Крепкая рука, острое лезвие

      Давкорис ловко перепрыгивает с камень на камень, поднимаясь по склону. Услышав шорох, полудроу останавливается, ухватившись рукой за ветку одного из хвойных деревьев. Застыв словно статуя, он вглядывается в вид перед собой: утренние горные склоны усеяны соснами с толстыми, тёмными стволами, большие острые камни переходят в мелкий гравий, погружённый в слой земли.       Парень тихо опускается с возвышенности и осматривает влажный от тумана грунт. На нём он видит маленькие следы лисы. Ей, конечно, не наешься, но это хороший материал для монахов-ремесленников. Скорее всего Корелия будет рада меху, она уже давно думала о том, что новички нуждаются в более тёплой одежде, нежели предусмотрено традициями.       С другой стороны, парень уже находится на границе безопасной зоны, за пределы которой Шау строго-настрого запретил выходить. Дав прикусил щеку со внутренней стороны. Пока он думал, раздался высокий свист, напоминающий по звучанию соколиный крик. Ученик поспешил на него ответить таким же свистом. Это был Шау, проверял в каком направлении сейчас находится его клинок.       Прошёл уже примерно год с того дня, когда полудроу начал обучение в монастыре. Это был… тяжёлый год. Но с каждым днём становилось все легче и легче: хорошая еда, ежедневные тренировки и дисциплина дают свои плоды. Давкорис сильно поменялся. В нём теперь сложно найти того костлявого воришку: его плечи стали шире, он снова немного подрос, белый волос завязан на затылке, а черты лица наконец-то не напоминают умирающего. Под чёрной одеждой перекатываются серые зачатки мускулов.       Давкорис взглянул в сторону свиста. Затем вновь туда, куда ведут следы. Потом туда и обратно. Ничего же страшного не случится, если он быстро сбегает? Просто проверит. С такой мыслью полудроу направился за предполагаемой лисой.       След ведёт его вниз склона, где начинается густой хвойный лес. Мягкая обувь наступает на упавшие влажные ветки, которые, тем не менее, громко хрустят под весом ученика. Он идёт в течении ещё десяти минут, потеряв ориентиры, наслаждаясь густым запахом смолы и свежести, а так же веселым пением утренних птиц.       Вновь слышится шорох. Однако в отличии от первого раза, он будто бы раздаётся с нескольких сторон сразу. Дав, чувствуя неладное, тянется к рукояти короткого клинка на поясе. С металлическим шипением оголилось лезвие, кажущееся синим из-за отражения неба. Серые глаза с напряжением осматривают окружением.       В следующую секунду на него что-то с рыком наскакивает, распахивая белую пасть. Давкорис успевает вовремя сделать рубящий удар, проходясь по языку и губам существа, затем ударяет в бок рукой, отталкивая его от себя подальше. Зверь, скуля, инстинктивно облизывается, пачкая свою морду в крови.       Волк. На плач своего собрата сбежались остальные члены стаи: их острые морды со светлыми глазами показались из кустов, окружая молодого полудроу. Последний сделал несколько аккуратных шагов назад, стараясь не провоцировать зверьё, но в последний момент, поддавшись страху, сорвался с места, убегая от стаи. Давкорис, понимая, что он в полном дерьме, начинает громко и беспрестанно свистеть, надеясь, что мастер его услышит и вообще находится недалеко.       В ответ раздаётся свист, в котором, казалось бы, ученик ощутил недоумение убийцы. Хвала богам, мужчина явно где-то недалеко. Осталось только бежать в его сторону и постараться не попасться в лапы голодных хищников.       Возможно, будь он более опытным, у него и получилось бы удрать от них. Но Давкорис, по меркам учеников в монастыре, только-только начал обучение. Его тело буквально сделало за этот год первый шажок к тому, чтобы его стали учить наконец-то более глубоким вещам. Возможно, будь это лишь один волк, то он смог бы его убить. Но сразу несколько противников казались просто невыполнимой задачей.       