***
Зоя старалась, она выискивала знакомые буквы на улице, на корешках книг, которых в этом доме было с лихвой. Она мечтала о том, как приедет к бабушке с дедушкой и расскажет им, что научилась читать. А может быть даже туда же приедет мама... Каждый раз, когда она думала о маме, сердце сжималось тоскливо и болезненно. Может мама и впрямь случайно потеряла её? Может быть она ищет? У Елены Георгиевны не то, чтобы было много времени, но она действительно старалась сделать жизнь этой тихой девочки хоть чуть-чуть лучше. – А если не найдем? – спрашивал мужчина, поглядывая на спящую на печке девочку. Елена Георгиевна молча чистила картошку на суп. Он ведь и сам всё понимал, это был вопрос, не требующий ответа. А Зоя спала, ей снились обычные детские сны, среди которых нет-нет, да пробивался кошмар, в котором она бежала, ища маму, хватала за руки женщин, вглядывалась в их лица, и не узнавала. Снова и снова она искала маму, бежала по улице, забегала в магазин, в школу, на телеграф, но и там не находила мамы. А потом она вдруг понимала, что ищет... Елену Георгиевну и не находит. В такие ночи она вскакивала, оглядывалась, вспоминала где она, выглядывала из-за печной трубы, ища Елену Георгиевну и Олега Александровича и только найдя их спящими, снова ложилась спать.***
– Смотри, что я тебе принесла! – Голос Елены Георгиевны звучал необычайно весело. Девочка отвлеклась от привычной возни с тряпичной куклой, и подошла к ней. В руках женщины был свёрток, она торопливо разворачивала хрусткую плотную бумагу. Потом достала что-то ярко-красное, встряхнула и протянула девочке. Это было платье, вязаное, ажурное, с откидным воротничком, с таким же вязаным пояском. Зоя глубоко вздохнула и протянула руку, кончиками пальцев трогая вещицу. – Тебе нравится? Кажется, такой незамысловатый подарок выбил девочку из колеи. Она закачала головой, не в силах ответить словами. – Красивое, правда? Я сама-то вязать не умею, вот моя мама она вязала, то варежки свяжет, то чулочки, то юбочку с кофточкой... А я так и не научилась. Но вот попросила на работе одну женщину, она для тебя и связала, и вышло совсем не дорого. А чуть попозже ещё носочки теплые будут и кофточка! Она уже и не помнила когда ей дарили подарки. Было так волнительно-радостно и приятно. Зоя зажмурилась, потом открыла глаза – платье не исчезло, оно всё так же было перед ней изумительно красное, новое, мягкое на ощупь. – Красиво... Елена Георгиевна улыбнулась, Зоя мало и редко разговаривала. Казалось, что ей до болезненного стыдно или страшно разговаривать с ними. Олег Александрович говорил, что девочка боится открыться, опасаясь снова разочароваться в людях. И, наверное, он был прав. А сколько ещё таких вот девочек и мальчиков затерялись среди людей? Об этом было страшно даже думать. – Можно? – девочка рукой показала на платье. Елена Георгиевна кивнула, понимая, что та имела ввиду. Девочка улыбнулась и побежала переодеваться. Не сказать, чтобы у неё было много одежды, одно платье, пара юбочек, одну из которых Елена Георгиевна сшила сама, пара кофточек. В целом этого хватало, чтобы девочка не ходила в испачканом, но... Но хотелось бы чего-то большего. Елена Георгиевна выросла в самой обычной семье. Её родители работали на заводе, образование имели такое, что даже читали с трудом, и мало что могли предложить своим детям. Маленькая Лена и два её брата Матвей и Гришка детьми всё лето напролёт бегали босиком. Мать зашивала и перешивали одежду до тех пор, пока она не разваливалась окончательно, но одно в их семье соблюдалось непреклонно – одежда должна быть чистой. Наверное в этом стремлении дать девочке чуть больше чем