***
Отца Наталья помнила плохо, вроде бы он был высок, и вроде бы у него были огромные ладони. – Что, Тата, померяемся у кого рука больше? – смеялся отец и прикладывал маленькую детскую ладошку к своей огромной ручище. Сколько ей тогда было? Наверное четыре или пять, вряд ли больше. Отец умер в тридцать первом, после долгой болезни. Наташа помнила как он кашлял и жаловался, что ему трудно дышать. – Тата, окошко открой, совсем мо́чи нет, – звал отец и девочка бежала, слабыми пальчиками открывала щеколду и распахивала створки окошка. В дом врывались осенняя сырость и запах опавших листьев. А потом отец умер. Никто с тех пор не звал её этим смешным детским именем Тата. По началу пробовали, но она сердилась и говорила, что она уже слишком большая для этого. Она и чувствовала себя большой, всё-таки старшая сестра и единственная мамина помощница. – Ну что, Наталья Николаевна, пришла из школы? Вот и хорошо, а то куры до сих пор не кормления, да и в избе надо бы подмести, – говорила мать и убегала обратно на работу. И куры, и огород были на плечах худенький девочки-школьницы. Конечно много они даже вдвоём с матерью вспахать не могли, но и картошку садили, и морковь росла, и репа. Готовить обед она тоже научилась рано, выбор у неё был не большой: либо бралась за готовку сама, либо сидеть им с плаксивой и капризной Катюшкой голодными до самого вечера, пока мать с работы не придет. Поездка в Глебовск обсуждалась долго. И путь не то чтобы близкий, да и кто там в городе за девчонкой присмотрит? – Мама, мне уже семнадцать лет, напоминала Наташа. – Это и пугает, – вздыхала мать. Она бы куда проще и легче могла ударить кулаком по столу и думать даже запретить о поездке в город, но... За всю свою жизнь мать так ничего кроме своей деревни и не увидела. Пока жив был Коля так он хоть иногда обещал свозить её в город, купить там платье, туфли. Она знать не знала куда тут в этих туфлях можно пойти, когда галоши на много удобнее, но туфли "как у городских" хотела. Вот только Коля умер, а свозить её в город так и не успел. Ну да ладно, она и без туфель проживёт, но пусть хоть дочки хоть что-нибудь увидят. С болью в душе, но мать отпустила дочь на учебу в Глебовск.***
– А что тебе в том госпитале-то? С ранением что ли кто родной попал? – с сочувствием спросила женщина. – Не, курсы там будут. Учиться хочу, – пояснила Наташа. – Дохтуром что ли будешь? – маленькая женщина уже с куда большим интересом осмотрела собеседницу. – Не, куда уж там?! Я же из деревни... Медсёстрами учить будут, хочу вот попробовать. – Да, от чего бы и не попробовать коли желание есть? Вот прям по этой улице пойдешь до самого завода, потом вокруг завода поверни, ещё два квартала пройдешь, а там уже сама и увидишь. Ну, давай, иди, учиться в наше время надо. Глядишь, и в люди выбьешься, не то что мы, как писать имя выучился и уже учёным человеком слывешь. Женщина добродушно помахала рукой и пошла по своим делам. Найти завод оказалось не сложно. Более огромного и мрачного здания Наташа и представить себе не могла. Красная кирпичная кладка потрескалась от времени и местами заросла мхом. Окна казались маленькими, подслеповатыми и до безобразия мутными, даже в материной деревенской избе и то окошки побольше были. А ещё внутри что-то грохотало и скрежетало. Небось ещё до революции строили – с каким-то странным уважением подумала она. Однако, тут возникла проблема: что значит "повернуть вокруг завода" она не понимала. Где именно надо было повернуть и надо ли обойти весь завод полностью ей никто не пояснил. Немного помявшись, она подошла к проходившей мимо старушке. – Бабушка, а к госпиталю это мне куда идти надо? Старушка оказалась куда менее разговорчивой, что-то буркнув под нос, указала рукой направление, и больше не обращала на девушку никакого внимания. Наташа скомкано