А на следующий день наступило тридцать первое, которое ни Антон и ни Арсений не рассчитывали встречать в больнице.
Кстати говоря, Шастун теперь почти переселился в соседнюю палату и отказывался оттуда выходить.
— Так, Антон Андреевич, идите-ка вы в свою палату, молодой человек, — серьезно сказала Лиза, пока Шастун лежал на соседней кровати вверх ногами, а Арсений мирно читал какую-то книгу, периодически поглядывая в сторону Антона.
— Лиза, какое у тебя отчество?
— Викторовна.
— Так вот, Елизавета Викторовна, согласно уставу, который вы мне и пересказывали, я имею право гулять по коридорам, выходить на улицу и проводить свое свободное время вне палаты как хочу. Поэтому я вашей претензии не особо понимаю.
— Так ты не гуляешь, ты торчишь в палате у Арсения.
— Это разве моя палата?
— В том то и дело, что нет!
— Соответственно я гуляю, какая разница где?
— О, боги, Арсений, скажи ты ему хотя бы, — уговаривая сказала девушка, глядя на Арсения, который наблюдал за этой перепалкой исподлобья.
— Я? Я должен убедить вот
его?
— Да! Это же невыносимо.
— Согласен, но иногда мне кажется, что ему вообще никто ни указ.
— Хочешь, чтобы я ушел? — смотря вверх ногами на Арсения, спросил Антон.
— Нет конечно. Елизавета Викторовна, вы чего хотите-то?
Теперь уже Шастун лежал довольный, что Арсений встал на его сторону.
— Боги, вы оба невыносимы, — разворачиваясь и хлопая дверью сказала девушка, от чего оба усмехнулись.
Елизавета, считавшая до этого дня, что они друг другу вовсе не подходят, с каждым разом переубеждалась. Она замечала взгляды, брошенные якобы вскользь, замечала, как они заканчивают друг за другом предложения, смеются с одного и того же, чего никто вокруг не понимал, а просто все ждали, когда они насмеются. В голове каждый раз было: «Они же соулмейты, это же очевидно». Да, в своей индивидуальности они были разными, как и любой человек, но в этом и была магия, что они были как пазлы. С разными вырезами, с разным рисунком, но образовали собой единую и полноценную картинку.
— Твои родители сегодня приедут? — спустя минуту молчания спросил Антон.
— Не знаю, должны, наверное. А что?
— Просто думаю, когда мне стоит действительно покинуть твою палату.
— Я уверен, что мама в тебя влюбилась, а отец, ну, это отец, ему редко кто нравится в принципе, — под конец серьезнее и закрываясь, сказал Арсений, возвращаясь к книге в руках.
— А я ведь о тебе ничего не знаю… — как-то задумчиво и меланхолично сказал Антон, как будто и не рассчитывал, что произнесет это вслух.
Арсений внимательно посмотрел на расслабленного, но задумавшегося парня, убирая книжку в сторону.
— Как и я.
— Неправда, ты у меня дома был, мама моя тебя знает, да и рассказывал я постоянно все подряд.
— Ты про школьные годы мало рассказывал. Например, я не слепой, и когда Марина на квартирнике пела про влюбленность в школьного хулигана, то на тебя поглядывала, и ты сам выглядел довольно…заинтересованно, — немного опасаясь реакции и что Антон снова улыбнется и скажет «да ничего не было, тебе показалось», как бы невзначай сказал парень.
Антон задумался, рассматривая потолок, а тишину нарушало лишь тиканье часов в палате и как в коридоре кто-то бегал, шуршали бахилы, работал аппарат с кофе. Попов внимательно наблюдал за парнем и ждал от него какой-то реакции, но ее не последовало. В ответ просто продолжительное молчание. Задело ли это его? Конечно, но покушаться на чужие секреты он не имеет права. Хотя какие чужие, если это касается Антона?
