Дима, уже переставший удивляться поселившимся в его голове метафорам, пообещал себе никогда не отпускать его. Это были их первые объятия, первый раз, когда они находились так близко друг к другу, окончательно руша всю вражду, всю дистанцию, которая была до этого. Дима соскучился по тому, что Арсений просто находится рядом, но эти слова застряли где-то в горле, когда он, отстранившись, просто сказал: — Привет. Арсений улыбался, буквально заставляя Диму улыбаться в ответ. Его глаза едва ли не светились, из-за чего у Димы внутри всё предательски сворачивалось. И за что ему это? — Пойдём? — Арс кивнул в сторону выхода с вокзала, и Дима кивнул. — Сколько у нас времени? — Ну, — протянул Арсений, смотря на большие часы, висящие под самым потолком Московского вокзала, — мероприятие начинается в двенадцать, но нам надо быть там к одиннадцати, чтобы пробежаться по программе. Это значит, что нам прямо сейчас надо ехать туда, чтобы не опоздать. Дима кивнул, и они поспешили к выходу, чтобы успеть на трамвай. — Мать жены это тёща, — вдруг сказал он по пути, из-за чего Арсений даже слегка замедлил шаг. — Мы меняемся случайными фактами? Морковь это овощ, — ответил он, кидая на Диму насмешливый взгляд. — Ты спросил тогда у Алексея, нравится ли ему его свекровь, — пояснил Дима. — А это не свекровь, это тёща. — Ты неделю ждал, чтобы сказать это мне? Димка, ты невероятен! — засмеялся Арсений, касаясь локтем чужого плеча. — Ну оговорился, с кем не бывает… Почему-то Диме казалось, что «не бывает» именно с Арсением. Они ехали на закрытое благотворительное мероприятие в поддержку начинающих авторов, из-за чего оба испытывали лёгкое волнение. Как известно, советское правительство, в отличие от царского, не жаловало общественные сборы, спеша прибрать их к своим рукам. Да, они утверждали, что целиком и полностью берут на себя ответственность за всё, что касается поддержки всех слоёв населения, и между тем талантливые творцы всех сфер часто оставались не у дел из-за недостатка средств. Всё-таки бумага, чернила, краски и многое другое стоило денег, иногда немалых. Взгляд на это у Арсения и Димы был одинаковый: юным дарованиям не хватало всяческой поддержки со стороны как правительства, так и уже состоявшихся деятелей искусства. И, чтобы те взносы, которые сегодня уйдут именно на эти цели, не отправились в общественную казну, мероприятие было частным и закрытым для посещения. Всё проходило спокойно и размеренно, ничем не отличаясь от литературных вечеров, кроме того, что стихи и проза, звучавшие здесь, были, в основном, неизвестны публике. — Интересная девушка, Александра, кажется? — сказал Арсений, когда одна из совсем молодых девушек закончила читать свои стихи. Он хлопал ей в числе всех остальных, когда она смущённо кивала, благодаря за внимание. — Да, — отозвался Дима с лёгким скепсисом. — Только логические ошибки всё портят. — Какие такие ошибки? — удивился Арс, поворачиваясь к нему. — Ну какое море в Ленинграде, Арсений? — Как какое? Балтийское. — Нет у вас здесь моря, — продолжил настаивать Дима. — Есть Финский залив. — А это что, не море, что ли? — Арсений откровенно хмурился, не понимая, шутит Дима или нет. — Без моря не было бы и никакого залива. — Без моря и Москвы-реки бы не было, она теперь тоже море? Арсений фыркнул, но промолчал, заканчивая разговор. — Море… — через несколько секунд протянул он задумчиво, смотря на расписной потолок. — Издеваешься? Какое же она море! — Нет, я о другом, — улыбнулся Арсений, поворачиваясь к Диме и смотря на него таким взглядом, которого тот не смог понять. Он смутился и отвернулся, слыша, как Арсений посмеивается тихим бархатом. Арсений не был бы сам собой, если бы оставил этот разговор незавершённым. Сразу после мероприятия он, не терпя никаких возражений со стороны Димы, отвёз его на Крестовский остров, где можно было спуститься к водам Невской губы. Они так и поступили; Арсений снял туфли, закатывая брюки, и Дима, ничуть не удивившись, сделал точно так же, ступая босыми ступнями на прохладный песок. Мелкие волны размеренно облизывали край пляжа, на который они спустились. — Знаешь, как ещё называют это место? — спросил Арсений, снимая пиджак и осторожно стеля его на песок почти у самой воды, чтобы можно было коснуться её ступнями. — Как? — спросил Дима, остановившийся по щиколотку в воде. — Маркизова лужа, — ответил Арсений, садясь на пиджак, и