поблагодарила и пошла туда, куда ей указали. Если ещё полчаса назад, Наташа совершенно искренне полагала, что удивить её сильнее чем есть уже некуда, то тут выяснилось, что она сильно ошибалась. Глебовская городская больница была построена почти сто лет назад на деньги купцов Алтышевых, державших в Глебовске швейную мануфактуру. Дурным тоном считалось тогда среди местечкового купечества не заниматься меценатством. Самым популярным вложением денег с этой целью считалось конечно строительство церкви, но в Глебовске церковь была и даже не одна. Городской парк разбили и засадили на деньги купцов Сергеевым, владельцев целых трёх чайных лавок и нескольких булочных. Собирать картины братья Алтышевы полагали занятием ну уж совсем бессмысленным, и потому решено было строить больницу. Собственно, при их жизни был построен самый старый и величественный корпус, который ныне занимала хирургия. Второй корпус при них и на их же деньги был только начат, а уж достраивался после смерти младшего из Алтышевых на деньги городского управства. Ещё два корпуса достроили уже при советской власти. Ныне все больничные корпуса располагались за высоким чугунным забором и были соединены дорожками, мощными крупным светло-серым камнем. Деревья, только-только посаженные при самих Алтышевых, сейчас разрослись не хуже городского сада. В тени старых лип, совсем недавно выпустивших первые клейкие листочки, стояли низенькие скамеечки. На одной из них сидел мужчина с перебинтованной головой, баюкая руку, аккуратно уложенную на платок, висевший через шею. Он курил дурно пахнувшую папиросу, стряхивая пепел себе под ноги. Ещё один еле передвигался по дорожке, опираясь на палку и подволакивая ногу. Наташа вздохнула глядя на них, и пошла искать второй корпус.***
В больничном коридоре было пусто и пахло чем-то сладковато-кислым. Наташа решила, что, наверное, именно так пахнет болезнь. До сих пор ей не приходилось бывать в больницах и она даже не представляла чем ещё там может пахнуть. Солнце проникало сквозь высокие окна и причудливыми пятнами ложилось на пол. Где-то за стеклом среди ветвей липы заливисто выводил свои трели скворец. Вся природа дышала весной и пробуждением, только тут время словно застыло, превратившись во что-то вязкое и густое. – Тут вот её кабинет. Ты постучись, дождись ответа, вот тогда и входи. Да не бойся ты, девонька, Елена Георгиевна не обидит, не тот она человек, – напутствовал Наташу сухонькая пожилая санитарка, взявшаяся проводить девушку. "Миронова Елена Георгиевна. Врач-педиатр" значилось на деревянной табличке, украшавший двери. Кто такой этот педиатр Наташа не имела ни малейшего понятия, но тут же прониклась уважением. Человек, заслуживший звание педиатр обычным быть ну никак не может. Осторожно, словно боясь кого-то спугнуть, она постучала в дверь. Дробный стук тут же разнёсся эхом по коридору. – Входите! – пригласил звонкий женский голос. Елена Георгиевна оказалась женщиной лет тридцати или чуть старше. Миловидное круглое лицо слегка портил слишком уставший взгляд серых глаз и чуть опущенные уголки рта. – Здрасьте, – как-то неожиданно по деревенски поздоровались Наташа и тут же устыдилась. Эта красивая женщина непременно примет её за простушку и будет права. Как неудобно-то вышло. Однако, сама Елена Георгиевна даже виду не подала. – Здравствуйте. На курсы? Наташа энергично закивала: – Да-да! А места ещё есть? Это был её самый страшный кошмар: приехать и вдруг не попасть. И что прикажете в таком случае делать? Возвращаться в Дивеево, где кроме колхоза и работать-то негде. – Ещё три есть, – кивнула Елена Георгиевна. – Если считать с тобой то остаётся два. Звать тебя как? – Наташа... Наталья Николаевна Феоктистова, – представилась и снова залилась стыдливым румянцем. Молча записав, Елена Георгиевна опять спросила: – Когда родилась? Где? Сколько классов закончила? Наверное этой необыкновенной женщине было даже смешно. Сама-то она небось из Москвы или Ленинграда, но виду она не подвала и вопросы повторила. – Двадцать шестого февраля тысяча девятьсот двадцать пятого года. Восемь классов Старо-Никольской школы... У нас в Дивеево школы нет. Председатель обещал, что построим, да потом вот война... Не построили...***
