***
Елена Георгиевна привычно обходила отделения, лекции это конечно хорошо, но в медицине ничего не заменит практики, и она это прекрасно понимала. Девчонки вечерами, а когда и ночами по очереди дежурили санитарками, пусть ещё не медсёстрами, но даже такой опыт был нужен и необходим. В приёмном покое было привычно шумно. На грубо сколоченной кушетке сидел и прижимал к груди покалеченную руку солдат. Был он давно не брит, с обветренным шелушащимся лицом. Время от времени вскидывал здоровую руку и нервно чесал голову, чего-чего, а вшей в окопах хватало с избытком. – Не тушуй, отец, руку вправим, не хуже новой будет! – приободрил солдата врач. – Вправьте уж, будьте добры, рук-то конечно две, да больно дороги обе! – отшутился солдат. Он даже как-то выделялся на фоне остальных, может, то, что уже четвертый десяток разменял, а может какой-то житейской мудростью, мелькавшей во взгляде не молодого солдата. – Может, хоть на пяток дней домой на побывку пустят. У меня же там жена и ребятишки. Два парнишки, совсем уже большие, тринадцать да десять годков уж. Да дочка, в школу вот пошла нонче, – вздохнул мужик. – А ты заявление-то напиши, может и пустят, – согласился врач. – Эх, сынок, кто ж писать-то бы учил? Врач махнул рукой, мол эта проблема и не проблема вовсе. – Девчоночки у нас хорошие, санитарками работают. Попросишь - помогут. Елена Георгиевна улыбнулась, может быть работа санитарок и не была видна так, как работа врачей, но без них и медсёстры и врачи как без рук. Кто поможет солдат покормить? Кто бельё перестелит? Кто полы помоет? Врачу некогда, он то в операционной, то в перевязочной, у медсестёр своя работа есть, тоже иной раз ни стакан чая выпить, ни просто на стул присесть. Она вышла в коридор и лицом к лицу столкнулась с Олегом Александровичем. Он взял ее осторожно под локоток: – Давай-ка отойдём. Олег Александрович не приветствовал демонстрацию каких-то особых отношений на работе и должна была быть особая причина, чтобы он вот так вдруг решился показать на людях,что их с Еленой Георгиевной отношения чуть ближе чем просто коллеги. – Что-то случилось? – встревоженно спросила она. – Пока нет, но почти случилось. Дошли до меня слухи, что курсы твои сократить просят, мол до декабря пусть учатся и хватит. Женщина всплеснула руками: – Я же говорила уже! Мало этого, очень мало. – Я-то понимаю, а им не объяснить. Им девчонки нужны, на фронт отправлять кого? Да и у нас тут медсестёр, сама знаешь, днём с огнём не сыскать. Ты готова будь, да в следующий раз как докладывать пойдешь, как бы случайно вопрос этот подними. Не дело это девчонок неподготовленными выпускать. Осторожно, даже стыдливо поднеся руку к губам, мужчина поцеловал пальцы женщины и ушёл. Дел у него и без того было по горло, да и она сама прекрасно справлялась, но не помочь, не подсказать он тоже не мог. Уж так вышло, что запада она ему в душу. Вроде и не молод уже, а вот смотри-ка и на него нашло. По началу он стыдился, избегал эту женщину. Надеялся, что если не будет видеться с ней то пройдет. Но подлое сердце и вовсе не собиралось его отпускать, больно сжимаясь каждый раз, как он её видел, а ещё больнее если не видел. А потом... А потом он плюнул на всё и подошёл. Другой жизни у них всё равно не будет, так что в этой бегать от себя?***
