***
Наташа была сосредоточена как никогда. Ей предстояла не лёгкая задача: написать письмо матери. Моя дорогая мама, ты можешь гордиться дочерью, я справилась, хоть по началу и было страшно. Во время учёбы писем я не писала, было никогда. Мы много занимались, нужно было освоить много разных дисциплин, каких никогда не было в школе. К тому же Елена Георгиевна, заведовавшая курсами, говорила, что любой человек, работающий в медицине, должен быть всесторонне развит. Даже если это медсестра. Она задавала нам много художественных книг разных писателей, которые мы должны были прочитать. А ведь мы ещё помогали в больнице. В общем свободного времени совсем не было. Знаешь, я очень рада, что выбрала эту работу. Я думаю, что здесь я смогу принести пользу обществу и победе. Наверное, папа был бы рад. Я стараюсь быть внимательной и спокойной, хоть это и не всегда выходит. Среди наших пациентов много солдат, иногда они сердятся и даже кричат на нас, но это не со зла. Это просто потому что им плохо и они устали. А чаще они улыбаются и благодарят. Я знаю, что ты бы хотела, чтобы я работала тут в Глебовске. Но я поеду на фронте. Я там нужнее чем здесь. А тут останутся Маша, она ещё младше меня и Елена Георгиевна сказала, что на фронт ее нельзя отправить по возрасту, и Оля, потому что Оля ждёт ребенка, да и муж у неё тоже тут в Глебовске. Ну ещё Тамару отправляют учиться в институт, говорят, что Тамара может стать врачом и что у неё способности. А врачи стране тоже нужны. Мамочка, ты не плачь и не пугай сестру, я как приеду – сразу тебе напишу. Люблю тебя. Наташа. Она сложила листок, вложила в конверт и провела кончиком языка по клейкой стороне. Завтра, перед тем как идти на вокзал, она занесёт письмо на почту. Конечно мама будет расстроена, но наверное она поймёт. По крайней мере Наташа на это надеялась.***
В вагоне поезда было прохладно. Наташа села на скамеечку, поставив сумку под скамейку. Люди заходили, рассаживались по своим местам, кто-то закидывал вещи на верхнюю полку, кто-то разворачивал газету, чтобы было чем заняться во время дороги. До сих пор ей как-то не приходилось ездить по железной дороге и это несколько пугало. Здесь на вокзале даже пахло совсем не так как в городе и уж тем более не так как в деревне. А уж какой тут стоял шум. Не повезло тем, кто живёт рядом с вокзалом. Но, наверное, и к этому можно привыкнуть. Рядом села старушка, неловко наступив на ногу девушке. Наташа ойкнула и отдёрнула ногу. – Прости-прости, доченька, не со зла, – кивнула старушка. В проходе мелькнула серая шинель, наверное кто-то из солдат возвращался в часть из госпиталя, а то и из увольнительной. Народу всё прибывало, становилось тесно и довольно душно, откуда-то остро запахло табаком, а поезд всё не двигался. Наконец, что-то лязгнуло, вагон содрогнулся и раздался оглушительный паровозный гудок. За окном поплыли дома и улочки Глебовска, кое-где ещё виднелся грязный ноздреватый снег, не успевший растаять к апрелю. Тогда Наташа в последний раз видела Глебовск. Поезд ехал, унося пассажиров в даль. Вагон монотонно покачивало от чего хотелось дремать. Наташа прислонилась лбом к оконному стеклу, и наблюдала как мимо проносились деревья, речки, ручьи и чужие, совершенно не знакомые ей деревни. Странно, когда-то мир казался ей маленьким и знакомым. Нет, она конечно знала, что дальше их и пары соседних деревень кто-то живёт, есть большие города, леса, горы и моря. Но всё это было таким призрачным и далёким. А сейчас она мчалась мимо этих деревень и думала о том, кто и как там живёт. – Дочка, картоху будешь? У меня есть немного, а ты чего-то сидишь такая грустная, – затормошила её старушка, та самая, которая отдавила Наташе ногу, когда усаживались. – Да я и не голодная, спасибо, – ответила Наташа. – Едешь-то куда? Я вот к сыну ездила, в госпитале в Глебовске лежит. Надо же как вышло, в госпиталь-то попал совсем рядом с домом. Два часа на поезде и, считай, приеду домой, а там меня старик мой встретит. – На фронт, – как-то очень скомкано ответила Наташа. Ещё вчера она была полна энтузиазма, и готова буквально горы свернуть, а почему-то сегодня ей становилось всё страшнее и страшнее. Она стыдила сама себя, что не годится комсомолке и советской медсестре бояться, но... Сердце считало совсем иначе. Старушка охнула. – Ой, как же тебя так, девонька? За что на фронт-то? – Так медсестра, я, вот еду служить. – Ты знаешь что? Картоху-то возьми. Тебе, чай подольше моего ехать, не сейчас так потом поешь. Без вас, сестричек, солдатам-то ой как плохо. С Колей своим разговаривали так, говорит, не сестричка бы их полковая, и не жилец бы он. А так и с матерью увидеться успел, и повоевать ещё успеет. Она почти насильно всунула пару картошин, завёрнутый в газетку, и ломтик хлеба. – Уж не побрезгуй, что есть тем и угощаю. – Спасибо, бабусь, – улыбнулась девушка. Ей вдруг стало хоть немного легче. Нет, страх не отпустил, да и отпустит ли он её теперь? Но вокруг всё же были люди, а значит, не так уж всё и плохо.***
