Крепкая рука, острое лезвие

      Шау не понимает, что случилось с учеником. Парень и так был периодически задумчивым и рассеянным, но за последний год его выпады из реальности побили все рекорды: Давкорис умудрился вылить на себя кружку чая за завтраком, промахнувшись мимо рта. И это не единичный случай.       Мужчина тяжело вздохнул, подбрасывая монету в воздух. Его взгляд прослеживает полёт блестящего металла к потолку и обратно в ладонь. Очевидно, полудроу что-то тревожит. Он пытался говорить с ним, но тот лишь давал какие-то пространные ответы, включал дурака и вообще избегал любого диалога на эту тему. В конечном счёте мастер устал давить на него, решив пока просто наблюдать.       Но его неуклюжесть, которая, казалось бы, уже исправилась за первый год обучения, вернулась вновь, став в сотни раз хуже. Человек ловит монету в воздухе, крепко сжимая. Может какое-нибудь задание, требующее внимания, сможет его расшевелить и показать насколько нынешняя ситуация требует хоть каких-то изменений?       Да, пожалуй, он так и поступит.       Будет надеяться, что не придётся наказывать ученика.       Давкорис сходит с ума.       Если честно, то с того дня каждый последующий казался лишь очередной ступенькой, ведущей в глубины безумия.       Он понял, что даже если выберется в город и пойдёт в чёртов бордель, то это ему не поможет: самая главная проблема в мастере. Нет, не правильно, проблема не в Шау, в конце-концов он не виноват в том, что стал объектом похоти. Проблема в нём.       Было бы глупо вести себя как полный идиот и отрицать то, что Дав влюбился в наставника. Поэтому парень быстро признал этот факт и принял его. Вот только лучше от этого не стало: теперь его тело изнывает от желания почувствовать прикосновение мужчины к себе, руки сводит судорогой в мечтах дотронуться до бледной кожи в шрамах, а голова туманится от низкого, тихого и хриплого голоса.       Как он и предполагал — учёба стала невыносимой. Каждое утро и вечер он украдкой смотрел на обнажённое тело учителя. Во время чтений он не может не наслаждаться звуками, срывающимися с сухих тонких губ, напоминающие шелест листвы. А на тренировках он специально стал подставляться под захваты, лишь бы попасть в эти болезненные, но всё-таки объятия. В такие моменты лицо мастера наклоняется к нему так близко, что он чувствует ровное, горячее дыхание на коже, видит, как зеленые глаза темнеют от расширившегося зрачка.       Как бы Давкорис хотел провести вверх языком по щеке к виску, слизывая стекающие по бледному лицу солёные капли пота. Он хотел бы вжаться носом в сильную шею, вдыхая запах тела и хвойного мыла. А затем, прерывая поток мыслей, мужчина с издёвкой называет его неуклюжим котёнком.       Боги, если бы ему кто-то три года назад сказал, что от этой тупой клички у него будет стоять колом, он бы плюнул этому кому-то в лицо. Но теперь полудроу готов мяукать, если это задержит ладонь мастера на его спине хотя бы чуточку дольше.       Но Дав пока не уверен, чего он хочет. Точнее очевидно, чего он хочет, но давить на мужчину казалось странным. Парень уверен, что Шау не видит его в таком ключе — потому что он в принципе не чувствует страсти. Например, если диалог начинал затрагивать сексуальную тему, то убийца говорил на неё с медицинским спокойствием. Сухо и по существу. Он не понимает романтические книги, которые порой читает мастер Чи, считая их странными и нелогичными. Как-то раз он даже сказал, что его существование — эгоистичная прихоть. Что его родители были идиотами, раз решили завести ребёнка в стенах монастыря наёмных убийц.       Слышать это грустно. В первую очередь потому, что Дав не просто изнывал от похоти. Ему хотелось делать мастера счастливее, что казалось просто невозможным: тот почти ко всему относится безразлично. Когда мастер приоткрывал свою душу тихими вечерами, полудроу понимал, насколько тот одинок. Он никогда в жизни не видел таких изолированных, забитых людей, которые настолько отчаянно нуждаются хоть в чьей-то поддержке, но всем своим видом отказываются от неё, выстраивая высокие стены вокруг. Давкорис не считал себя супер врачевателем, а потому не знал как можно помочь такому человеку, не знал, что он может сделать, чтобы на лице мужчины появилась та же улыбка, которая когда-то пробилась сквозь окаменевшее лицо при воспоминании о прочитанных книгах. Он даже не надеялся на то, что она будет направлена на него, но мечтал помочь понять, что человек не просто существует.       