Ученик старался использовать местность в свою пользу: петлял меж деревьями, перепрыгивал через препятствия, но, поняв, что начинает уставать, он решил реализовать внезапно пришедшую ему в голову мысль: просто залезть наверх. Дав добегает до более-менее подходящего дерева и подпрыгивает, цепляясь за ветку. Скользкие ладони дрожащими пальцами впиваются в колкую кору, руки поднимают тело, и у парня почти получается реализовать свою идею, если бы не одно но — волки тоже хорошо прыгают.       Один из зверей с разгону подлетает вверх и успевает вцепиться в ногу. Вес животного и резкая боль заставляют разомкнуть хватку на ветке, и Дав, с криком, падает на землю, ударяясь спиной. Волк голодно дерёт икру, парень в ответ лезвием протыкает голову животного, пригвоздив того к земле. На место мертвеца прибегает остальная стая. Полудроу в ужасе пытается подняться, но жгучая судорога пробивает так сильно, что тело не может держаться прямо. Он жмурится, ожидая новую порцию укусов.       Со спины слышится хруст веток. В следующую секунду пространство заполняется непроглядной тьмой. Несмотря на магическую темноту, Дав чувствует облегчение: где-то там жалобно скулят звери под аккомпанемент свистящей стали и глухих ударов. Это длится буквально какие-то пару мгновений, после чего чёрный туман рассеивается. На земле разбросаны волчьи тела: у некоторых кровоточат глубокие раны, у других изломаны кости. Тошнотворный запах металла заглушил свежесть хвои. Посреди этого поля смерти стоит Шау, безразлично вытирая лезвие платком. Взгляд зелёных глаз переходит с оружия на ученика. Дав поёжился: он настолько холодный, что, кажется, внутри тела задрожали даже кости.       — М-мастер Шау…       — Давкорис, — мужчина плавным движением убирает лезвие в ножны, — Что я говорил о безопасной зоне?       — Я знаю! Просто…       — Клинок следует указаниям руки, — низкий голос вновь прерывает попытки оправдаться, — Похоже, я был слишком мягким, раз ты этого не запомнил.       Дав тупит взгляд, чувствуя, как в горле появился душащий комок, а глаза заболели от сдерживаемых слёз боли, стыда и обиды.       — Тупой котёнок, — Шау тяжело вздыхает, опускается на колени и разрезает штанину ученика, осматривая рану. Выглядит, мягко говоря, отвратительно: все залито кровью, кожа и мышцы порваны. Когда мужчина раздвинул рану, проверяя наличие грязи, Дав, кажется, увидел как сверкнула белая кость.       Мастер поворачивается спиной к парню, после того как перевязал поясом ученика ногу, словно жгутом. Давкорис, поняв намёк, шипя от боли, залезает на мужчину и крепко обхватывает руками шею. Шау подхватывает ноги и спешит по-скорее обратно в монастырь. Магия знахаря все поправит, но лучше не терять слишком много крови.       Полудроу прижимается к мужчине, утыкаясь носом в его тёплое плечо. Может, это и несколько стыдное поведение для шестнадцатилетнего подростка, но он только что пережил страх быть сожранным заживо, а ещё у него нога порвана до самой кости. Так что Дав со спокойной душой, словно дитя, искал поддержки в наставнике. Правда последний до сих пор злился, судя по недовольно сведённым бровям.       После знахаря Давкорис вновь скакал как козлик. Как же прекрасно умение колдовать! Жаль, что у него нет таких же магических способностей. Однако долго радоваться не пришлось — Шау предупредил, что сегодня вечером его ждёт наказание. Дав лишь пожал на это плечами. Насколько ужасным оно может быть? Натирать пол воском?       Парень чистил картофель на кухне. Рядом с ним сидели ещё двое учеников, минимум на лет пятнадцать старше него. Вообще в монастыре с одногодками было негусто — испытания по приходу в монастырь довольно сурово отсекали претендентов по возрасту. Поэтому буквально все здесь были намного старше него, иногда на столетия. Как бы смешно не звучало, с Шау у него была самая маленькая разница в возрасте: какие-то жалкие десять лет, отчего общаться с ним было намного проще. И это несмотря на то, что наставник был порой трудным человеком в плане понимания.       Пока ловкие пальцы продолжали срезать кожуру, до слуха полудроу дошёл шёпот между друзьями, сидящими рядом с ним:       — Слушай, я сегодня Аддора не видел, — бубнит краснокожий тифлинг, нервно дёргая кончиком хвоста.       — Конечно не видел. Он вчера одно из правил нарушил, — отвечает ему татуированный человек, сконцентрировано выковыривая глазки картошки.       — Серьёзно?       — Ага. Моя комната находится рядом с его. Такие вопли были, что я уснуть не мог. А когда уснул, то проснулся от кошмаров.       — Жуть. Сколько ему влепили?       — Ты думаешь, я считал? Не то что бы я кайфую по страданиям друзей.       — Надеюсь, он быстро поправится, — уставшим вздохом завершает тифлинг, когда замечает, что в комнату заходит один из мастеров.       Почему-то после этого короткого разговора, Давкорис ощутил, как по его спине пробежались мурашки. Нет, он знал, что в монастыре сурово наказывают учеников за нарушение правил ордена, но он недостаточно близок с кем-либо, чтобы замечать отсутствие тех или иных личностей. И тем более, он никогда не говорил с ними по поводу последствий.       До сегодняшнего дня ученик не давал поводов для наказания. Да, в начале обучения он капризничал и упрямился, однако подзатыльники, пинки и пощёчины быстро привили ему какую-никакую, но дисциплину. Кто-то скажет, что это жестоко, но Давкорис ответит, что как только ты принимаешь правила игры, то все синяки пропадают — никто тебя не будет бить за незнание или неумение, исключительно за нарушение прописанных правил. По крайней мере такова была политика Шау, и он ни разу не обманывал Дава в своих обещаниях.       Парень вдруг вспомнил ледяной взгляд зелёных глаз.       Вот теперь ему стало страшно.       Сегодня он занимался один. Наставник после утреннего случая куда-то пропал, сказав продолжать по обычному расписанию. У него появилось некоторое время на отдых, так что парень довольно растёкся по чайному столику, чувствуя, как на него наваливается сонливость. Было несколько скучно — Давкорис за год привык к постоянному присутствию мужчины. Даже когда тот просто молча занимался какими-то своими делами, вроде чтения или чистки оружия, это приносило странное чувство комфорта.       Шау чем-то напоминал старшего брата. Дав часто наблюдал за отношениями в многодетных семьях фермеров, а потому пинки и тычки от брюнета он сравнивал с типичной родственной грызнёй. Да и мужчина явно к нему не относился с ненавистью. Скорее даже с неким теплом. Наверное. Он надеялся на это.       Вдруг рядом кто-то тихо опускается. Парень даже от неожиданности проснулся. Какого чёрта? Почему он вообще ничего не услышал? Сердце испуганно застучало, но затем вернулось к размеренному пульсу — это мастер Чи. Если честно, то он не совсем понимает эту эльфийку. Она дружелюбная, милая женщина, которая имеет практически родительские отношения с Шау, однако её жёлтые глаза таят какую-то опасность. Когда она смотрит на тебя, то за тобой будто наблюдает хищник.       Впрочем так можно сказать о любом мастере в монастыре. Они все так или иначе ёбнутые.       — Добрый день, мастер Чи.       — Добрый, Дав, как у тебя дела? — она закуривает трубку.       — Всё хорошо.       — Это хорошо, что хорошо.       Между ними повисает молчание. Давкорису неловко говорить с кем-либо кроме Шау, потому обычно ждёт, когда кто-то продолжит диалог. Но, если честно, ему давно хотелось кое-что узнать, а сейчас как раз идеальный момент: объект разговора отсутствует, а самый главный осведомитель сейчас здесь.       — Мастер Чи.       — Ммм? — женщина выдыхает синий дым.       — А каким был наставник мастера Шау? — Давкорис украдкой смотрит из-под прядей волос, упавших на лицо. Эльфийка удивлённо поднимает брови.       — Малыш, ты должен спрашивать это не у меня, а у своего мастера, — она смеётся. Полудроу хмурится. Да что не так с ними? Откуда любовь к тупым прозвищам? — Что ты хочешь узнать?       — Ну, всё?       — Как-то размыто… Хмм, ну, для начала отмечу, что его мастер был юань-ти. Слышал о таких? — полудроу отрицательно качает головой, — Это люди-змеи. В большинстве своём очень холодный и опасный народ, поклоняющийся каким-то змеиным богам. Зиху, правда, родился недалеко от Невервинтера, а не на своей настоящей родине. Поэтому был более, ну, человечным что ли. Но всё ещё являлся юань-ти — существом, лишённым эмоций. Поэтому ему так хорошо давалось обучение и работа, и он смог добиться своего ранга мастера к сорока годам.       — А как долго он учился?       — Двадцать лет.       — Двадцать?!       — Это не так уж и много. Я бы сказала практически второй, после Шау, по краткости обучения, — эльфийка пожала плечами, — Твоему мастеру было достаточно шеснадцати лет. Но не пугайся, работать начинают намного раньше, если ты переживаешь о деньгах, — её жёлтые глаза весело сощурились.       — Так что там дальше? Когда Шау стал учеником у Зиху? — проигнорировал издёвку в свой адрес Дав.       — Хмм… в лет семь, если я правильно помню. До этого не было подходящего мастера. Так что его растила я и его отец. Последний, правда, был с нами только до пяти лет, а затем глупо погиб в завале. Шау был очень милым мальчиком, если тебе это интересно. Тихим, скромным, я бы даже сказала деликатным. Поэтому я была так против, когда освободился Зиху. Я знала методы этого змея. Эффективные, но безумные, — полудроу, заметив пробежавшую тень в оледеневшем взгляде, застыл. Он никогда не видел Мастера Чи… такой, — Зиху считал, что для идеального убийцы эмоции, чувства и ощущения боли — недостаток. Поэтому он использовал жесточайшие методы для вывода всего этого из разума. Наркотические средства, страшные побои, изматывающие тренировки. Ты сам можешь увидеть их результат на теле Шау — все эти раны он получил от своего мастера. Словно скульптор, тот работал над своим новым шедевром, Шау, ведь прошлый ученик был не идеален. Погиб во время наказания.       Повисает молчание. Веселый голос женщины стал тихим, низким и полным какой-то жгучей ярости.       — Я его ненавидела. За то, сколько боли он принёс такому хрупкому дитя. За то, что он с ним сделал. Но больше всего я ненавижу его за то, что он оказался прав, — жёлтые глаза перевели взгляд на Дава, — Шау под его рукой превратился в настоящий ужас ночи. Идеального охотника, которому плевать на добро и зло. Для которого убийства — лишь работа, а для каждой жизни есть цена, стоит только подписать контракт. Но ты бы знал, насколько я была рада, когда Шау снял с Зиху его чёртову чешуйчатую шкуру. И ты только представь… этот урод улыбался. Впервые, за всю жизнь в монастыре, я увидела, как его змеиное лицо растянулось в счастливой улыбке.       Дав, не зная как ответить, перевёл взгляд на горы. Женщина вновь закуривает трубку, успокаивая нервы.       — Давкорис, — она выдыхает огромное облако дыма, — Прошу, если… если Шау проявит себя чрезмерно жестоким, то расскажи мне, хорошо? Я с ним поговорю, если он начнёт испытывать терпение совета.       Полудроу лишь качнул головой.       Когда вечером Давкорис открыл дверь в комнату, ему захотелось тут же её закрыть и уйти куда-нибудь. Куда-нибудь далеко, где Шау его не найдёт. Потому что увиденное заставило колени подкоситься от страха: на крюк намотана толстая льняная веревка, концы которой, ожидая, свесились к полу, стол отодвинут в край комнаты, а все шкафы накрыты той же дешёвой темной тканью что и пол под крюком. Шау Кай стоит к двери спиной, в его руках, словно змея, изогнулся конец кнута.       — Проходи, — мужчина манит парня к себе ладонью. Полудроу, забыв как дышать, продолжает стоять как вкопанный. Зеленые глаза опасно сощурились, — Давкорис, непослушанием ты усугубляешь ситуацию.       — М-мастер Шау…       — Иди. Сюда, — стальным тоном приказывает наставник. Подросток, прикусив губу, проходит к свисающим веревкам. Ступни ощутили шершавую текстуру ткани.       — Раздевайся. И убери одежду под стол. Не думаю, что тебе захочется её потом отстирывать, — мужчина выжидающе смотрит на ученика. Тот, чувствуя страх и приливающий к щекам стыд, начал медленно развязывать пояс. Дрожащие пальцы, не слушаясь, путались в ткани, будто бы отказываясь снимать тонкий и жалкий, но все-таки слой защиты. Когда руки дошли до лини штанов, полудроу сглотнул. Нет, он привык переодеваться при Шау, но тот всегда уважительно отворачивался от него, чтобы почём зря не смущать. А на горячих источниках, где много других людей, всегда была какая-то другая атмосфера, не заставляющая парня нервничать из-за наготы.       — Если хочешь, можешь не снимать. Но они испачкаются, — будто бы прочитав мысли, произносит мастер. Дав кивнул, все же решив оставить их на себе как последний оплот гордости, — Поворачивайся. Вытяни руки вверх, сведи их вместе.       Полудроу послушно выполняет приказы. Когда он вытянул руки, то ощутил знакомое тепло на своих запястьях. Пальцы в шрамах ловко наматывают веревки, крепко затягивают её на серой коже и плетут узлы. Дав спиной ощущает прохладный шелк одежды мастера, отчего у него по позвоночнику поднимаются мурашки. Закончив с веревками, Шау проводит шершавыми ладонями по напряжённым плечам ученика, отчего они напрягаются ещё сильнее. Поняв, что прикосновения сейчас делают только хуже, наставник похлопал напоследок спину, после чего отошёл на несколько шагов назад.       На секунду в комнате наступила тишина, которую нарушил шорох скользящего в руке кнута. Затем послышался первый, пробный щелчок. Дав поджал губы — ожидание накапливало напряжение во всём теле.       — Так как ты нарушил кодекс впервые, то получишь ослабленную версию, — ровный голос мужчины звучит буднично, будто бы он не кнутом собирается кого-то бить, а зачитывает отчёт в слух, — Двадцать пять ударов. После каждого удара повторяй «Клинок послушен руке».       Двадцать пять?! Боги, Дав надеялся, что Шау не собирается лупить его со всей силы. Хотя, зная то, что к любому делу мастер подходит чересчур серьёзно, на поблажки можно было не надеяться.       Проходит секунда молчания. Затем раздаётся свист воздуха и громкий щелчок. Дав вопит от внезапной, невероятно сильной боли, пронзившей его позвоночник, словно в него вогнали кол. Кожа будто воспламенилась в месте удара, а из лёгких выбило весь воздух. Ноги заскользили по ткани, теряя опору.       И почему он надеялся, что мастер его пожалеет?       — Говори, — напоминает спокойный как удав Шау.       — К-клинок послушен руке, — тихо выдыхает парень, сжимая пальцы в кулаки.       — Молодец, — после чего следует ещё один удар.       Свист. Щелчок. Вскрик. Клинок послушен руке.       Свист. Щелчок. Вскрик. Клинок послушен руке.       Свист. Щелчок. Вскрик. Клинок послушен руке.       Хлыст рвёт серую кожу, оставляя алые полосы. Кровь каплями стекает по мышцам, впитываясь в тёмную ткань штанов. Дав повис как тряпичная кукла на связанных руках, по его щекам бегут слёзы, которые он просто был не в силах сдержать — парень пытался, но один из ударов, хорошенько прошедшийся по его пояснице, буквально выбил горячую солёную влагу из глаз.       Голова пустая. Жар ран вытеснил все мысли кроме одной, повторяемой вновь и вновь, словно заевшая пластинка — клинок послушен руке. Кожа блестит от пота, светлый волос растрёпан и липнет к лицу. С губ капает густая слюна, из рта вырывается тяжёлое, горячее дыхание.       И самое унизительное в этом наказании, от чего Дав начинает лишь сильнее рыдать, так это реакция его тела. Видимо организм, пытаясь спастись от травмирующего опыта, старается заменить боль на совсем другие ощущения. Стояк трётся об ткань и внутреннюю сторону бедра, размазывая смазку по коже. Боль от ран эхом отдаётся в каменной от возбуждения длине.       Лучше ни о чём не думать.       Просто дождаться, когда это всё закончится.       Клинок послушен руке.       Клинок послушен руке.       Клинок послушен руке.       Клинок послушен руке.       Клинок послушен руке.       Когда на спину опускается последний удар, Давкорис потерял всю волю, что была в его теле. Тишину ночи нарушают его тихие, жалкие всхлипы и лихорадочные вздохи. Любое движение отзывается адской болью в ранах на спине. Его штаны сзади липнут от крови, а спереди ткань пропитана смазкой и спермой. Он не уверен, когда это произошло — время для него потеряло значение. Да и было ли это так важно, когда он находится на грани потери сознания?       