Деревенский почтальон был личностью уважаемой, как ни как, а именно он приносил им весточки от детей, мужей и братьев. С ним всякий, кто мимо проходил,обязательно здоровался, спрашивал как внуки поживают, не больна ли супруга, как у самого здоровье. Митрич всегда останавливался и с каждым чинно беседовал. Он же тут практически каждого с детства знал. – Фёдор Иваныч, вам письмецо имеется! – радостно отрапортовал почтальон. Федор Иванович Исаенко резко остановился, едва не забыв куда шел, и нервно почесал длинными пальцами лоб. – Ну чего тянешь, Митрич? Пришло так и давай сюда. Тот рассмеялся, порылся в сумке, нашел нужное. – Держи! От снохи вашей, Марьи, привет. Вручил конверт и пошёл дальше. Он даже любил вот такие письма, от родных да друзей. Это совсем не то, что с фронта весточки нести, там никогда не знаешь, что внутри, письмо ли от солдата, или похоронка родителям да жене с детьми. А тут что плохого может быть? Про житьё-бытьё всё больше пишут. Как дети растут, да как работается. Ну или про здоровье там малость чиркнут. Всё едино. Анисия читала, и с каждой строчкой лицо её становилось всё мрачнее и мрачнее. Федор ничего не спрашивал, он и сам уже успел прочитать. Хоть и не учёный, а кой-чему выучиться и он успел. Читать умел, и считать немного мог. Писал сам, хоть и с ошибками. Не прав был Митрич, письмо то не о детях было и не о здоровье. – Как же так, Федь? Ну как так? – заполошно спрашивала Анисия. Он только руками разводил. Как так... Вот так. Володьку похоронили, пришла очередь Степана... Марья писала немного, рассказывала, что получила похоронку, что работы нет, Зойку кормить не чем, и что будут уезжать. Куда ещё и сама не знает, а как приедет, так и напишет. Перед самой войной ещё Степан с Машей привозили дочку к деду с бабкой на всё лето. Хорошая девчоночка, смешливая. Косички коротенькие, торчат одна в сторону, вторая кзади. А сама шустрая, глаз да глаз нужен. А вот уже два года как и Зоюшку они не видели. Да и увидят ли теперь? Степан погиб, куда Маша поедет кто бы знал. Страна-то большая, хошь на север едь, хошь на юг. Анисия выла тяжело, по-бабьи, не ревела, а подвывала. Ничего не слышала и не видела, потонув в своем горе. Фёдор только вздыхал, утешать ему было не чём, мог бы так и сам бы взвыл. На шум заглянула было Глашка Виноградова, но Фёдор махнул рукой, мол не время сейчас, она девка понятливая, кивнула и ушла. Есть вещи, которые надо просто пережить, иначе никак.***
По перрону ходил мужчина в форме капитана. Мерно чеканя шаг, он доходил до одного конца перрона, поворачивался и так же вышагивал до другого конца. С минуты на минуту должен был подойти поезд. К ним в поле прибывала новая медсестра. Хорошо бы конечно чтобы парня, с парнями на войне как-то сподручнее, но в основном медсёстрами шли девчонки, одна моложе другой. Та же Тонька Малашина только-только школу закончить успела да курсы, как война началась. Тонька была девкой хорошей, не боязливой, где не надо - не лезла, где надо - не тушевалась. Оглохла Тонька. Снаряд рядом разорвался, контузило хорошенько. Ну хоть жива осталась и то радость. Комиссовали Тоньку, домой, наверное, уехала. А потом была Лизавета, той тоже годков ещё и двадцати не было. Лизоньку убило... Всей частью хоронили. Михаил Федорович поморщился, не любил он такие воспоминания, а что поделать, если других не было? Поезд остановился, огласив перрон громким и протяжным гудком. Из пятого вагона выскочила девчоночка в синем пальто, чулочках вязаных и ботиночках. Эта что ли медсестра? Он подошёл и спросил: – Звать как? Девчоночка вздрогнула, посмотрела на него и чуть заикаясь ответила: – Феклистова... Наталья Николавна... – Исаенко Михаил Федорович. Капитан. И твой непосредственный начальник, Наталья Николавна. Пошли что ли.