Он уже потянулся к тумбочке, чтобы продолжить читать, но услышал что-то похожее на шепот:
— Я ошибся тогда, — не спеша переворачиваться и уж тем более видеть эмоции Арсения, сказал Шастун, но затем громче добавил, — Ошибся в выборе, и доверился не совсем тому человеку. Точнее вообще не тому, но влюбленность туманит мозг. Любая.
Перевернувшись и сев на край кровати, спустив ноги на пол, он даже немного испугался такой заинтересованности во взгляде напротив.
— Только вот некоторая туманность иногда не вредит особо, кроме размывания реального представления, а другая называется очень большими розовыми очками. Кто-то там сказал, что розовые очки бьются стеклами внутрь? Тупые пацанские паблики? — немного смеясь сказал Антон, перебирая бинт на ладони, — Так и у меня получилось. Я только недавно понял почему ты бесил меня больше остальных. Потому что напомнил мне меня с такими же взглядами на жизнь. В классе в восьмом мне понравился парень один, да, и такое было в моей скудной биографии. Только мне тогда в голову почему-то ударило, что он должен обязательно узнать, что я чувствую. Ну, а потом меня ударили по голове.
От такой привычки, как относиться ко всему, что причинило тебе боль когда-то, с юмором и иногда посмеиваясь, сложно избавиться. Особенно Антону, который вообще не привык делиться с кем-то подобными вещами.
— Короче рассказывать нечего особо. Получил почетное прозвище «пидорас», которое видимо подтвердилось, но не будем об этом, и отлежал пару дней в больничке со сломанными ребрами, поэтому я знаю, что ты чувствуешь, — то ли про ребра или нечто другое, многозначительно заключил Антон.
— Почему я тебе тебя напомнил?
— Что? А-а, да я чтобы он на меня внимание обратил стал его гейскими шутками заебывать, за что пару раз получал, но больше в шуточном тоне. Тоже хотел, чтобы я на тебя внимание обратил?
— Скорее от твоего внимания таким образом отбивался, — усмехнувшись сказал Арсений.
Многие вещи встали на свои места, потому что всегда проще судить о человеке и о его поступках, зная весь корень проблем. Арсений встал с кровати и сел рядом с задумавшимся парнем.
— Ты кому-нибудь рассказывал? Тебя же избили в школе, за это и срок получить можно.
— Нет конечно, как ты себе это представляешь? Меня избил до полусмерти парень, в которого я влюбился?
— Почему бы и нет. Конечно, лучше в себе всё закопать и никому не рассказывать, а потом думать, что же со мной не так, да?
— Да. Проще же страдать самому, чем будут страдать другие люди еще и из-за меня, — после этого Антона наградили строгим взглядом и легким толчком в плечо, — Ну, что тебе не нравится?
— Перестань себя смешивать с говном.
— Я не смешиваю, просто так же проще и…
— Проще, когда за тебя люди не будут переживать, чтобы потом копить это в себе, и все переживали еще больше?
Антон улыбнулся и немного прищурился, глядя на парня, сидящего рядом, которым он не мог перестать восхищаться в такие моменты (да и не только в моменты):
— И откуда ты такой умный вообще взялся?
— Не у тебя у одного имеется опыт, — пожимая плечами ответил Арсений.
— И какой же он у тебя? Наверняка что-то интереснее моего, — сев в позу лотоса и приготовившись слушать, весело сказал Антон.
Нельзя было не улыбнуться такой реакции, потому что в голове, в подобные моменты, носилась мысль:
«Ну, что за подросток?»
— Поверишь, если я скажу, что был тем еще дединсайдом, ворчливым дедом и большую часть времени сидел дома?
— Ничего особо не изменилось, — смеясь сказал Антон, за что получил рядом лежащей подушкой по плечу, — Да ладно-ладно, шучу.
Затем Антон чуть тише добавил: «И почему я постоянно влюбляюсь в тех, кто меня бьет» улыбаясь и ожидая реакции, прошептал парень. И он ее получил сполна.