Что его жизнь не бессмысленна.       Что этот мир полон интересных вещей, событий, людей.       Что он нужен.       Хотя бы ему.       — Слушай меня внимательно, Давкорис, — Шау начинает медленно говорить, ловя взгляд серых глаз, — Я не буду повторять дважды. Если ты не сможешь выполнить задание к концу дня, то будешь наказан за нарушение строки «Клинок послушен руке». Ты меня понял?       — Да, мастер Шау, — полудроу не совсем понимал, зачем ему такая проверка. Впрочем, он до сих пор иногда не мог разобрать то о чём думает мастер, так что просто делал то, что скажут.       — Хорошо, — человек садится удобнее, а затем продолжает, — Когда ты проснёшься, рядом с тобой будет лежать пропуск. Тебе надо спуститься в подземную библиотеку. Там найти книгу, содержание которой будет соответствовать следующему шагу в наших тренировках. После этого ты должен вернуться и зачитать параграф, связанный с актуальными задачами. Ты хорошо запомнил?       — Да? — Давкорис задумчиво почесал затылок. Он запомнил, но нихера не понял. Какую библиотеку? Где? Что за книга? Наверное, мастер оставит ему более подробный список дел. Иначе это крайне странное задание.       — Тогда пошли спать, — выдав задание, мужчина направился в спальню. Серые глаз недоуменно проследили за уходящим мастером.       Проблемы начались с самого утра: перед ним лежало три разные таблички. Давкорис долго их разглядывал и, не поняв разницы, решил на всякий случай взять все. После этого, пройдя мимо читающего учителя, он вышел из комнаты, спеша выполнить задание.       Спускаясь по этажам монастыря, полудроу вдруг осознал, что без понятия куда именно ему идти. Дело в том, что подземелья были многоуровневые и библиотека там была не одна. Побродив по коридорам, он понял, что все эти пропуска — настоящие и ведут в разные места.       Юноша решил попробовать спросить информацию у библиотекарей, однако он даже не знает какую книгу должен спросить. Соответствующую следующему шагу на тренировках? А какой у них вообще следующий шаг? Может, он невнимательно слушал мужчину? Было бы неудивительно, учитывая то, что ученик больше концентрировался на открывающихся губах, нежели на смысле слов.       Давкорис устало сел на каменный пол, вспоминая вечер и день до него, пытаясь понять вообще в чём суть этого задания. Благо когда тело устало бегать из одного крыла в другой — мозги решили заработать.       И, кажется, он догадался в чём дело.       Знания мастера — знания клинка.       В выданном задании мастер не говорил, что он не может обратиться и уточнить те или иные вопросы. Видимо Шау Кай заметил то как Давкорис избегает разговоров с ним, а потому хочет принудить к общению. Полудроу вздыхает, обнимая колени. Не то что бы он избегает… просто ему хочется быть тем, на кого мастер тоже может положиться. Если он будет вечно только и делать, что полагаться на знания учителя, как он сможет сам принимать решения? Как он сможет стать опорой для него?       В любом случае, раз уж он разгадал суть, то пора вернуться и распросить о подробностях.       …       Или нет.       Давкорис вспоминает ту ночь, когда хлыст рвал его кожу.       Нет, ему не хотелось повторять тот опыт — воспоминания о боли до сих пор свежи, а по телу проходится дрожь животного ужаса. Но вместе с тем, полудроу вспоминает дни после: заботу шершавых рук, зеленые глаза, которые смотрят только на него, успокаивающий голос.       Парень закусывает губу.       О сошёл с ума.       Он не может на полном серьёзе думать о том, чтобы провалить простецкое задание, нарушить правила, подвергнуть своё тело пыткам лишь для того, чтобы получить больше внимания к себе. Мастер и так всегда рядом с ним и отдаёт все своё свободное время. В этом нет смысла. Это глупо. Это…       Полудроу ощутил, как загораются щёки и острые кончики ушей.       Мастер недооценил упрямость ученика. Он уверен, что парень догадался о сути задания, но почему-то решил, что наказание лучше, чем разговор с мастером. Шау не понимал этого поведения. Он даже вспомнил одну из детских эмоций, которую, казалось бы, его наставник выбил из него.       Обида. Простая детская обида. Человеку было грустно, что его клинок готов повторно пережить ту адскую боль, лишь бы не задавать несколько простых вопросов. Лишь бы не делиться тем, что у него на уме. Челюсть в шрамах поджалась, зубы скрипнули от негодования. Хорошо, раз он так хочет, то Шау сделает так, чтобы ученик больше никогда не захотел нарушать правила. Видимо мастер Чи была тогда права — слишком мягко он с ним обошёлся.       