Наташа шла за Еленой Георгиевной, стараясь запомнить всё, что она говорила: – Комнатка конечно маленькая, жить там будете вдвоём, но всё же это лучше чем совсем ничего. По утрам в семь тридцать будете подходить в столовую на раздачу, в первом хирургическом отделении, там вам дадут завтрак. С понедельника сразу после завтрака в восемь утра будут начинаться занятия. После занятий будете помогать в отделениях, рабочие руки там всегда нужны. Пока просто по мелочи, где-то полы помыть, где-то солдатам нашим помочь. Потом постепенно и что-то посложнее. Елена Георгиевна открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Сквозь маленькие оконца на лестницы падали лучи весеннего солнца, заставляя Наташу по-детски сощуриться. Они спустились вниз, до первого этажа, а потом ещё ниже, куда-то в подвал. Открыв дверь, Елена Георгиевна пригласила Наташу за собой. Удивительным в госпитале было буквально все, но, пожалуй, одним из самых странно-пугающих мест был подвал. Тусклые лампочки под потолком не спасали от тьмы, которая, кажется, жила тут со дня основания этой больницы. Они только чуть разгоняли мрак, заставляя прятаться его по углам. Вдоль стен шли трубы, а пол под ногами то вдруг начинал уходить под уклон, то снова чуть вверх, а то и вовсе под ногами неожиданно возникали ступеньки. Но даже тут больница жила и дышала. То и дело кто-нибудь то попадал им на встречу, то обгонял их, все эти люди здоровались с Еленой Георгиевной, желали ей доброго дня и бежали дальше по своим делам. – Там за поворотом общие душевые. Туда можно ходить мыться. Сразу за душевыми будет прачечная и сушилка, где стирают постельное белье и халаты, сама понимаешь: без этого в больнице никак. Ещё дальше по коридору - автоклавная, об этом мы поговорим позже на занятиях, а вот тут твоя комната. Они остановились около одной из дверей, на которой кто-то то-ли для дела, то-ли смеха ради краской вывел большую и не аккуратную цифру "два". Елена Георгиевна постучала. – Ольга, встречай соседку! Дверь открыла молодая русоволосая женщина в простом сером платье, подпоясанной тонким ремешком. Волосы были собраны в тонкую косу, завязанную белой ленточкой. Почему-то Наташе показалось, что Ольга похожа на школьницу, изрядно повзрослевшую, успевшую заработать тонкую морщинку, идущую поперек лба и слегка разочаровавшуюся в жизни. – Случайно на вокзале услышала разговор, что будут набирать девочек на курсы. Дай, думаю, я тоже попробую, – объясняла она позже. Ольга Зольдберг за свои двадцать семь лет успела поработать в школе учителем начальных классов, выйти замуж, сбежать от мужа, остаться вдовой, попасть в эвакуацию и вот теперь записаться на курсы медицинских сестёр. Она не особо охотно рассказывала о себе, отмахиваясь от всех вопросов младшей соседки и товарки. Куда охотнее она слушала, кажется, ей вообще было без разницы о чём ей рассказывают, она с одинаковым интересом могла слушать и о козочке Милке, которая любит откусывать листочки на нижних ветках яблони, и о том, как Наташа в школе опрокинула на пол ведро с водой. Ольга была из того числа людей, кто действительно умел слушать. – Интересно, какие у нас занятия будут? – мечтательно спрашивала Наташа, поглядывая окно. – Вот завтра и узнаем. – Поскорее бы уже. – Было бы куда торопиться. Война от нас всё равно не уйдет, – с долей житейской мудрости отвечала Ольга, ставя старый и потёртый чайник на маленькую электрическую плитку.