***
– Оль, как думаешь, это страшно? Из всех девочек Наташа почему-то сильнее всего привязалась к Ольге и к Машеньке. – Страшно. А как же иначе? Война это смерть, а смерть это всегда страшно, – пожала плечами Ольга, собирая блестящие металлические инструменты. Сейчас они были покрыты кровью и казались тусклыми, впрочем, окровавленым и тусклым тут было буквально всё, девчонок-студенток отправили мыть операционную после ампутации раздробленной стопы у солдата, только-только прибывшего с линии фронта. И это ещё был не самый худший вариант, по меркам хирургического отделения парню даже почти что ещё повезло. Жить будет, разве что ходить с костылём придётся. – А я всё равно хочу на фронт, – тихо сказала Наташа, – Знаешь, мне кажется, я там нужна. Ольга вздохнула, девчонка была совсем молоденькой и к тому же идиалисткой. Впрочем, кое в чём права она всё же была – там медсёстры были нужны и при том постоянно. Ещё недели не прошло как к ним привезли такую же девочку, медсестру с фронта. Высокая и крупная, та была по-деревенски здоровой, и как-то особенно страшно смотрелись её бледные до синевы щёки и впалые глаза. Девчонка уже третью неделю находилась в отделении и, кажется, только сейчас перестала вздрагивать от громких звуков. Представить жизнерадостную Наташу такой же, Ольге было сложновато. Наклонившись, Наташа подняла упавшие марлевые салфетки, так и оставшиеся кровавыми комочками на полу под операционным столом. Об этом ли она мечтала, когда так рвалась в город? Наверное нет, всё же на проверку медицина была куда гаже и грязнее чем казалось со стороны. Чистые белые халаты через час бывали заляпаны во всём, в чём только можно. А запах, который бывало стоял в отделении, должен был вызвать рвоту у любого, даже случайно проходившего мимо. Должен, но не вызывал. Оказывается, к этому быстро привыкалось и уже через две недели, девчонки, расходясь после занятий по отделениям, где их учили уже не теории, а практике, перестали фукать и морщить носы, подмывая очередного пациента, лежавшего в глухой бессознанке. – Мне казалось, что это там у нас в деревне везде грязь. Приходишь в коровник - там грязь, идёшь в птичник - там тоже грязь. А тут всё такое чистое, беленькое, – Наташа демонстративно обвела взглядом заляпаную кровью операционную. – Ну я была чуть менее наивна и в общем-то предполагала, что это будет как-то примерно так. Только видишь ли выбор у меня был не большой. Кому я тут особо-то нужна? Тут и своих баб девать некуда, а к ним ещё я добавилась. Пробегала по городу, работы не нашла. Вот сюда и пристроилась. Крыша над головой есть, кормят с больничной кухни дважды в день. Согласись, не так уж и плохо. Сходишь, салфетки выкинешь? Наташа согласно кивнула и взяла в руки таз с окрававленым салфетками. Открыла ногой дверь и тут же едва не налетела на Олега Александровича, одного из местных хирургов. – Ой! Простите пожалуйста! Мужчина подержал дверь, помогая выйти, молча кивнул, давая понять, что извинения приняты и ушел. Олег Александрович Даничевский был одним из самых авторитетных хирургов в госпитале. С его мнением считались, а попасть к нему на операцию среди пациентов считалось большой удачей. Про него говорили, что рука лёгкая. Но как бы он не был уважаем на работе, а с семейной жизнью у него как-то всё не задавалось. Вроде бы когда-то по молодости он был женат, но то-ли жена ушла, то-ли он от жены ушёл, в общем Даничевский слыл заядлым холостяком. Что лично его не особенно волновало. Наташа вернулась в операционную с пустым тазом. Все инструменты, нитки и салфетки были убраны, можно было начинать мыть столы и пол. – На Олега Александровича чуть не налетела. Представляешь? Нет, ну я конечно извинилась, но он даже не ответил. Странный он какой-то. Сочувственно кивнув головой, Ольга дала подруге тряпку. – Давай домывать будем, опять потом скажут, что долго возимся.***
В дверь легонько постучали и не дожидаясь ответа открыли. Елена Георгиевна посмотрела на вошедшего мужчину и чуть заметно улыбнулась. – Олег Александрович, здравствуйте, сегодня ещё не виделись. Он устало опустился на стул рядом с женщиной. – С самого утра в операционной был. Парню стопу ампутировали. Снаряд рядом разорвало, его контузило и ногу разворотило. Вчера его ещё привезли, так мы там самых тяжёлых сразу взяли, а кто попроще на сегодня оставили. Елена Георгиевна понимающе кивнула. Её перевели в Глебовск ещё год назад, тогда она и познакомилась с Олегом Александровичем, когда упросила его посмотреть мальчишку с болями в животе. Вроде бы ничего необычно, ну кишечная инфекция, с кем не бывает. Но что-то тогда давило, не давало успокоиться. Она долго мучилась, но всё же пошла и лично попросила Олега Александровича мальчишку осмотреть. "Аппендицит" - вынес тогда он свой вердикт. А через две недели мальчика выписали живым и здоровым, хоть и с рубцом на весь живот. Но что значит шрам, если паренька смогли вернуть матери? С тех пор начались их странные взаимоотношения, породившие в госпитале массу слухов и домыслов. – Устал? Вместо ответа он положил тяжёлую ладонь ей на колено. – Вот что мешает тебе выйти за меня? Не надоели косые взгляды? – Косые взгляды будут даже если мы поженимся, сейчас говорят что мол я твоя любовница, там будут говорить, что вышла замуж за тебя ради твоего имени. Люди всегда найдут повод чтобы позубоскалить. – Так-то оно так, но всё же. Мне не пятнадцать лет, чтобы целовать тебя тайком, спрятавшись за дверью. Ладно, ты подумай, а я вечером к тебе зайду. Елена Георгиевна никогда не влюблялась. Она читала в книгах, перебрала все пьесы Шекспира, знала наизусть Пушкинского "Онегина", но так ни разу её и не посетило это чувство, чтобы искры из глаз и хотелось петь и танцевать. С Олегом Александровичем ей было просто, с ним можно было болтать о чепухе и в тоже время обсуждать серьёзные профессиональные вопросы. Он не пытался принижать её, указывая на её место как женщины. Он принимал её такой, какой она была. Может быть это тоже была любовь? Елена Георгиевна не знала и предпочитала не задумываться над столь высокой материей. Им хорошо в месте и этого, пожалуй, достаточно.***