Максимально смешанные эмоции удивления и «как только наглости хватило такое сказать» заиграли на лице Попова.
Именно по этой причине он взял брошенную в Антона подушку и со звуком: «а-ну-иди-сюда» повалил его на кровать, накрывая голову той самой бедовой подушкой. Сам Шастун смеялся со всей этой ситуации и недовольного Арсения.
Когда они закончили все препирательства, и Антон прекратил истерично смеяться от щекотки, Арсений оказался сидящим на лежащем Антоне, поправляя челку. Вид конечно парню открывался как в его снах 18+, от чего он немного смутился даже, но виду старался не подавать. Но состояние «виду не подавать» не употребляется никогда, если это касается брюнета, который замечает каждое эмоциональное состояние и любое его изменение.
Арсений иногда напоминал лису, которая вечно осторожничает, хитрит, извивается, особо близко никого не подпускает, а если подпустила, то не знаешь, чего ожидать от дикого животного, но этим и привлекает.
— Во-первых, ворчливый дед так не сможет сесть физически, а, во-вторых… — жаль Арсению не удалось высказать всё свое возмущение до конца, так как Антон потянул его на себя за ворот футболки, все еще боясь сделать какое-либо резкое движение.
Как Антон скучал по такому Арсению. Немного раскрепощенному, отвечающему на поцелуй так, что голова шла кругом, благо опора была, чтобы не упасть. Он осторожно надавил на шею парню, чтобы тот был еще ближе, хотя ближе уже некуда. Как оказалось, есть куда. От такого напора и желания со стороны юноши, Арсений немного подался телом вперед, чем вызвал тихий стон Антона под ним.
— Если ты еще раз бедрами своими так сделаешь, то нам придется закрыть дверь в палату и пусть все думают, что мы умерли, — переходя в вертикальное положение прохрипел Антон, утыкаясь в плечо сидящего на нем парня.
— Не понимаю, о чем ты, — почти вжимаясь в пах и продолжая, но уже с большим напором целовать, переходя от шеи к скулам, а затем и к немного распухшим губам, сказал Арсений.
Из-за того, что воздух начал как-то резко становиться горячее, а дышать все тяжелее и тяжелее, голову вообще унесло, только скрип под ними старой больничной кровати немного приводил в чувство. В очередное трение и соприкосновение возбужденными половыми органами, Антону окончательно стало ужасно мало всего того, чем они сейчас занимаются. Поэтому он довольно резко сменил положение и распределение ролей, нависая уже над Арсением, который довольно охотно отвечал на все, что делал Антон. А делал он, на удивление Арсения, многое, начиная поглаживанием рукой между ног до разведения бедер еще шире.
Если бы сейчас край кровати начал биться от их движений об стену, то это и вовсе можно считать, что они собрали все пошлые звуки в одном месте. У Арсения в такие моменты, когда терялась грань между просто поцелуями и чем-то большим, всегда появлялось: «Кто-то может зайти», поэтому, как отвечающему за рациональность в их отношениях, ему нужно было все это остановить, пока он сам голову не потерял от изгибов тела, от чувствующихся слишком остро ребер под его ладонями, мягких волос, которые ему нравилось оттягивать, чем вызывал тихий скулеж, от напора Антона, а особенно его поглаживаний буквально везде, от которых парень старался сдерживать вырывающийся стон. Какая тут рациональность вообще может быть?
Он осторожно отстранился, переводя дыхание и пытаясь заглянуть в зеленые глаза, где уже демоны во всю чечетку отплясывали.
— Любовь любовью, но я был сверху, Антон Андреевич, — стараясь разрядить обстановку и вернуть свое доминирование между тем, сказал Попов.
— Ты неисправим.
— Шутки про «а исправишь, я так плохо себя вел», лучше не озвучивать, да?
— Да, а то мы сломаем последние больничные кровати, — приходя в себя и лениво целуя того в висок, тихо сказал Антон.