расслабленно вытянул ноги, похлопав по месту около себя, чтобы Дима тоже сел. Тот качнул головой, и Арсений продолжил: — Был такой человек, Иван Иванович да Траверсе… Историю маркиза де Траверсе, который когда-то был морским министром Российской Империи, Дима послушал с удовольствием. Арсений умел рассказывать простые, а порой и самые нудные вещи так, что его хотелось слушать и слушать. Под конец рассказа Дима наконец сел на пиджак Арса, прижимаясь плечом к его плечу. Конечно, только потому, что пиджак не был, прямо сказать, вместительным. — Ты прочитал моё письмо? — Нет, — отозвался Арсений, едва заметно придвигаясь ещё ближе к Диме. — Почему? — немного удивился тот, стараясь не концентрироваться на тепле Арсения, которое чувствовалось даже через рубашку. — Ты всегда был рядом. Дима смотрел на то, как яркое красное солнце тонет в горизонте синего моря. Пускай, пускай это будет море. Возможно, Арсений прав, и Финский залив всё же можно считать частью моря. Озвучивать этого, он, конечно же, не стал. Да, вполне можно было догадаться, что имажинист поймёт Димину фразу не совсем буквально. Но, может, оно и к лучшему, что Арсений ещё не читал письмо. Может, они оба пока ещё не готовы к тому, чтобы письмо было прочитано. Дима повернулся к Арсению. Он сидел с закрытыми глазами, слегка приподняв голову, словно кот, ловящий тёплые лучики солнца. Впрочем, скорее всего, именно этим Арсений и занимался. Кончик его аристократически угловатого носа смешно дёрнулся, когда он облизнул губы. Заворожённо наблюдая за Арсом, Дима почти чувствовал, как опирается на руку, как тянется к нему, чтобы осторожно коснуться губами щеки… Чувствовал, но продолжал сидеть ровно, лишь пытаясь умерить пожар в груди. Арсений хотел, чтобы его любили, он так отчаянно жаждал любви, что всё это время напрасно пытался отыскать её в Антоне. Дима же был готов эту любовь ему дарить, только бы он позволил. И неважно, сколько времени на это потребуется. Дима отвернулся. Солнце уже совсем ушло за горизонт, и небо теперь было ярко-фиолетовым, начиная постепенно темнеть. — Арс, — тихо позвал Дима, и Арсений вопросительно угукнул, показывая, что слушает. — Я бы ни на что не променял вечера с тобой. Арсений улыбнулся. — Я бы ни на что не променял тебя.* * *
— Ты так и будешь бегать от меня? Таким вопросом встретил его Антон на пороге квартиры. Арсений вздохнул. Он только что проводил Диму на обратный поезд, и всё, чего ему хотелось, — это дописать свой рассказ, над которым он сидел уже так непозволительно долго. — Кто бегает-то? Я не бегаю, — Арсений, несмотря на эти слова, отошёл немного вбок, пытаясь протиснуться между Антоном и стеной к себе в комнату. — Я уезжаю меньше, чем через месяц, нам придётся поговорить, — твёрдо сказал Антон, тоже сдвигаясь чуть в сторону, не давая Арсению пройти. — Ладно, — сдался Арсений, отходя назад и складывая руки на груди. — О чём ты хочешь поговорить? — О нас. — О каких «нас»? — устало спросил Арс. Разговор ещё толком не начался, а Арсений уже хотел его поскорее закончить. — Ты сделал свой выбор. «Нас» больше нет. И, судя по всему, уже давно не было. — Я люблю тебя, — сказал Антон тихо, и Арсений едва сдержался, чтобы не засмеяться. Любит? Серьёзно? — Где же ты был, когда я спрашивал тебя об этом? Почему молчал, когда это было так нужно? Почему не позвал с собой в Москву? — Я думал, ты откажешься… — Да даже если бы отказался, что с того? — вскипел Арсений, смотря на Антона исподлобья. — Я бы понял, что нужен тебе. Но тебе, видимо, никто не нужен, кроме самого себя. Ты даже Машу с собой не позвал, а она стольким жертвует ради тебя! Стольким, скольким не готов пожертвовать я и скольким тебе даже не снилось жертвовать ради меня. — Да я делал всё это только ради тебя! — вдруг тоже повысил голос Антон, за секунду ощетиниваясь, словно Арсений задел в нём что-то хрупкое и глубокое. — Ты же весь из себя Арсений Попов, гениальный писатель, светило советской литературы! Я никогда не был достаточно хорош для тебя, мне всегда надо было делать больше, лучше. Это стало моей жизнью — работа над собой, потому что ты был рядом. Ты, который постоянно становился лучше, постоянно менялся… — Ты сам себе это выдумал, — немного отрезвившись, ответил Арсений, чувствуя, как по коже проходит холодок. — Я всегда любил тебя просто так и никогда не требовал от тебя больше. Мне нужен был только ты. — А