Осень вступила в свои права как-то неожиданно. Вроде только-только вот было тепло и солнце золотило листья деревьев. Ребятня бегала по улицам босиком, оглашая дворы криками. Как неожиданно буквально за неделю бабье лето сменилось промозглым холодом. Ольга сидела на скамейке, кутаясь в куцее пальтишко. Спасибо хоть Наташа связала ей чулки, хоть колени не сводило от холода, и шарфик ещё, длинный такой, серый. И кисточки на концах придела. Ольга ещё смеялась, что мол я ребёнок что ли. Шарф был тёплый, а кисточки даже немного забавными. Когда она приходила в конце апреля подавать документы на курсы, она и не знала как привяжется к этой странной жизни. А за лето как-то прикипела и к полутёмной комнатушке, где они с Наташей жили, и к девчонкам-однокурсницам, и даже к строгой Елене Георгиевне. В общем-то ей всегда нравилось учиться, и учить тоже нравилось, но учиться даже чуть больше. – Оль, я тут это... Подарочек тебе принёс небольшой. Она обернулась, к скамейке, где она сидела подходил Захар. Большой и неловкий, он с трудом управлялся с костылями. Нога после ампутации стопы заживала долго, швы расходились, их накладывали заново. Врач говорил, что сказывалось плохое питание на фронте. Организм ослаб. Может быть, Захар не спорил. Он протянул свёрток, перевязанный бечевкой. – Мне? – немного удивлённо спросила Ольга. Подарков ей даже бывший муж не дарил, говорил, что подарки это избыток буржуазного прошлого и, что подарки должны унижать женщину и комсомолку. Она не спорила, но всё равно где-то внутри было немного горько. – Тебе-тебе. Кому бы мне ещё дарить? Ты как придёшь, так даже жить хочется. Вроде и уверенным даже себя не чувствую. Оля улыбнулась и развязала верёвку, из свёртка выпал цветастый платок с кистями. – Ой, красивый какой! – воскликнула она. Захар зарделся и немного приосанился. Жалование солдатское было хоть и небольшим, но в госпитале и те копейки тратить особо некуда было. А так и ему не сложно и Оленьке приятно. – Ох, а что ты стоишь-то? Тяжело же небось? Садись рядом! – Оля подвинулась, освобождая место. Рядом на землю села большая и серая ворона, чуть наклонила голову вбок и посмотрела хитрым глазом на них. – Ох ты ж бестия! – рассмеялся Захар и достал из кармана горсточку семечек, бросив их птице. Ворона чинно подошла и начала склёвывать угощение. Тут же откуда-то стайкой слетелись сизые пузатые голуби. – Мы с мужиками тут их подкармливаем кто чем может, вот они и ждут нас, – словно оправдываясь, пояснил он. Оля улыбнулась. Кормить семечками птиц для её бывшего мужа тоже считалось издержками буржуазного прошлого и дурным тоном. Хотя, может быть он просто не любил птиц, а отговорки сам на ходу сочинял. Какая теперь разница? Всё равно семьи у них не вышло.***
Наташа сидела за столом, что-то тщательно выводя в тетрадке, когда в комнату вошла Ольга. – Ты где была? Я потеряла тебя. – Гуляла. Надоело всё тут сидеть, надо иногда и воздухом подышать, – ответила Ольга и развернула свёрток, доставая платок. Накинула на плечи и повертелась перед Наташей. Та аж писа́ть перестала. – Красота какая! Оль, откуда это? Неужели Захар Григорьевич? Оля рассмеялась, Наташа считала Захара слишком взрослым, да и то верно, ей-то много ли лет? А ему уж двадцать семь стукнуло. – Захар, да. Хороший он, даже жаль, что скоро выписывают,– как-то враз погрустнела она. Наташа встала из-за стола и подошла к плитке. Поставила чайник. – Так ты скажи ему, пусть далеко не едет, или тебя пусть забирает. Где ему ещё такую найти? И умница, и красавица. Вот окончишь курсы, ещё и медсестрой работать сможешь. Поедешь с ним, будешь в больнице работать. – Эх, Наташа, Наташа... Все-то у тебя просто, – вздохнула Ольга. А где-то за окном надрывно кричала ворона. Может быть та же самая, благодарила за доброту. Иногда Ольге казалось, что птицы доброту чувствуют куда лучше чем люди.