От такого шепота Арсений возбуждался еще больше, поэтому, дабы все это прекратить, он взглядом старался зацепиться за «ой, какой красивый потолок, а обои не такие уж и плохие, снега на улице нет». Наконец нависающий над ним Антон сел на кровать, стараясь успокоить разбушевавшееся воображение. Хотелось не думать о том, что кто-то мог войти в любой момент, не думать о том, как от его бинта на руке, обычно приятно щекочет кожу, а он готов был пересчитать все родинки парня на теле. Хотелось не думать каким он может быть горячим и раскаленным, что боишься обжечься, потому что проявлялась та самая сущность, которую каждый умело скрывал. Да и сам Антон любил конечно таким образом поиграть, но боялся увидеть член и вести себя как «ой, а теперь что делать?». Гейское порно он смотрел, было дело, но теория это не практика. Не думать не получалось, поэтому он на немного ватных ногах решил пойти в туалет, а Арсений тихо посмеиваясь лежал на кровати, которая до его прихода к Антону была вполне себе хорошо убрана.
— Пиздец, — констатировал факт Арсений, запуская руку в волосы.
Не нравилось ему терять контроль и голову, потому что каждое свое возбуждение он знал, что делает, знал как делать, знал, что в любой момент может спокойно прерваться и остановиться, но не сейчас.
«Долбанная чувствительность соулмейтов, я же вообще не отвечаю за поступки, которые могу совершить. А если больно сделать или вовсе напугать? Сейчас вообще мог зайти кто угодно проверить, что у нас тут в палате. Приплыли, «у нас тут в палате», окей, у меня в палате, тем более. »
Ближе к вечеру к ним пришел Дима и принес мишуру с мандаринами. Пришел он не на долго, так как Катя дома ждала, а, как известно, с кем Новый год встретишь, с тем его и проведешь. Поэтому Антон и Арсений, даже после дневной сцены, от которой оба смутились, все равно старались держаться вместе.
Сейчас, лежа на кровати у себя в палате, Антон рассматривал потолок и слушал рассказ Димы про странных клиентов, а Арсений не мог найти себе места. Все это хорошо конечно, что они вдвоем идут на поправку, но что делать с Аленой он не знал. Во время его размышлений, в палату вошла Лиза с таким серьезным лицом, когда они только-только попали в больницу.
— Что-то случилось? — останавливаясь у окна, спросил Арсений.
— Нет-нет, все хорошо. Я только уточнить хотела кое-что, — перебирая в руках папку с бумажками и ручку, сказала девушка.
— Ты пугаешь, — нервно улыбнувшись предупредил парень.
— Антона выписывают второго января, а тебя оставляют до двенадцатого.
— Блин, нельзя так, — задумавшись сказал как бы рассуждая вслух Попов.
— Почему? Бросать его не хочешь?
— Что? Нет, я же не настолько зависимый и могу и без него спокойно прожить. Суть в том, что он как выйдет отсюда может начать всякие глупости делать, которые я не смогу контролировать. А глупости эти из-за меня. Он же упертый, его переубедить себе дороже.
— Антону здесь делать нечего больше, а…
— Можете выписать меня второго?
— Что прости? — надеясь, что ей послышалось, спросила медсестра.
— Это же возможно, да? Больница перестает нести ответственность, а я буду лечиться на дому. Значит можно? — подходя к девушке, со взглядом полным надежды, спросил Арсений.
— Арсений, ты еще не долечился. У Антона просто обморожение было, а у тебя, только вдумайся, ребра сломаны.
— Вы не ответили на вопрос. Можно или нет? — уже серьезно и с нотками стали в голосе, продолжал спрашивать Арсений.
Девушка вздохнула и отвела взгляд от выжидающего парня, который действовал ей на нервы.
— Можно, но…
— Значит вы сможете же оформить все и меня выпишут второго?