было когда-то у нее самой, была какая-то логика. Каждое следующее поколение должно жить лучше предыдущего, хоть в чём-то, хоть немного, и Елена Георгиевна старалась. Она присела на старый рассохшийся стул, ожидая когда Зоя наденет платье. Посмотрела в окно, конечно погода не самая приятная, небо сплошь покрывали белые ватные облака, но дождя вроде бы не предвиделось. Можно было бы сходить погулять. Кажется это такая мелочь: просто выйти с ребёнком, пройтись по улицам, может быть зайти в булочную и купить там рогалик, но Зою лишили и этого. Может быть вынужденно, Елена Георгиевна не знала, но всё же сердилась на неизвестную ей Марию Исаенко. Нет, она никогда не ругала её в присутствии Зои, понимая, что для девочки мать всегда останется матерью, и даже говорила ей, что, возможно, это была случайность, ошибка, но... Но всё равно сердилась. Вдруг она напряглась, не совсем ещё понимая, но уже догадываясь. Внутри происходило что-то незнакомое. Словно маленький пузырёк осторожно прикоснулся к животу изнутри. Может быть ей просто показалось? Нет, ещё раз. Ребёнок, которого она носила, впервые давал о себе знать. – Красиво правда? – голос девочки отвлёк её от размышления. Она встрепенулась. Девочка и впрямь выглядела красиво, чуть бледновата, чуть худовата, но этим тут редко кого можно было удивить. В целом платье сидело на девочке отлично. – И вправду, тебе очень идёт. – Что-то не так? – девочка нахмурила брови с нетипичной для детей проницательностью. Елена Георгиевна отрицательно покачала головой. – Нет, всё хорошо. Пойдём гулять?***
Город ещё только-только отходил после боёв, которые гремели тут ещё совсем недавно. Кое-где можно было видеть следы пуль, копоть, но в целом город оживал и не спешил позволить списать себя со счетов. Некоторые заводы уже возобновили работу, школы готовились в сентябре вновь принять ребят, а по воскресеньям в городском саду играл оркестр. Они шли рядом такие разные и такие похожие одновременно : женщина с усталым лицом и девочка, с глазами взрослого. Улица была широкая и мощёная камнем, она казалась Зойке удивительно светлой. Она совершенно не походила ни на одну улицу из тех, что ей приходилось видеть раньше. Даже дома тут были большие и непривычные: кирпичные в три, а то и в четыре этажа. В городе, где они жили с мамой и папой таких не было, там были всё больше деревянные. Нет, кирпичные конечно тоже бывали, но куда меньше всего в два этажа. Из проулка выбежали ребята и со смехом и гиканьем пробежали мимо Елены Георгиевны и Зои, такая впереди себя деревянное колесо. Война войной, но детям нужны игры, пусть даже вот такие, совершенно незатейливые. Зоя проводила их взглядом, признаться, её немного пугали такие шумные компании, но всё же это было интересно. – Зой, смотри, школа! – Елена Георгиевна показала на двухэтажное кирпичное здание. Рядом стояли тополя, высаженные кем-то в ряд, совсем ещё молодые деревца, обещавшие лет через двадцать стать полноценной тополинной аллеей. Девочка вдруг задумалась и спросила: – Я тоже пойду сюда? Женщина вздохнула. Это был сложный и, в общем-то болезненный вопрос. До сих пор она так и не получила письма, и до сих пор не знала где искать ей родных девочки. – Если... Если мы найдём твоих бабушку и дедушку раньше, чем тебе надо будет идти в школу, то нет. Кажется, этот ответ удовлетворил девочку, она кивнула и больше не возвращалась к этому вопросу. Город ей определённо нравился, он был большой и такой... Такой притягательно-интересный. Вот они повернули и вышли к маленьким, привычным её глазу, деревянным домишкам. Прошли немного ещё, и вместо деревянных домишек перед ними был завод, огромный