Холодная весна

      Произошедшее стало для Елены Георгиевны полнейшей неожиданностью. Нет, когда-то она думала о детях, мечтала выйти замуж, готовить по вечерам мужу и малышам ужин, выходить по воскресениям в парк в красивом ситцевом платье. Обычные девчачьи мечты ни о чем. Потом она поступила в институт и медицина поглотила ее целиком и полностью. Как ни странно, но она, так и не родив своих детей, многие годы занималась спасением чужих. И в общем-то такая жизнь устраивала ее.       Даже когда в её жизни появился Олег, в целом ничего особо не поменялось. Она всё так же вечера посвящала книгам, утром наспех завтракала, шла на работу и до вечера занималась тем, что умела лучше всего - лечением детей. Их взаимоотношения были даже излишне спокойными, никаких драм, любовных переживаний. Может быть возраст уже не способствовал бурным страстям, а может они оба были не теми людьми, кому потом поэты посвящают что-нибудь типа "Ромео и Джульетты". Им было вместе спокойно и хорошо, а разве этого мало?       Наверное, это не особенно походило на семейную жизнь, Олег приходил к ней ладно если раз в три дня, а то и реже. Если она была занята, то ужин на скорую руку он вполне мог и сам приготовить. Никаких тебе ни вечерних посиделок, ни воскресных прогулок. Но и этими отношениями она дорожила.       Её бы и дальше устраивало все так как есть, но жизнь вносила свои коррективы. И это была совершенно новая жизнь. Елена Георгиевна была беременна.       Эта новость одновременно пугала и радовала. Пугала неопределённостью, в голове моментально проносились вопросы, один сложнее другого. Сможет ли она выносить? Всё же ей было тридцать шесть, не самое подходящее время для первых родов. Как пройдут роды? Здоров ли будет их с Олегом ребенок? Вихрь мыслей и переживаний никак не хотел отпускать, стягивая обручем грудь. Но, словно ей и этого было мало, тут ещё новость о том, что Олега переводят в Тулу.       – Выходи за меня замуж, – сказал Олег Александрович, задумчиво глядя на закипающий чайник.       Это прозвучало так... буднично, словно он предлагал сходить вместе на рынок за свиными рёбрышками для супа. Но одновременно было в этом что-то такое, что заставляло почувствовать себя увереннее, положиться на него и твердо знать, что он не подведёт.       – Олег, это всё слишком сложно.       – Ты боишься? Поверь, я не хотел взваливать на тебя эту ношу, но всё же это наш с тобой ребёнок...       Он понимал, что какое бы решение она не приняла относительно этой беременности, он никак не повлияет на это решение. Но всё же надеялся, что они смогут пройти это вместе и привести в мир маленького и такого хрупкого человека.       – Два года мы с тобой вместе, и за эти два года впервые наступила беременность. Вроде бы я и рада, если честно, я думала, что я бесплодна, но это всё так не вовремя.       – Я боюсь, что если не сейчас, то "вовремя" для нас уже не будет.       Мужчина подошёл к ней и обнял за плечи. Елена Георгиевна вздохнула, позволив прижать себя, опустила голову ему на плечо. Она хотела, она очень хотела этого ребенка. И она точно знала, что и он тоже хочет.       – Мои курсы... Кто займётся ими, если не я?       – Ты откроешь их там, в Туле. Мы вместе откроем их. Я сам лично возьмусь за блок хирургии если ты хочешь. Смогла здесь, сможешь и там. Может это очень странный комплимент, но ты сильная женщина, таких как ты мало. Ты всегда знаешь что ты делаешь и зачем ты делаешь.       Она устало улыбнулась:       – Особенно это заметно сейчас, когда я неожиданно обнаружила себя беременной.       – Ничего, мы сможем пережить и это.       Он наклонился и поцеловал её в лоб.