— А ты не хочешь обсудить это с Антоном? — спросила девушка, вспоминая свой рычаг давления.
— Когда выписываться? Думаю, ему не особо принципиально, хотя… — представив, как он будет психовать и переживать за него, задумался Попов, но затем добавил, — Что у меня с ребрами вообще сейчас?
— Точно! Думаю, чего забыла, рентген же, — выбегая из палаты причитала девушка.
Спустя несколько минут пребывания в одиночестве, у Арсения вдруг зазвонил телефон, а на экране виднелось ошибочное и ложное «Шаст». Парень осторожно подошел к кровати, где лежал телефон, как будто шел бомбу обезвреживать и нажал на «принять вызов».
— Да?
— Привет, Арсений. Не похоже на Шастуна, да? — радостно спросила девушка.
— Привет, Алён. Зачем звонишь?
— Как некультурно, фу таким быть. Я встретиться хотела с тобой, но ты не доехал до редакции к сожалению. Как ребра кстати?
— Откуда ты… впрочем неважно, зачем?
— Арс, ну, что за «зачем» да «зачем». У меня к тебе предложение есть кое-какое.
— Ты выкрала у Шаста телефон, вытащила его симку, чтобы манипулировать мной, почему я должен с тобой встречаться?
— Я тебе и не предлагала пока, что ж ты так события торопишь, — точно улыбаясь, сказала Алена, — Ладно, я тебе скину другой адрес, приедешь?
— Нет конечно, я что самоубийца?
— Я тебя убивать и не собиралась, но ты мне подогнал идею. Помни пожалуйста, что мой номер в телефонной книге у Антона забит как «Арс», и я могу хоть вечно проворачивать этот трюк, пока вы, два спасателя гребаных, не помрете. Остановить все это можешь как раз ты. Пользуйся, пока предлагаю.
— Открою секрет, я умею пользоваться телефоном, и мне, как и Антону не составит труда удалить не тот номер.
— А ты думаешь у него в контактах только мой один номер под твоим именем?
— Ты больная, — спустя паузу, как-то тихо сказал Арсений, удивляясь с кем он вообще общался.
— Нет, это просто впервые не все под твоим контролем. Кину адрес СМСкой.
На другом конце провода резко замолчали, а спустя несколько секунд Арсений понял, что девушка сбросила трубку. Он задумчиво стал теребить телефон в руках, не зная, что делать и говорить ли Антону.
«Если я скажу, то он наверняка поднимет панику, скажет, что со мной пойдет, спугнет ее, а кто знает, что у нее в голове вообще. Вдруг она двоих нас там убьет? Не, это я куда-то не в ту степь думаю. Если не скажу, то возможно это пройдет тихо, и он не узнает. Блять, а как он не узнает, если я там наверняка нервничать буду или испытывать какие-либо чувства и эмоции. Ладно, надеюсь Антон не заметит… Да как не заметит-то? Боги, а он еще и ревнивый.»
— О чем так активно думаешь? — сложа руки на груди и опираясь на дверной косяк, спросил Антон.
Арсений немного даже испугался такого неожиданного появления.
— Дима уже ушел?
— Ага, только что, ты нервничаешь, подумал мало ли чего, — объясняя причину своего появления, как бы невзначай сказал Шастун.
— А, да так, переживаю, родители приехать должны.
Таким образом Арсений понял, что у него накопилось уже две тайны от Антона и это отвратительно. Также, как и то, что все это он прикрывал как «для его же безопасности». Попов вспомнил как не рассказывал ему и про то, что они соулмейты, и про то, что узнал из-за чего их бьет током, и про боль от измен. Стало противно от себя же, потому что перед ним стоял Антон, который точно не верил в то, что наплел Арсений. Шастун вообще последний человек, которому стоит врать. Кто угодно, но точно не он заслуживает лжи по отношению к себе.
— Ты врешь, — задумчиво сказал Антон, все также стоя в проходе и ощущая, что в палату заходить не хочет, все какое-то чужое, — Только вот зачем? Знаешь же, что я почувствую и пойму.