Мужчина осматривает связанного полудроу. Юноша все ещё рос. К своим 18-ти годам его широкоплечий силуэт дополнился спортивно сложенными волнами мышц. Мягкая серая кожа обтягивает их, под ней не видно ни капли лишнего жира. Шау в некотором роде ощущал себя скульптором — он, словно представитель этой профессии, лепил тело ученика через составление расписания, приема пищи и тренировки. И кому как не ему по-настоящему обидно расчерчивать его уродующими следами. Вид длинных, гладких шрамов на спине, оставшихся ещё с подросткового возраста, до сих пор заставляют хмурится.       Шау сдерживает тяжёлый вздох, оглаживая кожаное плетение кнута. Ну что за глупый, упрямый кот. А затем замахивается для первого удара.       Давкорис помнит, что сдерживать крики — глупо. Наоборот, они помогают хоть немного снять боль, заполняющую тело, словно сосуд. Если её не «сливать», то рано или поздно все-равно перельётся через край, только уже сломав сознание.       В этот раз мастер решил его не жалеть, поставив минимум в 50 ударов. Впрочем, это было ожидаемо — как ни как, а поблажки можно делать только новичкам и незнающим.       Полудроу, лихорадочно повторяя уже заученную фразу, старался думать совсем о другом. О том, что после этого испытания он ощутит нежность Шау, прикасающегося к коже. В его мыслях навсегда отпечатались невесомые прикосновения пальцев к рваным краям плоти, когда боль и жар смешивались с приятной щекоткой.       Воспоминания сливаются с реальностью, и Давкорис понимает, что он возбудился. Ему стыдно, но уже не в том ключе, как тогда — теперь ему стыдно от того, что он использует ничего не знающего мужчину для удовлетворения себя. Он плачет не столько от боли, сколько от отвращения к себе, но ничего не может с этим поделать. Может, он правда заслуживает наказания? Он будет думать о том, что все эти удары наказывают его за извращённый разум, ищущий получение удовлетворения самыми отчаянными способами.       Украдкой ученик сводит ноги, чтобы усилить трение. Шершавая ткань, давление и разогретая кожа заставляют член напрячься ещё больше. Плоть легко соскальзывает с головки при случайном движении из-за обилия смазки и пота, выделяемого телом в попытке уменьшить боль спины.       Это все очень и очень неправильно.       Но об этом Дав может подумать потом.       Сейчас он слишком сильно отупел от давящего тумана в голове. Все его силы уходят на повторение одной и той же фразы и представление фантазий, что даже рот нет силы держать закрытым. Горло пересохло, а по подбородку стекает слюна, выталкиваемая языком при криках.       Шау, заканчивая с наказанием, вытирает кнут от крови. Его грудь вздымается чуть тяжелее обычного, а дыхание немного глубже — как ни как, а взмахи требуют больших усилий, тем более, что тебе нужно просчитать тяжесть удара. Всё-таки он не хочет превратить ученика в калеку или же убить.       Отложив кнут, он приводит в порядок ладони полотенцем, затем, чувствуя щекотку, его пальцы стирают пот с виска. Взгляд скользит по серой спине, на которой раскрыты багровые полосы, наложенные поверх старых шрамов. Кровь стекает вниз, пропитывая чёрную ткань штанов. Серые плечи дрожат, а белый волос качается при каждом болезненном вздохе. Всё это вызывает чувство дежа-вю.       Мастер подходит к ученику, убирает светлые пряди, чтобы проверить, в сознании ли он. Зеленые глаза человека округляются. Мимолётное выражение лица, вновь скрытое за гримасой боли, вызывает у него шок.       Уголки губ Дава, всего на секунду, удовлетворённо приподнялись.       Шау застыл, не веря в то, что успел заметить.       Его мысли сейчас находились в непривычном хаосе. Мастер пристально рассматривает спящего юношу, нервно потирая подбородок. Впервые незнание его пугало. Раньше он мог спокойно обратиться к кому-то более опытному, или прочитать книгу по теме, поэтому у него никогда не было сомнений в том, что решение можно найти - всё зависит только от правильно сформулированного вопроса и желаемого результата.       Однако сейчас он даже не знал чего хотел.       Точнее знал, но ситуация кажется пока что какой-то… безвыходной.       Давкорис, похоже, получает удовольствие от боли.       Это объясняло то, что парень вечно рискует собой, провоцирует окружающих и вообще будто бы напрашивается на неприятности, при этом будучи пассивным в обороне. Большая часть синяков и ран в первую очередь шла от действий самого полудроу, нежели от Шау. Раньше это казалось обычным любопытством и безрассудством, но теперь мужчина уверен, что это не так.       