***
– О, Наташ, переоделась уже? Это ничего если мы тут тебя просто будем звать Наташей? – окликнул её лейтенант, успевший уже познакомиться с новой медсестричкой. – Можно! Махнула рукой девушка. Форма была неудобная, швы натирали там, где она бы даже и не подумала, в сапогах было тяжело даже стоять, не то что ходить, но что поделать, не на курорт же приехала. И Наташа терпела. – Пойдём, сейчас ужинать будем, – махнул рукой лейтенант, приглашая её за собой. Кашу разливали по спискам прямо из огромного котла, миски и ложки выдавали тут же. Да в общем-то и ели солдаты тоже тут, на апрельском ветру, стараясь съесть побыстрее, пока не остыло. По лицам легко было определить, кто ещё только прибыл, а кто уже успел,что называется нюхнуть пороху. У новобранцев в глазах светился огонек, да и лица в целом были не такие уставшие. У старослужащих на лице залегали глубокие морщины, даже если сами они были совсем молодыми. И взгляд был устало-потухший. Наверное и сама Наташа точно так же выглядела излишне веселой, как и все новобранцы. – Держи! – дневалый выдал ей порцию каши, жиденькой и пресной. Дома мать такую даже скотине не готовила, а тут вполне шла для питания солдатам. К каше полагался ломоть хлеба, вязкого, отсыревшего и с примесью непонятно чего. Но и он здесь был за роскошь. Наташа присела на бревно, поставила миску на колени и принялась есть. – Приятного аппетита. Не против если я тоже тут сяду? Оторвавшись от размышлений о смысле жизни и свое в ней месте, Наташа посмотрела. Рядом стоял уже знакомый ей Михаил Федорович, тот самый, который встречал её на вокзале. – Да, садитесь конечно! – она подвинулась, уступая место командиру. Он выглядел лет на сорок, хотя может быть был и моложе. Тут вообще сложно было понять кому сколько лет. Война накладывала отпечаток на лица, делая их одинаково угрюмыми, словно они и вовсе забыли что такое смех и радость. – Ты если что надо, ко мне подходи. Где-то подскажу, где-то помогу. У нас ведь даже что-то типа медпункта тут есть, завтра покажу. Бинты там, йод, ещё всякое. Лиза девка была ловкая, и раны если по мелочи шила. Нужна ты нам очень, без вас, девчонок, совсем тяжко тут, от любой раны загнёшься. Всех-то в госпиталь не отправишь. Он замолчал и продолжил есть, негромко ударяя ложкой по дну миски. Наташа украдкой посмотрела на него, светловолосый, с лёгкой проседью на висках, с глубоко запавшими глазами, с лучиками морщинок в уголках глаз, он выглядел в общем-то довольно уставшим. Наверное примерно так выглядит человек, давно не выспавшийся и забывший что такое нормальная жизнь. Кто знает, может и она сама скоро будет такой же. – Да, спасибо вам, – Наташа слабо улыбнулась. – Спать ложиться будешь – форму не снимай. Во-первых, замёрзнешь, ночи ещё совсем холодны, во-вторых, никогда не знаешь, когда поднимут по тревогу, одеваться – только время зря терять, – наставлял он. – Ты, Ната, к командиру-то приглядись! Мужик он справный, да и холостой, – пошутил сидевший рядом солдат. – Отлюбил я своё, теперь только воевать осталось, – отмахнулся Михаил Федорович. – Любить никогда не поздно! Вот вернусь и, девки, только держитесь! – назидательно сообщил седоусый мужчина. – Угу, тебе твоя Анька спесь-то там посшибает, забудешь с какой стороны к девкам подходить, – беззлобно ответил командир. Вечером, кто-то достал гармонь и затянул переливистую заунывную мелодию. Никто не пел, все слушали и размышляли кто о чём. Наверное, большинство вспоминали дом, семью, друзей-приятелей, простые домашние радости. А Наташе и размышлять-то особо было не о чем, она куталась в тяжёлую шинель и прислушивалась к мелодии. Почему-то вспомнилось как иногда сосед старик доставал вечерами старую гармонь и так же играл. Правда он обычно играл что-то весёлое, а остальные пели песни. А тут всё было совсем по другому.***
Утро было морозным и туманным. Лагерь казался настороженно-взвинченым, солдаты ходили понурые и сердитые. Наташе упорно казалось, что вот прямо сейчас должно произойти что-то ужасное. Прилететит вражеская авиация или ударит пехота. Она не знала что, но что-то тяжело висело над лагерем. – Не обращай внимание, туманы тут дело обычное. Наташа обернулась, в десяти шагах от неё стоял Михаил Федорович, спрятав озябшие руки в карманах. Вид у него был ещё более уставший чем вчера, кажется, он и не пытался ложиться спать в эту ночь. – Ох, ну вы же совсем не спали! – всплеснула руками Наташа. Он поморщился и ничего не ответил. Спать ему сегодня и впрямь не пришлось, но что теперь поделать? – Пойдем, покажу тебе твое так сказать рабочее место. Наташа пошла следом. Он уже не пугал