— Прости, просто… Просто это для твоей же безопасности, — пожимая плечами, сказал как-то устало Арсений.
Антон горько усмехнулся, от чего Попов сразу пожалел о своем плане. Впервые не кричит, не требует объяснений, не выпрашивает рассказать, а просто выжидающе смотрит и молчит.
— Знаешь, что забавно? Ты говоришь о доверии, но сам никому не доверяешь, — Антон, наградив брюнета каким-то разочарованным взглядом, прошел дальше по коридору, оставляя дверь открытой.
— Шаст, — подорвавшись с места сказал Арсений, но врезался в Лизу, которая шла со снимками.
— Нет уж, молодой человек, стойте. Арсений, послушай пожалуйста, — обращая на себя внимание сказала девушка.
— Ну, что еще?
— Выписать тебя второго могу, но если кто-то тебя ударит неудачно в ребро, то возможно внутреннее кровотечение. Постарайся ближайшие недели две особо не драться.
Не зная, чего ожидать от встречи с Аленой, парень очень рисковал не только расположением Антона, но и своей вообще жизнью. Опять.
«Шаст ведь не Лунтик, постоянно прощать не будет такие косяки и такого отношения к себе. Это сейчас я привык, что он всегда рядом, а если оттолкнет? Скажет, что не позволит себя с говном смешивать и регулярно врать.»
— Эй, Арсений, у тебя все нормально? — обеспокоенно спросила девушка, осматривая его с ног до головы.
— Знаешь куда Антон пошел?
— На рентген кистей рук. Скоро вернется.
Антон, пока шел в нужный ему кабинет, испытал такую боль и разочарование, что хотелось наплевать на все и просто уйти. Неважно куда, лишь бы уйти.
«Почему я должен ему что-то рассказывать, а у него какие-то тайны от меня? Да не какие-то, а дохуя тайн! Алена эта еще, сто процентов с ней связано. Ну, будем надеяться, что если решит бросить, то хотя бы предупредит. Еблан блять.»
Новый год через полчаса. Время позднее, но больница не спит. Как раз приезжают пострадавшие от фейерверков, петард, отравления и с многими другими болячками. Арсений не вынес мук совести, поэтому пошел в соседнюю палату. Предварительно он зачем-то постучался.
— Арс? Тебе чего? — не совсем дружелюбно спросил Антон, сидя на подоконнике у открытого окна, пока курил.
— Не кури и закрой окно, замерзнешь, — смотря куда-то под ноги, сделал замечание Арсений.
Сказал бы еще строже, если бы не пришел извиняться за свои косяки и не чувствуя за собой вины.
— А еще чего тебе сделать? — едко спросил Антон, делая затяжку и отворачиваясь к ночному городу, где еще пока не слышались выстрелы салютов.
— Меня второго выписывают кстати.
— Сам попросил?
— Да, — честно признался Арсений, все никак не решаясь сесть, потому что принял бы если бы его решили выгнать.
— Спасибо хоть тут не спиздел, — усмехнувшись сказал парень.
— Антон, я как раз по этому поводу. Кхм, мне Алена звонила сегодня.
— Я рад за вас, от меня ты что хочешь?
— Чтобы ты выслушал.
— Зачем? Ты же вроде отказался говорить, ну и держись молодцом до конца, чего ты так позиции сдал-то? — немного заводясь спросил Антон.
— Она предложила встретиться, но я не знаю зачем, потому что не сказала.
Антон задумался, а Попов, воспользовавшись этой паузой продолжил.
— Я тебе говорить не хотел, потому что, во-первых, ты ревнуешь и не отрицай, это видно. А, во-вторых, я не знаю, чего она от меня хочет.
— Давай уедем куда-нибудь, — устало смотря на Арсения, сказал парень, спрыгнув с подоконника.
— Что?
