Холодная весна

      Крик вновь огласил избу. Надсадный, мучительно-болезненный, он звенел в ушах, отдаваясь в голове Аксинии болью.       – Сейчас, милая, сейчас... Федя за фельдшером съездит, та посмотрит тебя, может, укольчик какой сделает, – причитала Аксиния, поглаживая Наташу за руку. Она прекрасно понимала, что сейчас испытывает молодая женщина, и совершенно искренне сочувствовала ей. Но помочь ни чем не могла.       Дитя, носимое ей, требовало выхода и деться от этого было некуда. Такова природа, такова жизнь. Наверное, когда-нибудь врачи научиться избавлять женщин от боли в родах, но сейчас тут и врача-то не было, а Аксиния могла разве что утереть испарину со лба роженице да подправить подушку.       Боль накатывала волнами, сковывая всё тело и отдаваясь куда-то в спину ощущением огромного и раскалёного лома, который воткнули в позвоночник. Наташа захватывала ртом воздух, сжимала зубы, стараясь хоть немного расслабиться. Впрочем, расслабиться это легко сказать, но трудно сделать, когда всё тело выкручивает, а изнутри словно что-то разрывает, иногда она всё же не могла совладать с собой и срывалась в пронзительный крик.       То, что роды не за горами, стало очевидно ещё вчера вечером, когда начали появляться первые, ещё терпимые схватки. Аксиния тогда поохала, приготовила на всякий случай чистые пелёнки, полотенца, пару простыней, понимая, что всё это может понадобиться в любой момент. Ночь вроде бы прошла спокойно, и Наташа даже уснула, проснувшись только с первыми петухами. К обеду схватки уже становились столь частыми, что Наташа всё больше лежала, повернувшись на бок и чуть поджав ноги. И вот сейчас, когда за окном совсем стемнело, роды, кажется, приближались к своему логическому исходу.       Телега остановилась у ворот, лошадь фыркнула и замотала головой, стойло было совсем рядом и она бы предпочла сейчас находиться там, а не здесь, с покрытыми инеем боками, отворачивая морду от порывов ветра. Хозяин спрыгнул с телеги и помог спуститься пожилой женщине. Снег под ногами был влажный и ноздреватый, каким он бывает только весной, он сминался под их валенками, с натянутыми на них калошами, а в следах от ног оставались лужи. Из будки вылез было пёс, но увидев хозяина, помотал головой и приветственно гавкнув, залез обратно. Хозяин волен приводить в дом кого угодно и негоже собаке облаивать хозяйских гостей. Вот если бы эта женщина пришла одна... Тогда другое дело, тогда о приходе чужака знал бы весь околоток.       Хозяин и женщина прошли на крыльцо, скинули в сенках валенки и вошли в комнату.       – Ну здравствуйте, дорогие мои! Как дела? Рожаем? – радостно поприветствовала женщин Анна Карповна.       – Ой рожаем. Совсем ей, кровиночке, тяжко, – покачала головой Анисия, наливая воду в большую глубокую миску.       Анна Карповна тщательно вымыла в этой миске руки, осушила их чистым полотенцем и подошла к роженице. Выглядела та не самым лучшим образом, впрочем, женщина в родах редко бывает прекрасна.       – Ну давай, милая, я посмотрю, – улыбнулась она и махом задрала ночнушку до самой груди.       Живот был твёрдый, напряжённый, видимо вот только началась очередная схватка. Девочка-роженица была совсем ещё юной, худенькой и напуганной. И опытную женщину пугают роды, а что уж о ней говорить? Анна Карповна погладила её по животу, одновременно пытаясь нащупать нижнюю часть плода, была она твёрдая и не поддатливая.       – Хорошо малыш идёт, головкой. Низко уже совсем, вот-вот появиться, – успокаивающе сказала она.       Наташа, не способная от боли понимать ни слова, вдруг схватила её за руку с такой силой, словно хотела переломать ей кости, и по-животному взвыла.       – Ой-ей! – покачала головой Анисия и попыталась отцепить наташины пальцы от руки Анны Карповна.       – Да ничего, небось руку мне не оторвёт, – махнула рукой та, – Воду готовьте тёплую, да ножницы бы прокалить.       Анисия засуетилась, понимая, что до появления Михайлова наследника остались сущие минуты. Фёдор предпочёл исчезнуть на это время из комнаты, и вышел в сени, где пытался заняться чем-нибудь полезным, в надежде, что это хоть немного отвлечёт его. Он уже и забыл как это волнительно - появление нового человека. Сколько раз Аниска его рожала, четверых сыновей, да дочку, хоть та и не задержалась под этим небом, а ему казалось, что так как сейчас, они ни разу не волновался. Может быть подзабылось.