сейчас? — Что сейчас? — не понял он, чуть склоняя голову набок. — Сейчас я тебе нужен? — Антон… — начал было Арсений, но тот перебил его. — Поехали со мной в Москву. Мы… — Антон взял Арса за запястье, но тот дёрнулся, вырывая руку, словно обжёгшись. — Нет, — отрезал он, даже качнув головой для пущего эффекта. — Ты ясно дал понять, что тебе дороже карьера. Я это принял. Прошу тебя, — голос Арсения слегка дрогнул, но он быстро привёл себя в чувства. — Прошу тебя, не давай мне больше никакой надежды. После всех этих лет, что я терпел твоих постоянно меняющихся девушек, после стольких раз, когда я чувствовал от тебя только холод, не давай мне надежду. Дай мне отпустить тебя. Антон молчал, смотря на Арсения с болезненным отчаянием. Почему он осознал всё это так поздно? Почему только сейчас понял, что теряет Арсения уже очень долго? — И не проеби ты то, что есть у тебя сейчас, я умоляю, — сказал Арсений, наконец проходя мимо Антона к двери своей комнаты. — Маша любит тебя всей душой, не разбей ей сердце. — А ты меня ещё любишь? — спросил Антон. И Арсений, переступая порог комнаты, подумал о том, как жестока иногда судьба.* * *
Дима стоял в очереди на почту, нервно постукивая носком туфли по полу. Что такого там отправил ему Арсений, что это нельзя было доставить в почтовый ящик? Его очередь подходила мучительно медленно, а любопытство росло с каждой минутой всё сильнее. Когда он наконец показал паспорт, на руки ему выдали самый обыкновенный конверт. — На нём наложенная ценность, так что в почтовый ящик не кладём, — пояснила девушка, когда Дима спросил, что за дела такие. Он кивнул, немного удивившись, и вышел на улицу, осторожно распечатывая конверт. Он достал сложенный пополам листок и внимательно прочитал то, что там было написано. Затем достал сигарету и зажал её между губами. Собирался зажечь, но для того, чтобы чиркнуть спичкой, нужно две руки — а в одной письмо Арсения, которое он не собирался никуда убирать сейчас. «Я по тебе скучаю», выведенное размашистым почерком, отпечатавшись в голове, звучало в мыслях голосом Арсения... Те слова, которые сам Дима не смог ему сказать. Он запихнул сигарету обратно, сложил письмо пополам, аккуратно убирая его во внутренний карман пиджака, и побежал к автобусной остановке. На вокзал.* * *
— Мы всегда тебя будем ждать, — тихо сказала Маша, сжимая ладони Арсения в своих. Тот как-то растерянно кивнул. Маша привстала на носки, оставляя короткий поцелуй у него на щеке. Только тогда он легонько улыбнулся ей, вспоминая, как она сейчас волнуется. С Антоном они попрощались крепкими объятиями. Несмотря ни на что, они многое пережили вместе, и отрицать, что они были частями жизней друг друга, было просто бесполезно и глупо. Арсению хотелось бы верить, что Антон уехал на хорошей ноте, вступая в новый этап своей жизни. Прошло всего два дня с тех пор, как они уехали, а Арсений уже чувствовал тоску и одиночество. Несмотря на то, что они с Антоном в последнее время мало пересекались и проводили времени наедине, Арсений всё равно знал, что Антон тут, рядом, что он не один в пустой квартире… как сейчас. Это чувство было для Арсения давно позабытым, из-за чего под кожей холодным металлом расплывалась какая-то тревога. — Ну чего ты сидишь, как будто у тебя умер кто-то? — недовольный, Серёжа толкнул Арсения ступнёй по колену. — Часть меня умерла, у меня похороны, — отозвался Арсений. Они сидели за столом, медленно распивая бутылку красного вина. Без вещей Антона и Маши, которые они собирали уже не первый месяц, квартира была словно пустой. Арсений и забыл, что постепенно стащил все свои вещи к себе в комнату, когда Маша переехала к ним. Присутствие Серёжи не делало Арсению легче, и даже наоборот: когда Матвиенко уезжал, одиночество накатывало с новой силой. Всё-таки у Серёжи было, к кому возвращаться по вечерам. — И что, ты просто будешь сидеть и тосковать целыми днями по Шастуну? И Арсения словно переклинило. Он вскочил с места и рванул к себе в комнату. Достав из-под кровати некрупный чемодан, Арсений наспех побросал туда одежду и те вещи, без которых просто не мог: бумага, чернила, несколько книг… — Ты что творишь? — спросил Серёжа, в недоумении заглянувший в его комнату. — Конечно, я не буду сидеть и страдать по Антону, — Арсений подошёл к Серёже, беря его за плечи и осторожно сжимая с полуулыбкой. — Я поеду в Москву. У Серёжи округлились глаза.