Ему стоило обратить на это внимание ещё тогда, когда обнаружил сперму на штанах после того вечера. В этот раз ткань была так же испачкана.       Взгляд зелёных глаз бегал по расслабленному, уставшему лицу Дава. Шау мог бы спросить у других мастеров о похожих случаях, однако он уверен, что парень лишь сильнее тогда от него закроется. В изолированном монастыре слухи быстро разнесутся. А недоверие и замалчивание приведёт лишь к большим проблемам в обучении, в чём он убедился за этот год.       Казалось бы, решение простое — убрать физическое наказание, чтобы это не соблазняло на нарушение правил. Однако если он уберёт элемент запугивания, будет ли смысл тогда в правилах, оберегающих от смертельной опасности вообще? Что будет мешать парню просто пойти в лес и опять нарваться на какую-нибудь стаю? Или упасть с обрыва?       Как бы смешно не звучало, но Шау казалось, что насилие, так привлекающее Дава, было хотя-бы контролируемым мастером процессом во время наказаний. Но если он будет каждый раз бить его кнутом так же, как и сегодня, об обучении можно забыть — парень будет больше лежать, чем тренироваться.       Неужели именно эти мысли мучили его ученика почти весь этот год? Желание реализовать свои потребности, но невозможность этого сделать?       Мастер проводит руками по своему лицу, пытаясь собрать мысли в кучу. Решение, которое приходит ему в голову — очень неправильное. Но ради Давкориса он готов найти компромисс. Шау давно понял, что хочет видеть его счастливым, хочет, чтобы тот вновь вернулся к занятиям с тем же запалом, что и раньше, вновь обсуждал с ним свой день, вновь глупо шутил, пытаясь опрокинуть в горячую воду. Понял, что не хочет терять ученика и то, что их связывает.       Осталось только дождаться пробуждения клинка.       Дав просыпается от прикосновения к своей шее: шершавые пальцы разминают его затёкшие плечи. Полудроу смаргивает оставшуюся усталость и поднимает взгляд на учителя. Внутри всё сжимается, моментально пробуждая. Лицо мастера бледнее обычного, глаза покраснели от нехватки сна, под ними видно темнеющие мешки. Чёрный волос выбился из убранных назад прядей, отчего мужчина выглядит потерянным и уставшим. Неужели что-то случилось? Боги, это же он виноват, что человек в таком состоянии, не так ли?       — М-мастер Шау, — серые губы дрожат от стыда. Из-за эгоизма он заставил того, кого любит, переживать. Всё ради того, чтобы тот обратил на него больше внимания. Прикоснулся к нему. Отвратительно. Как же ему противно от себя.       — Дав, — впервые произносит короткую версию его имени Шау. От этого хочется ещё сильнее плакать, — Какой же ты нытик. Дай мне договорить, — мужчина раздражённо вздыхает, ероша белый волос.       — Прости, Шау, — позволяет себе вольность юноша. К его удивлению, человек не поправляет его.       — Прекрати. Тебе не за что извиняться.       — Н-но…       — Тебе нравится боль? — прерывает ученика мастер. Дав округляет глаза, не зная, что ответить на это. Он… никогда не думал об этом? Даже вчера его мысли были не о самой боли, а о том, что будет после. Может ли быть так, что мастер прав?       — Я не хочу, чтобы ты овощем лежал каждый раз, нарываясь на наказание, но я понимаю что, похоже, для тебя это очень важно. Поэтому у меня есть предложение, — Шау поджимает губы, стараясь правильно подобрать слова, — Я могу тебя «наказывать».       — Что?       — Когда тебе очень нужно, ты можешь обратиться ко мне, и я, — мужчина обречённо вздыхает под шокированным взглядом, — В общем, буду делать упрощённую версию. Чтобы ты мог на следующий день заниматься дальше. Подберу хлыст по-легче, буду бить слабее. Тебе… тебе такое подойдёт?       Дав, не зная что сказать, лишь хлопал ресницами. Он не верил в то, что только что услышал. Он, похоже, бредит. Или спит. Шау не может на полом серьёзе ему это предлагать.       Впрочем, он же не верил в то, что был готов сделать вчера.       Но сделал же.       — Дав? — тёплая ладонь мужчины заботливо убирает пряди с лица, — Обещаю, я никому об этом не расскажу. Я понимаю, что тебе не хотелось бы распространятся об этом. И я теперь понимаю почему ты не хотел со мной делиться мыслями, но, — зеленые глаза на мгновение грустно щурятся, — Мне не хочется видеть тебя таким. Не хочу, чтобы ты был прикован к постели.       