Шершавая ладонь нежно оглаживает дрожащие плечи и кожу, жалея.       — М-мастер Шау, — хрипит Дав, а затем воспоминания накатывают на него, запуская новый цикл рыданий.       — Тише, всё закончилось, — шепчет мужчина рядом с острым ухом. Его пальцы поднимаются наверх, к натёртым рукам, освобождая их из плена верёвки. Как только последняя точка опоры пропадает, полудроу чувствует, что он падает навстречу полу, однако крепкие руки мастера подхватывают его.       Длинные чёрные ресницы парня дрогнули, серые глаза устало закрылись.       Юноша проснулся лёжа животом на матрасе. Точнее как проснулся — просто открыл глаза. Снов он сегодня не видел. Бегло осмотрев окружение, Дав пришёл к выводу, что это его с мастером спальня: на противоположной стороне стоит знакомый комод, рядом с ним, в углу, аккуратно свёрнутый матрас. Единственное, что отличалось в привычной обстановке — ровные ряды мазей, масел и бинтов на поверхности комода.       Судя по освещению, сейчас полдень. За бумажно-деревянными стенами слышно чириканье птиц и шелест веток. Наверное, его крики разносились на весь этаж, учитывая местную звукоизоляцию. А, возможно, даже дальше.       Полудроу попытался встать, но тут же рухнул: спина, до этого казавшаяся онемевшей, загорелась так, будто на него сейчас вылили спирт и подожгли. Всё тело ослабло, а по серой коже поднялась дрожь от озноба, которая быстро успокаивается — лежащая поверх него овечья шкура быстро согревала, возвращая комфортную температуру.       Дав почувствовал прилив злости и обиды на Шау. Как он мог? Это же просто бесчеловечно. Вдобавок к вчерашнему наказанию, мужчина ещё и не позвал мага, чтобы залечить раны. Видимо хотел, чтобы шрамы остались вечным напоминанием о случившемся. К глазам подступили слёзы. Точнее подступили бы, если бы у Давкориса были силы плакать: внутри ощущалась пустота, будто бы всё вылилось ещё вчера.       Парень не сразу замечает чьё-то присутствие. Однако мелькнувшие перед его взглядом тёмные полы монашеской одежды, заставили проверить, кто пришёл к нему. Мастер Шау.       Зеленые глаза с будничным безразличием осматривают полудроу. Их хозяин опускается на колени и ставит сбоку от себя тлеющие ароматические палочки, которые он держал в руке. Успокаивающий запах трав и хвои, исходящий от сизого дыма, начинает распространяться по комнате.       — Как спалось?       Давкорис гневно хмурится, игнорируя вопрос от мужчины. Последнее, что ему сейчас хотелось, так это разговаривать со своим мучителем. Парень демонстративно закрывает глаза и прячет лицо под белыми прядями.       Шау тяжело вздыхает. Он встаёт, подходит к комоду, выбирает какие-то банки и возвращается обратно. Одним движением убийца сбрасывает овечью шкуру со спины полудроу. Последний вдыхает с шипением воздух сквозь зубы: оголившиеся раны заболели от прохлады воздуха.       Мастер невесомо проводит по краям разорванной кожи, из-за чего прикосновение, на удивление, кажется осторожным и нежным. Губы Дава сильнее поджимаются. Ему хочется, чтобы тот прекратил. Иначе он не сможет злиться на него, несмотря на страшные увечья.       Чистое полотенце, пропитанное какой-то пахучей влагой, проходится по багровым бороздам. Полудроу дергается от острой боли, мастеру приходится прижать его за шею к матрасу. К концу обработки белая ткань пропитывается кровью и в воздухе появляется знакомый металлический запах. Подросток делает дрожащий вздох. Как бы ни хотелось признавать, но стало легче — раны будто бы онемели. Затем шершавые ладони осторожно наносят мазь, стараясь тревожить спину как можно меньше. Обработанная лекарством кожа начинает печь, согревая мышцы. В конце больного вновь накрывают овечьей шкурой.       