***

      – Ну же! Ещё немного, милая! Вот уже головка идёт! Ещё чуть-чуть!       Наташа кричала, пытаясь захватить воздух ртом, но вместо этого срываясь в вой. Боль была такая, словно она вот-вот умрёт, а не родит. И вдруг, что-то хлюпнуло и резко стало легче. Наташа замерла, пытаясь понять, что произошло.       – Головка! Ещё поднапрягись! Не жди схватки! Тужся!       И она тужилась, как могла, не совсем понимая, что от неё хотят, и что надо делать. Тужилась так, как сама себе это представляла. Боль уже не была столь острой, она почувствовала как что-то отделилось от неё, и сразу же по ногам потекло что-то горячее.       В комнате на несколько мгновений воцарила тишина, Анна Карповна быстро что-то сделала и щёлкнула ножницами. Потом ладонью погладила Наташу по опавшего разом живота и сказала:       – Ну вот он - мальчик твой. Мелковат конечно, но были бы кости, а мясо нарастёт.       Мальчик был красный, весь в беловатой смазке, с отёкшим лицом, мало проходившим на привычные детские лица. Он задрыгал ножками и хрипло заплакал.       – Вот! Умница какой! Ну, давая, кричи громче! Лёгкие разрабатывай! – причитала Анна Карповна, укладывая малыша Наташе на живот.       Он был такой лёгкий, такой горячий и скользкий. Наташа прижала детское тельце к себе, боясь уронить его. И вдруг ей стало так его жалко, маленького, беззащитного. Почему-то на глазах навернулись слёзы и Наташа расплакалась.

***

      Мальчик, столь крохотный, что спокойно умещался в большую и глубокую плетёную корзину, заворочался во сне. Потом нахмурился и захныкал. Наташа подошла, сунула руку под ребёнку, убедилась, что ребёнок мокрый и требует срочно его перепеленать, и взяла сына на руки. С его рождения прошёл месяц, а она всё никак не могла привыкнуть. Она научилась различать по одному только крику когда он хочет есть, а когда ему мокро и замёрзла попа, но всё равно ощущать себя его матерью было так странно и непривычно.       Она написала письмо мужу на фронт сразу, как только смогла нормально сидеть, дней через пять после родов. Написала как любит его, как ждёт. Наверное им стоило бы сразу обсудить с Мишей как назвать ребёнка, но почему-то не догадались, и выбор имени пал на неё одну. Наташа не долго думала, она ещё помнила основы латыни, а потому самым правильным ей показалось назвать сына "победитель" - Виктор. Ну разве же он не победитель? Она выжила там на фронте, она смогла доносить ребёнка, хотя много раз рисковала потерять его, она родила, хотя и тут рисковала. Этот мальчик просто должен был стать победителем, сильным как его отец.       – Витюша проснулся? – спросила Аксиния, собираясь на работу.       Наташа ловко сменила плёнку и сейчас держала сына на руках.       – Ага, проголодался поди. Ну ничего, сейчас покушает, – рассмеялась она, усаживаясь по удобнее чтобы покормить сына.       Своим появлением этот ребёнок разом изменил всё. Жизнь всех, кто имел к нему хоть какое-то отношение, поменялась столь кардинально, что возврат к их прошлой жизни, казался немыслимым даже им самим. Анисия словно расцвела и помолодела, словно это был её собственный сын, а не внук, Фёдор приосанился и ходил неимоверно гордый тем, что у него появился внук. Он был готов всем и каждому рассказывать о том, как маленький Витя сегодня спал, и сколько раз он проснулся за ночь. И только самому Вите не было ровным счётом никакого дела до того, о чём думали окружающие его люди, он сосредоточенно сопел, прильнув к материнской груди.

***

      Небо было бледно-голубым, того странного блеклого оттенка, когда мазки перистых облаков почти сливаются с ним по цвету. Солнце светило уже по-весеннему ярко, но в воздухе всё ещё чувствовалась прохлада. Это была четвёртая военная весна.       Михаил Фёдорович стоял, прислонившись спиной к берёзе. В кармане шинели лежало письмо от Наташи. Перечитанное за это утро уже, наверное раз пять, кажется, до сих пор хранившее её запах. Хорошие вести из дома важны солдатам как воздух и он держал руку в кармане, чтобы хоть так, кожей чувствовать что там, как самая главная драгоценность в жизни - лежит это самое письмо.       Виктор Михайлович Исаенко... Сложно было привыкнуть даже к звучанию. В его памяти до сих пор жили двое детей, которым навсегда суждено было остаться маленькими. А сейчас появился он - мальчик Витя, дитя войны. Витя обязательно вырастет, они с Наташей погуляю на его свадьбе, подержат на руках внуков. Это всё будет, хотя бы в этот раз. Надо только немного подождать.       Линия фронта давно ушла от Москвы и всё ближе и ближе подходила к Берлину. Те, кто так вероломно пришёл в страну, теперь сами были вынуждены отбиваться, защищая свои земли. Ну что же, война есть война, вернуться с неё можно как со щитом, так и на щите.       – Эй, Фёдорыч! Пойдём, ножки сына обмывать будем! Я тут кое-где спирта достал! – крикнул замполит, махнув рукой.       Пить он не хотел, но с другой стороны много ли радости у солдата? Неужели лишать ребят редкой возможности расслабиться?       – Иду! Разводи!       Парни сидели вокруг большого костра, все такие разные, но всё больше среди них было простых русских лиц. Тех, кто знает не знает ни новой французской живописи, ни классической итальянской, кто с утра и до глубокой ночи привык проводить в поле. Заросшие щетиной, в серых, заляпанных шинелях, они почему-то походили на стаю галок, того и гляди захлопают крыльями и взлетят.       – Ну, с рождением сына, командир! – замполит первым поднял алюминиевую армейскую кружку, на дне которой плескался слегка разведённый водой спирт.       – С сыном! Папаша! – кричали вокруг.       Михаил Фёдорович улыбнулся и первым выпил глоток. Да, с сыном... Теперь у них с Наташей есть сын.