Мысли роем пчёл жужжат в голове. Давкорис понимает, что Шау, очевидно, путает причины, но, с другой стороны, это недопонимание открывает возможность, которая может перерасти в большее. Полудроу никогда не считал себя фанатом таких извращений, однако если он сможет проводить время с мужчиной более интимно, пускай и в таком виде, то будет полным идиотом, если откажется. Другого шанса точно не будет.       — Да, — полудроу наглеет и, преодолевая боль спины, кладёт ладонь поверх шрамированой, — Пожалуйста, помоги мне, Шау.       Пусть он видит в нём чёртового мазохиста. Плевать.       Если это поможет им стать ближе, то он готов и клеймо на себе поставить.       После того, как спина была вылечена, Дав долго мучился, стоит ли ему спрашивать о том предложении. Сначала он подумал, может, Шау сказал это сам не осознавая последствий? Однако одним вечером наставник спросил, все ли хорошо, не чувствует ли Давкорис нужды в «наказании»? Полудроу, шокированный вопросом, лишь медленно, согласно качнул головой.       После он уже не стеснялся сам подходить к мужчине, спрашивая, не может ли он «помочь».       В такие вечера Шау доставал менее жёсткую верёвку, связывая ученика по-другому. Дав видел такие способы в книгах определённого характера, в них узлы не только сдерживают, но и стимулируют в нужных местах при движении. Еще, вместо кнута, мужчина приносил плеть из мягкой кожи, удары которого пускай и оставляли следы на коже, однако не пробивали такой ужасной болью и не требовали лечения в течении многих дней.       Полудроу уверен, что мастер, как всегда, подошёл слишком серьёзно к этому делу: наверняка прочитал кучу книг, сделал из них конспекты, долго выбирал подходящие предметы в магазине, раздражая ремесленников вопросами. Знание этого грело сердце — даже если мужчина не смотрел на него в сексуальном плане и делал это, в некотором роде, вынужденно, то всё-равно заботился об ученике.       Веревки пересекают грудную клетку, связывают сведённые вместе руки спереди. Давкорис сидит на полу, подогнув колени. В его рту закреплен деревянный кляп, помогающий сдержать крики: всё-таки если по этажу будут разноситься стоны не боли, а удовольствия — у других появятся вопросы.       По серой коже стекают крупные капли пота. Полудроу тяжело дышит, языком пытается поймать стекающую по нижней губе слюну, но в итоге лишь подгоняет её. Густая влага нитью тянется к полу.       Его пах трётся о крепко связанные руки. Шау никогда не прикасается к его члену, оставляя эту заботу на юноше. Но, чтобы не усложнять работу, всегда предоставляет удобную возможность стимулировать горячую длину: будь то ткань, поза или по-особому связанные узлы.       По спине, с хлопком, проходится плеть. Позвоночник напрягается и выгибается словно лук. Из груди выбивается воздух, светлые глаза жмурятся, а зубы крепко смыкаются на деревяшке во рту, заменяя громкий стон на тихий скулёж. На разгорячённой коже остаются длинные красные полосы.       Кажется, Шау был намного внимательней к нему, чем он сам.       Это и правда охуенно.       Ну, по крайней мере, когда это делает его мастер.       — М-мафте-х, — сипит Дав, елозя коленями по деревянному полу: пот щекочет позвоночник, скатываясь вниз, к линии штанов.       — Что такое, котёнок? Хочешь ещё? — шершавая ладонь оглаживает челюсть, сжимает подбородок и заставляет поднять голову вверх. Взгляд серых, мокрых глаз встречается с весело щурящимися зелёными. Плечи полудроу задрожали от возбуждающего прозвища. Его голова лихорадочно закачалась, соглашаясь с предложением.       Пальцы в шрамах оглаживают нижнюю губу, дёсны, из-за чего накопившаяся слюна начинает течь ещё активнее. Налюбовавшись раскрасневшимися щеками ученика, наставник встаёт, толчком в плечо заставляет вновь согнуться, замахивается и опускает серию сильных ударов, заглушающих жалобный скулёж.       Шау соврал бы, если сказал, что ему это не нравится. Да, ему как-то всё равно на принесение боли, но вот идея, лежащая за всей этой игрой… Мужчина и правда решил узнать, как правильно проводить подобные сессии. И он понял, что в них лежит решение его дилеммы: во время таких вечеров он может владеть полудроу, управлять им, и, в теории, это может длиться и после того, как Дав станет ему равным, правильно?       Значит он должен сделать так, чтобы его ученику понравилось. Чтобы он не хотел прекращать эту странную новую связь между ними. Чтобы привязался.       Тогда Давкорис никогда его не оставит.       И всегда будет рядом.