— Меня это всё так достало, ты бы знал как. Я вот даже скрывать ничего не хочу и врать, но я устал. У нас сессия через пару недель, мы в больнице, ебем друг другу мозги про доверие и стесняемся своих же желаний. Давай уедем, — закрывая окно и подходя ближе к парню, сказал Антон.
— Куда поедем?
— Насрать куда. Хочешь ко мне на дачу? Бабушка, когда умерла, после себя дом оставила и маленький участок. Мне клубника нравилась там. Помню прибегал с гулянок с местными пацанами, сразу срывал клубнику и ел грязную. Потом живот болел, но вкусно так было, и я был даже счастлив. И знаешь что? Я счастлив с тобой, когда ты перестаешь шифроваться. Я ведь пойму или, в любом случае, постараюсь это сделать. Почему у тебя первая мысль не «Надо рассказать Шасту и решить, что нам делать с этим», а «Как бы это так скрыть от Антона, чтобы его уберечь бедного и я все решу сам»?
— Потому что я так привык. Привык всегда один, привык все самостоятельно решать, чтобы…
— Неужели, чтобы не приносить другим неудобства? — наклоняя голову с издевкой спросил Антон, — Да, ты прав, не такие уж мы и разные.
— Кудряшка поумнела? — наблюдая за, редко таким откровенным, Антоном, улыбаясь сказал парень.
— Перестань меня так называть.
— Почему? Мне нравится, — потрепав того по голове сказал Арсений.
— Арс, делай что хочешь, я тебе доверяю, но учти, что доверие штука хрупкая.
Никогда у Арсения такого не было, чтобы он чувствовал себя хоть раз каким-то школьником, которого отчитывают родители, при этом общаясь с человеком его возраста. Даже младше. Вообще с Антоном все было как будто впервые. Иногда Арсений забывал, что они соулмейты и так и должно быть. Ему нравилось наблюдать за раскрытием его как личности, потому что первое впечатление сложилось ложное. Не то, чтобы парень видел всех посредственными и одинаковыми, он скорее так думал про Антона. Спустя год он понял, что чертовски ошибался на его счет, а парень куда многограннее, чем может показаться на первый взгляд.
— Ты завис. Мне это конечно льстит, но это пугает, — смеясь сказал Антон.
— Спасибо за доверие и с Новым годом, animae dimidium mae, — он поцеловал растерявшегося Антона в лоб, но выходить из палаты не спешил.
— Я ведь когда-нибудь загуглю что это значит. Только попробуй, если это окажется «кудряшка» на латыни, — шуточно угрожая сказал Антон.
Удивительно, но каждый раз, когда Арсений говорил это непонятное для Шастуна словосочетание, он звучал так мелодично и нежно, что у парня ноги подкашивались. Поэтому он не решался посмотреть перевод, а то смущению не будет предела. Антон вообще удивлялся тому, как быстро смирился с характером юноши. Он свободолюбивый одиночка, который привык отвечать только за себя и свои поступки, стараясь контролировать и других, но в том-то была и закономерность, что Шастун был такой же.
— С Новым годом, Арс.
Для Лизы начались самые худшие три дня в ее практике. Почему? Потому что эти двое всю больницу успели на уши поставить. Кто пролил компот, пока в догонялки играли? Шастун с Поповым. Кто у открытого окна курил в коридоре? Шастун, а Попов рядом стоял. Из-за кого в итоге сработала пожарная сигнализация? Одна попытка, чтобы угадать. Медсестра смотрела на них и думала: «Да не могут они встречаться, может они друзья просто?», а они и сами не заморачивались, встречаются они или нет, поэтому особо не обсуждали, а каждый вел себя так, как ему комфортно. Правда один раз она застала их целующимися в палате (рано или поздно это должно было произойти) и больше вопросов о дружбе у нее не возникало.