***

      Утро было тревожным и суетливым. Все куда-то бежали, что-то собирали, и никто не обращал внимание на перепуганную девушку. Наташа прекрасно видела, что происходит что-то странное, но совсем не понимала, что именно. А здесь, в двух шагах от линии фронта, странное могло обозначать только одно – враг наступает.       Тот самый подвиг, о котором когда-то так по-глупому мечтала Наташа, настал неожиданно и неотвратимо. Часть выдвигалась к линии фронта.       – Наталь, ты бы вещички свои взяла. Ну там бинты, марлю. Пригодиться может, – окликнул её Фрол Евпатьевич. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем было неделю назад, когда Наташа всеми правдами и неправдами пыталась отправить его в госпиталь.       Она ойкнула и метнулась к землянке, где лежали её медицинская сумка и перевязочные материалы. Кажется, в этот раз отсидеться в тылу ей не грозило, выдвигаться должны были все.       Тяжёлая матерчатая сумка досталась ей ещё от покойной Лизаветы, даже уголок был пропитанный кровью, и кто знает, может быть это и была кровь той самой девушки, трагически погибнувшей, но честно выполнившей свой долг. Наташа аккуратно сложила туда бинты, повязки-косынки, марлю, ножницы, жгуты, булавки, всё то, без чего была немыслима служба медсестры на войне. Блокнот и карандаш, флакончик йода тоже уместились туда. Поправила одежду, расчесала короткие волосы, посмотрела на себя в зеркало. Странно, но она даже не увидела своего лица, только огромные испуганные глаза.       – Наташ, ты где там? – выкрикнул кто-то на улице.       Девушка выскочила из землянки и побежала туба, где был общий войсковой сбор.       – Пуль не жалеть. Враг нас не жалеет и мы не пожалеет его! – перед строем вышагивал молодой замполит с последним наставлением перед боем.       Наташа не особо была с ним знакома. Знала, что звать Иннокентий Ильич, лет двадцати пяти или около того, а уж подробностями она не особо и интересовалась. Слишком разные у них были задачи: у нее спасть тех, кого ещё можно, у него – не допустить нарушений приказов, иной раз губя тех, кто их допустил.       – Есть! – грянул разноголосый хор.       Перед строем вышел Михаил Федорович, вид у него был уставший и измотанный, словно он всю ночь не спал, а скорее всего так оно и было. Наташа вдруг заметила, лёгкие проблески первой седины на его висках, а может она была и раньше, да девушка на обращала внимания.       – Всех, кого можно спасти – будем спасать. Наша задача дать ребятам возможность выйти из окружения, пока кольцо не замкнулось. Сколько их там я не знаю, но то, что они живы это точно, оборону до сих пор держат. Не подставляйтесь сами и не подставляйте других. И вернитесь живыми...       Он обернулся и посмотрел на Наташу прежде чем продолжить:       – Наталья Николаевна тоже с нами, без тебя мы как без рук, сама понимаешь. Не высовывайся куда не надо, слушай других. И тоже... Вернись живой. Я тебя прошу.       Она часто-часто заморгала, словно в глаз попала соринка. Не хватало ещё тут разреветься. Особенно перед командиром. Чтобы голос не выдал, она молча кивнула и поправила сумку на плече.