Видимо, лечебный ритуал закончен. Дав надеялся, что мастер свалит куда-нибудь, ведь у того наверняка есть дела, но мужчина не торопился вставать. Проходит минута молчания. Всё это время зеленые глаза пристально разглядывали его, будто бы ища что-то. Или обдумывая слова. Затем теплая ладонь легла на светлую голову, осторожно гладя пряди. Дав был бы рад извернуться, откинуть мужскую ладонь, но возможная агония того не стоила. Поэтому он лежал, принимая нежеланные прикосновения.       — Давкорис. Я знаю, ты сейчас расстроен.       — Да ладно? — полудроу фыркает.       — Но я хочу, чтобы ты попытался меня понять, — Шау убирает руку для того чтобы достать из кармана яблоко, которое он начинает чистить при помощи складного ножа, — Как мне ещё стоило тебя наказать? Я предупреждал, что нарушение правил может повлечь смерть. И, если бы я не оказался рядом, тебя бы уже переваривали волки, — взгляд зеленых глаз на секунду оторвался от занятия, чтобы проверить, слушает ли полудроу. Пускай Дав и показывал всем видом, что ему все равно, но серые глаза то дело и бегали от разглядывания матраса к рукам учителя. Удовлетворившись, Шау продолжил, — Если ты не боишься смерти, то значит наказание должно быть таким, чтобы ты точно запомнил, что нельзя нарушать кодекс.       — Все равно, Мастер, это было слишком. Вы — чёртов садист, — от последнего убийца дрогнул. Его шершавые пальцы задумчиво потерлись друг о друга, ощупывая лини шрамов. Давкорис понял, что коснулся очень личной темы, и стыдливо замолчал.       — Будь я садистом, то наказывал бы просто так, — Шау вернулся к чистке фрукта, — Но я ни разу этого не сделал. Подумай сам, разве я хоть раз бил тебя на за что? Разве я не предупреждал о последствиях? Все мои наказания всегда касались твоей безопасности. Раз ты не понимаешь слов, не можешь оценить последствия, то я должен заставить хотя бы твоё тело понять уровень опасности, — лезвие с хрустом ломает середину, разрезая сочную белую мякоть на аккуратные куски, — Думаешь, мне приносит радость видеть тебя таким?       — Тогда почему не залечишь мои раны? Зачем все это? — шепчет Дав.       — Затем, чтобы ты полежал и подумал над произошедшим. Если тебе сейчас их просто залечат по щелчку пальцев, то разве ты осознаешь их тяжесть? — Шау подносит один из кусков яблока прямо ко рту ученика, — Сам подумай, хорошо ли ты помнишь боль от того, как волк тебе разгрыз ногу? Я уверен, как только знахарь закрыл раны, тебе стало плевать на то, что произошло с утра. Ты забыл и про необдуманное решение, и про стаю волков, и про проглядывающую через рваное мясо кость. Если ты не научишься оценивать риски, то из тебя выйдет никудышный убийца. А теперь ешь.       Дав послушно открывает рот и кусает фрукт. Так они и сидят в тишине, пока мастер кормит своего ученика.       Спина заживала долго. За это время парень понял, что он и правда привык к тому, что если что — под боком всегда есть жрец, который залечит его раны, оттого все меньше и меньше переживал о своём теле. Теле, которое сейчас выхаживает Шау. Давкорис не уверен, то ли от чувства вины, то ли из-за следования кодексу, но мастер проводил все своё время рядом с учеником.       Пускай физические упражнения на долгое время перенеслись, он, по заведённой традиции, читал ему что-то в слух, отвечал на вопросы и участвовал в обсуждениях. За время лечения Дав научился полагаться на человека, ведь без него он не смог бы есть, что уж говорить про путь до отходного места. Шау обрабатывал раны, освежал его тело влажным полотенцем, а когда спине стало уже намного легче, то даже разминал массажем серые мышцы, которые гудели от недостатка движения.       Сначала полудроу было безумно стыдно. Во-первых он вспомнил, что произошло в ту ночь с его штанами. И когда Шау повесил постиранную ткань на веревки, Дав понял, что мастер ТОЧНО знал, о том унизительном нюансе. Но уважительно молчал. За что парень был безмерно благодарен.       К этому знанию добавилось то, что юноша всё время был обнажён под шерстью и одеялом. Понятно, что мужчине было плевать на это, да и самому ученику должно было быть всё-равно, но Давкорис, вспоминая вышеописанный случай, каждый раз заливался краской, когда с него сбрасывали мнимую защиту.       