Молодой мужчина попытался сесть на постели, но охнул от боли и неловко завалился на бок. К нему тут же подбежала санитарка и подхватив под руки помогла сесть. – Проснулись? Вот и хорошо, сейчас ужин принесут, а перевязку уже завтра сделают. Он посмотрел вниз, вместо одной стопы болталась нелепая культя. Впрочем, могло быть и хуже. Троих, из тех, кого везли вместе с ним, живыми так и не довезли. Ещё один вчера умер во время операции, а он хотя бы жив да и не всю ногу потерял. – Да уж, день что называется не задался, – неловко пошутил он, – Кстати, меня Захар звать. А тебя? – Ольга. Прозвучало как-то излишне официально, даже, наверное, отталкивающе, но, кажется, парень даже и не заметил интонации. – Знаешь, Оля, я думал, что вообще не выберусь оттуда живым. Многие ребята мечтают о победе, орденах, чём-то там ещё, а я даже выжить не надеялся. А вот смотри как оно обернулось: они погибли, а я тут разговариваю с тобой. Правда немножечко того... Без ноги. – Может, принести бумаги? Карандаш есть. Письмо напишешь мамке с отцом. Парень задумался, наверное это надо было, хоть весточку, что жив, в госпитале, что на фронт уже не вернут. Но почему-то он даже не представлял как о таком можно было писать. Он до сих пор не до конца поверил, что ноги нет, а тут сразу писать. – Нет, не надо. Потом напишу. Поговори со мной о чём-нибудь, хоть о погоде, хоть о засолке огурцов. Это была не самая странная просьба, с которой она сталкивалась. И вполне приличная. Иногда, оказавшись в госпитале, парни просили о совсем уж неприличных вещах, объясняя, что может они и не доживут до другой такой возможности.***
Маленькая тусклая лампа не освещала комнаты, но давала возможность читать, если сесть за стол, стоявший как раз под той самой лампой. Кажется, Наташа за всю свою жизнь не читала столько, сколько за последние три месяца. Елена Георгиевна не делала скидок на детство в деревне и требовала со всех одинаково, приходилось и математику подтягивать, и основы латинского языка вбивать себе в голову, и анатомию учить. И всё это одновременно. В комнату зашла Ольга, только-только освободившаяся после практики в отделении. – Я на тебя ужин взяла. Только там всё остыло. Наташа жестом указала на тарелку с пшённой кашей и перелистнула страницу. – Да, спасибо, – как-то растерянно ответила Оля. "Никогда не принимайте слишком близко к сердцу боль и переживания пациента. На всех сердца не хватит" говорила им Елена Георгиевна и, наверное, была права. Но как не принимать, если они тут лежат совсем молодые мальчишки, если каждый день из отделения вывозят тех, кто уже никогда не вернётся к родным? Наверное Оля никогда не научится так. Вот и за простого парня, бывшего заводского рабочего, потерявшего стопу, она переживала так, словно это был друг или брат. – Ты расстроена чем-то? – спросила Наташа. Оля только отмахнулась: – Да как всегда, смотрю на них и сердце сжимается. Мой-то ещё осенью погиб, хоть мы с ним и разошлись давно, да и ругались часто, а все-равно жалко, человек ведь, – Ольга села на табуретку и поставила тарелку перед собой. О бывшем муже она вспоминала не часто, брак у них был не долгий и не счастливый. Как говорила потом её мать "жениться женились, а слюбиться не слюбились". Молодые были, наивно-влюбленные. Думали, что вместе всё смогут, всё преодолеют. А оказалось... Семейная жизнь как-то сразу не заладилась, Исаак Зольдберг, кажется, и сам толком не знал, что хотел от жены. Как бы Ольга не старалась, а всё было не так. И суп варила она не так, и пироги пекла не вкусные, и работала долго, да потом ещё детские тетрадки проверить надо, да к уроку на завтра приготовиться. Ка-то очень быстро жизнь превратилась в один затянувшийся семейный скандал. Чуть спокойнее стало в семье Зольдберг когда Ольга забеременела. Исаак как-то старался поберечь жену, даже воду сам таскал и за дровами в сараюшку бегал. Но хватило семейной идилии не на долго. Ольга серьезно заболела, и сама чуть не умерла, и близнецов, что под сердцем носила, потеряла. Видимо это стало последним камнем, окончательно добившим их отношения. Ольга ушла жить к родителям, Исаак сначала жил один, потом и вовсе на фронт отправился. Да так и не вернулся. Капуста в её тарелке была отвратительно холодной, но какая разница, если до завтра ничего другого всё равно не будет? Им тут конечно кое-какие денежки платили, Елена Георгиевна умудрилась устроить их санитарками в отделения, но лишних трат позволить себе они не могли. Разве что так, ниток да тряпок кое-каких купить. А уж питались с больничного стола. По военному-то времени оно и не плохо, у других и того не было. – Страшно, Наташенька, всё это. Молодые они совсем, а в глаза как посмотришь - тоска зелёная. Как в омут окунули.