***

      Они шли долго, ноги устали и требовали отдыха, но Наташа упорно шла вслед за всеми. Детские игры давно закончились и сейчас от неё могли зависит чьи-то жизни, не могла же она показать перед этими ребятами свою слабость. Должно быть уже минул полдень, солнце припекало так, что если бы не пилотка, то она непременно бы отхватила солнечный удар. Сложно было сказать, но, кажется, путь занял не меньше пяти часов.       Солдаты молчали, иногда тихо перешептываясь. Говорили о мелочах, о том, как там дома, о жёнах и девушках, которые их обязательно дождаться. О том, чем займутся после войны. И никто не говорил о предстоящей схватке.       – А я вот хочу учиться поступить. Ну сначала конечно в школу вечернюю для рабочей молодежи, потом куда-нибудь в училище, – говорил один.       – Да, учиться это хорошо. Потом можно мастером на завод или ещё куда, – кивал второй.       А Наташе это казалось каким-то нелепым что ли. Вроде бы вот совсем скоро они столкнуться с немцами. Может быть немцы уже поджидают их под теми деревьями. Может уже прицеливается, готовые стрелять. А они про вечернюю школу и завод.       Высокие тяжёлые сапоги не только не помогали, а ещё и утомляли. Ходить в них было мучительно трудно, но без них тут никуда. И сейчас девушка в полной мере оценила эту обувь: кругом была грязь. Водянистая почва тихонько хлюпала под ногами, а в воздухе пахло сырым мхом и травой. Кажется, где-то совсем рядом было болото.       Сложно было поверить, что вот тут, среди камыша и травянистых кочек могли прятаться немцы. Но между тем солдаты шли всё медленнее и медленнее, держа в руках винтовки и озираясь по сторонам, готовые в любой момент отразить атаку.       Все началось как-то уж очень неожиданно. Где-то заухала сова и почти сразу раздался первый выстрел. Ребята начали падать на землю и дальше передвигались уже пластом. Наташа никак не могла понять кто и откуда стреляет. Казалось, что стреляют разом отовсюду. Пулеметные очереди раздавались то с одной стороны, то с другой.       Кажется, где-то выкрикнул её имя и она поползла. Трава забивалась в рот, а камешки больно впивались в ладони. До сих пор ей как-то не приходилось ползать по земле вот так на брюхе. Оказывается земля пахнет, а она и не знала. А небо сквозь траву кажется зеленоватым.       Совсем рядом с ней взвился столбик земляной пыли. Наверное туда попала случайная пуля, Наташа не успела ни подумать об этом, ни испугаться, она упрямо ползла туда, где как ей показалось, её позвали. Она и раньше пыталась представить себе как это на войне, в мыслях было что-то героическое с конями и штыками, честный бой на равных лицом к лицу. А оказалось, что все совсем не так.       – Наташка, будь другом, помоги, а? – зашептал кто-то совсем рядом.       Она повернулась и почти что в упор увидела скуластое лицо Фрола. Он был непривычно бледен и серьёзен.       – Опять задела, окаянная, – сокрушался он, протягивая руку.       Рукав был разорван и пропитался кровью. Вязкая и горячая она моментально замарала руки Наташи, когда та попыталась осмотреть рану. Вроде бы не глубоко, крупные сосуды не задеты, моментально оценила она.       – Сейчас, миленький, потерпи, – прошептала она, доставая бинт.       Кусок марли на рану, оборот бинта за оборотом. Белые нити тут же пропитывались кровью, в крови же были и рукава медсестры, но какая разница если до этого она вся вымазалась в грязи. Вот уже бинт не так сильно намокает от крови. Ещё немного и бинт закончился. Разорвав руками конец бинта, она завязала повязку. Кажется, тут всё было не так уж и плохо, можно было идти дальше. Ну идти это конечно громко сказано... Ползти.       – Иди, девочка, там тебя тоже ждут, – напутствовал Фрол Евпатьевич, пытаясь поудобнее приспособиться, чтобы не травмировать лишний раз теперь ещё и руку.       И девочка ползла. Не понимая что вообще вокруг происходит, ориентируясь только на форму бойцов, чтобы не перепутать где свои, а где нет. Она не помнила толком лиц и имён, не знала скольких тогда перевязала. Бинты закончились и в ход пошли куски марли. Потом закончились и они, там уже перевязывала чем придётся, когда повязкой-косынкой, когда они, что под руку попало. Она делала то, что должна была и что могла.       А бой все продолжался.

***

      Кондратий Виноградов умирал. Шумно и весело жил, а умирал тихо и скромно. Ещё неделю назад он занемог, все жаловался, что в груди жжёт и болит, особенно сильно ночами. Он шумно вздыхал, говорил, что сердце трепещет и вот-вот выскочит из груди. Глафира вздыхала и ставила на плиту чайник, спать ей все равно приходилось ладно если часа три за ночь, а так хоть чайку попить и то легче.       Анисия осторожно приоткрыла дверь и осмотрелась. Дед Кондратий лежал, отвернувшись к стене. Может быть спал, а может и нет. Глафира сидела бледная, с запавшими глазами и бездумно мешала ложечкой чай.       – Глаш, может ты хоть поспишь немного? А я за ним присмотра, – предложила Анисия.       Та даже не пыталась упираться, за эти дни она измоталась так, как, кажется, не уставала никогда в жизни. Она молча прошла до занавески, за которой стояла её кровать, и почти рухнула на неё.       Анисия вздохнула, поправила деду Кондратию одеяло. Прислушалась, кажется дышит. Слабо, редко, но дышит. Подумала о том, что тут хоть есть кому одеяло поправить, да за руку подержать, а там, на передовой, умирают кому как придётся. Да, жизнь штука сложная, а смерть ещё сложнее. Всегда был шутник и балагур, а тут вот лежит и молчит, словно за всю жизнь наговорился, а сейчас и сказать нечего. Ну что уж у кого на роду написано, вон Марья, жена его, долго ли прожила? А дети? Много их Марья родила, кто сразу умер, кто чуть попозже. Двое и осталось, Глаша да Василий. Да и она сама троих уже похоронила и кто знает скольких ещё похоронит.