Но потом он привык, уже спокойно реагируя на прикосновения к себе, на то, что ему приходилось лежать в том, чём родился, пока не смог самостоятельно двигать руками, а так же к тому, что его кормят с руки. Безэмоциональный взгляд Шау не осуждал, а потому Давкорис даже позволял себе немного наглости, заметив, что мужчина сейчас достаточно податлив и соглашался на большинство просьб вроде конкретной еды. Разве что сладкое все ещё находилось под запретом. Как сказал мастер: «Ты и так лежишь, если я буду приносить тебе сладкое, то ты потеряешь весь годовой прогресс за пару дней».       У полудроу было много времени обдумать правило, которое он нарушил. Клинок послушен руке. Слова, которые были теперь выжжены болью у него на подкорке. Раньше они казались просто частью клятвы, чем-то, что он произнёс и забыл. Однако он понял, что первая строка напрямую связана с другими правилами кодекса, которые будто бы поясняют, почему клинки вообще подчиняются мастерам.       Эти отношения сложнее, чем поверхностное раб и хозяин. Если хозяин в первую очередь берет раба потому, что нуждается в обслуживании, то клинки отдаются мастерам для того, чтобы превратиться в хозяина своей жизни. Цель мастера — наполнить ученика знаниями. Оберегать его от смерти, давать ему проходимые испытания. Если надо — быть рядом с его ложем, выхаживая его раны. Мастер владеет не потому, что хочет эгоистично управлять и удовлетворять свои желания, а потому, что он выковывает из клинка смертельное оружие, которое должно однажды стать в один ряд с ним, уже как боевой товарищ. Ему не хочется ранить того, кому он будет доверять спину, однако порой в лезвии есть изъяны, и его нужно расплавить и ударить молотом, чтобы изменит форму.       В некотором роде учитель берет всю ответственность на себя, освобождая ученика от бремени. Все решения лежат на плечах наставника, проваленные задания и раны в первую очередь отражаются на нём. Ученик же получает наказания только тогда, когда нарушает кодекс и дисциплину — в остальном он свободен.       Давкорис вдруг вспоминает множество раз за год, когда он прогибал правила, ходя по их грани. Когда в такие дни Шау не возвращался поздно вечером. У него в груди вдруг появился тяжёлый, холодный ком, давящий на внутренности. На коже мужчины так много шрамов, что неудивительно, если взгляд парня не заметил новых.       Серые глаза рассматривают мирно спящего мужчину напротив. В голове полудроу вдруг зародилась мысль, что мастер тоже нуждается в его поддержке. Хотя бы начать с того, чтобы больше не нарушать правила.       — Какой же ты мягкий, Шау, — выдыхает густой дым мастер Чи, — Я бы ниже минимума, 50 плетей, ни за что не дала бы. Учитывая, во что он вляпался. А я боялась того, что ты наоборот будешь зверствовать.       Мужчина хмурится, решив ничего не отвечать на это. Эльфийка осматривает его жёлтыми глазами, отмечая новые шрамы на шее. Видимо совет, пока она была на задании, тоже влепил ему парочку плетей, пускай и более мягких. Всё-таки ранить мастера банально не выгодно — лучше, когда лежит только одно тело, нежели заботиться сразу о двух.       Шау, прошедший через боль наказаний, очевидно избегал полной строгости в их исполнении. Чи вообще отметила то, что мужчина несколько чрезмерно бережет своего ученика: тот уже много раз заслуживал побои, по мнению женщины, но Кай всегда находил способ их смягчить. Например, заменял удары пощёчинами или физическим трудом.       По мнению Чи мужчина лишь замедлял таким образом процесс обучения. Подобные наказания существуют не просто так — боль вымещает из головы все, кроме повторяемой фразы. Соответственно строка намного лучше откладывается на бессознательном уровне, и одного такого наказания обычно хватает если не на всю жизнь, то на долгие месяцы.       Впрочем, посторонний мастер не может вмешиваться в процесс обучения.       Шау лучше знает своего ученика и его пределы.