её так, как в самый первый момент, но было в нем что-то такое... Словно стержень внутри переломили. Она и объяснить толком не могла, но чувствовала. Собственно, это тоже была землянка, стены выложены свежестругаными бревнами, отчего внутри стоял запах свежей древесины. Наташа спустилась и осмотрелась, места тут было максимум на двух человек, и то одного из двух пришлось бы посадить. В ящике у стены лежали бинты и вата, в другом хранились лекарства. Было их тут правда совсем не много, но хоть что-то. – Михаил Федорович... Он посмотрел на девушку и слегка изогнул бровь. Кажется, с момента их знакомства это она впервые назвала его имя. – Слушаю. Наташа помялась, спросить вот прямо так в лоб она стеснялась, но и не спросить тоже не могла. – Что-то случилось, да? Он вздохнул, вероятно это был самый нелепый вопрос из всех возможных. Здесь, в прифронтовой зоне постоянно случалось "что-то". Если ничего не случалось хотя бы три дня подряд то это уже можно было считать чудом. – Наташенька, светлячок ты наш, я бы сказал, что не о чем беспокоиться и... соврал бы. Мы на войне, а тут каждый день что-то происходит. Да, кое-что случилось и мне бы не хотелось, чтобы в это пришлось ещё и тебе попасть. Так что давай ты пока тут посидишь, сильно высовываться не будешь. Хотя бы пока. Кому надо – те придут к тебе сами. Она послушно сидела. Вслушиваясь в звуки вокруг, пытаясь представить, что там вообще происходит. А между тем там была тишина. Наташа почувствовала, что мёрзнет, поплотнее закуталась в шинель и спрятала руки в рукава. Где-то ходили люди, до нее доносились обрывки фраз и окрики. Казалось, что лагерь продолжает жить своей жизнью, и она уже было решилась выйти, как тишину прорезал звук выстрела. Потом ещё один, и ещё один. А потом начался ад. Когда-то в школе им рассказывали о религии, о том, как попы запугивали людей, как обирали бедняков, заставляя жертвовать последние гроши. И вот тогда она запомнила это слово - ад. Им пугали грешников, говорили, что там происходит что-то немыслимо ужасное. Если бы сейчас Наташу спросили что такое ад, то она бы ответила, что это стрекот пулемётов, взрывы и хлопки пуль. Она присела у самой стены землянки, прикрыв голову руками и крепко зажмурив глаза. Ей казалось, что прошла вечность, она даже не заметила когда этот чудовищный шум прекратился. Она очнулась, когда дверь со скрипом открылась и вошёл один из солдат, в крови и в грязи.***
В тот день Наташа до самого вечера одного за другим смотрела солдат, бинтовала, обрабатывала, снова бинтовала. У неё практически не осталась бинтов, а они всё шли и шли. Позже забежал лейтенант, вместе они набросали список тех, кого стоило бы отправить в госпиталь, конечно если будет возможность, а кого можно лечить тут. Казалось, что всё вокруг пропиталось запахом крови, вязким, омерзительно сладковатым и на удивление стойким. Её одежда, волосы и руки пахли кровью. Отмоется ли она когда-нибудь от этого запаха? Закончится ли когда-нибудь этот день? Наташа не помнила, когда пришел последний из раненых бойцов, она уснула прямо там, сев на грубо сколоченной деревянную скамейку. – Ната, так ужин пропустить! – окликнул её кто-то. Она вздрогнула и только тут поняла, что только что спала. Осмотрелась: какие-то окровавленные тряпки, стеклянные флаконы от лекарств, клочья ваты... Всё это валялось прямо тут у неё под ногами, но сил на то, чтобы прибраться у неё не было. Только не сейчас. Пусть после ужина, но не сейчас. – Иду! Сегодня ели молча. Никто не говорил о том, что произошло, никто не отпускал шутки, не спрашивал её ни о чем, не пытался с ней заговорить. На западе кровавыми всполохами пылал закат, где-то вдалеке всё ещё можно было слышать звуки выстрелов, но это всё снова стало далеко и не страшно. А вот от гнетущего молчания было жутковато. Только утром Наташе сказали, что погибли трое, один из них – Антон, парень, который показывал ей её палатку. – Антоха ведь Лизоньку любил очень. Жениться предлагал. Она шутила, говорила, что если до победы доживут, то поженяться и уж тогда точно что лет вместе проживут и ничего им страшно не будет. А как она погибла, он словно жить больше не хотел. Так и лез под самые пули, – вздыхал Иван, рядовой солдат. – Жалко-то как, – кивала Наташа, пытаясь представить себе ту незнакомую Лизу в чьей палатке она теперь жила и в чье зеркало смотрелась по утрам. – Жалко, соглашался мужчина и доставал из кармана самокрутку с махоркой. – Курить будешь? Наташа отрицательно замотала головой. – Нет, что ты! Я не курю. – Я тоже не курил, пока сюда не попал, – кивнул он и затянулся едким горьковатым дымом.