и шумный. Даже в воскресенье тут не прекращалась работа, кто-то отдыхал, а кто-то заступал на смену, чтобы не прекращать производства металлов, так нужных фронту. Зоя рассматривала завод, казавшийся ей огромным. Он пыхтел как паровоз, выбрасывая небо клубы дыма. И почему-то он казался ей каким-то сказочным, но обязательно добрым живым существом. – Когда я вырасту, то, наверное, буду работать на заводе, – вдруг сказала Зоя. – Может быть... Всё может быть... _ улыбнулась женщина. Девочка явно плохо представляла себе, что такое работать на заводе, тем более на таком заводе, где основным было сталелитейное производство. Шум, грязь, постоянные непомерные нагрузки, женщины редко выдерживали долго такую работу, а те, кто выдерживали, теряли здоровье безвозвратно. Но не ломать же ей сейчас пусть и наивные, но мечты. Вырастет, сама решит кем ей быть. В парке было многолюдно. Казалось, все, кто не был в воскресенье занят на работе, пришли сюда. В самом центре парка на сколоченной из некрашеные досок сцене выступал оркестр. Ну или та его часть, что осталась в тылу. Играли какую-то тягуче-медленную мелодию, звуки музыки рассыпались вокруг, бередя раны, заставляя тяжко вздыхать. Среди слушателей всё больше было женщин, молодые и не очень, кто-то в летнем платье, а кто-то в грубой заводской робе, все они были чем-то неуловимо похожи. Может быть той тоской, что можно было видеть в их глазах. На скамейке, где сидели Елена Георгиевна и Зоя, давно облупилась краска, а древесина рассохлась и потемнела от влаги, но даже сейчас можно было видеть вырезанные кем-то буквы "О" и "К". Кто их вырезал? Для чего? Елена Георгиевна не знала, но почему-то решила, что таким незатейливым образом кто-то кому-то признавался в любви. Когда это было? Наверное ещё до войны. В то время, когда девочка Зоя ходила с папой на демонстрации, а сама Елена Георгиевна даже не помышляла о том, что будет жить в Твери. Это была словно бы весточка из прошлого, вроде бы недавнего, но такого недостижимого. Надо будет сказать Олегу, что малыш шевелится, – думала она. Наверное в этом было что-то глупое и бесконечно наивное, она же врач и прекрасно понимает, что рано или поздно ребенок начнет шевелится. Почему же это её так удивило? Она сокрушенно покачала головой, всё же беременная женщина она немного более склонна к сентиментальности. И саму Елену Георгиевну это тоже касалось. – Зоя... Девочка повернулась. За эти полтора месяца она очень изменилась, иногда она улыбалась. Редко-редко, но всё же. Она стала куда увереннее, да ей всё так же было тяжело общаться с Еленой Георгиевной и Олегом Александровичем, особенно с ним, но она старалась. И, признаться, это дорогого стоило. – Что? – Зоя смотрела так бесхитростно... Елену Георгиевну снова уколола злость, как можно было... Впрочем, наверное, у каждого есть свои оправдания для каждого поступка. Ей ли судить, не побывав в шкуре той женщины. – Зоя, не то чтобы была какая-то причина скрывать, скорее просто не было повода рассказать тебе. Скоро у нас с Олегом Александровичем будет ребёнок. До сих пор ей как-то не приходилось вести с детьми подобные разговоры. Да у неё и детей-то не было. Но Зоя отреагировала на удивление спокойно, кивнула и сказала: – Я буду с ним играть. Можно? Женщина рассмеялась и потрепала её по голове. – Сомневаюсь, что тебе это удастся. Маленькие дети не умеют играть, они только спять и кричат. – Я же научу. Действительно... Ребёнок не видит проблемы там, где её видит взрослый. Не умеет играть? Значит надо научить. У детей даже самые сложные проблемы становятся простыми, жаль, что у взрослых не получается так же. А музыка играла.