Приезжали родители Арсения. Антон хотел спрятаться и вообще не вылезать из своего укрытия, пока они не уедут, но как только их сын сказал, кто его спас, Антону невозможно было скрыться. Поэтому все время, когда они навещали его, Шастун сидел рядом, хоть и немного смущался данной ситуации. Периодически он ловил на себе странные взгляды мамы Арсения, которая так и наровила заглянуть под бинты у Антона на руках. Благо запястья тоже были обмотаны.
Приходил и Дима, и мама Антона и оба жаловались, что Шастун бедовый и находит таких же друзей. Майю Олеговну очень сильно беспокоило правило: «Как Новый год встретишь, так его и проведешь», не хотелось бы, чтобы сын провел весь год в больницах. А у Антона другое в голове было: «Значит ли это, что я весь год проведу с Арсением?».
В один из дней, рано утром, на всю больницу заиграло радио, чтобы якобы подбодрить болеющих. Антон заткнул уши подушкой, а рядом лежащий Арсений недовольно поморщился. Иногда, да, им удавалось спать вместе в одной палате и на одной кровати. Такие моменты были редкостью, поэтому оба были недовольны, когда заиграл такой громкий будильник в 8:00.
«Я заметила однажды, как зимой кусты сирени, расцвели как будто в мае. Ты мне веришь или нет? Веришь мне или нет?»
— Бля-я-я, — чуть ли не плача, пытаясь заглушить музыку протянул Антон.
Арсений протер глаза и сел на кровать, пытаясь прийти в себя после сна.
«Я тебе конечно верю, разве могут быть сомнения, я и сам все это видел, это наш с тобой секрет.»
Он усмехнулся давнему сравнению, что это песня разговор психиатра и больного, но вспомнив, что он и сам в больнице, стало не так весело. Толкнув Антона, чтобы тот тоже проснулся, Арсений получил толчок длинной костлявой ногой, от чего чуть не упал.
«А недавно я видала, как луна в сосновых ветках заблудилась и заснула…»
— Ты мне веришь или нет? Веришь мне или нет? — как стихотворение зачитал Арсений, чем удивил приходящего в себя после сна Антона.
«Я тебе конечно верю, я и сам все это видел, из окошка в прошлый вечер, это наш с тобою секрет.»
Антон рассмеялся подпевающему Арсению, который уже выглядел не таким уж и сонным. Садясь на кровать, парень медленно приходил в себя, но наблюдая за энергичностью Арсения с самого утра, не мог не заразиться подобным настроением:
— Эй, Арс, а во время звездопада, я видала как по небу, две звезды летели рядом, ты мне веришь или нет? Веришь мне или нет?
Тут уже Арсений не выдержал и рассмеялся, утыкаясь лицом в еще неубранную кровать, но затем сохраняя улыбку на лице, при этом серьезным тоном, продолжил, прислонив руку к груди Попов:
— Я тебе конечно верю, разве могут быть сомнения, я и сам все это видел, — затем он тише добавил, прислонив указательный палец к губам, — Это наш с тобою секрет.
Лиза, став случайной свидетельницей такого раннего подъема, чуть не завизжала от умиления подобной сцены. Вообще у нее часто такое было, поэтому с сегодняшней выпиской их двоих она была не согласна и немного даже грустила по этому поводу.
— Молодые люди, палату освободите, будьте добры, — улыбаясь и привлекая к себе внимание, сказала девушка.
— О-о, Лиза, доброе утро, а что это кстати за будильник такой для всей больницы? — поинтересовался Антон, пока Арсений заправлял больничную койку.
— Это Новогоднее настроение, но нормальных песен нет, поэтому радио Дача к вашим услугам. О, ваша песня заиграла, пойду я.
Оба перевели непонимающий взгляд на колонку, из которой доносилась музыка, а припев начался с «мальчик мой, вспоминай меня, вспоминай, мальчик мой». Арсений усмехнулся, а Антон немного смутился.
Ближе к вечеру они попрощались с Лизой и поблагодарили ее за все.
Наконец родное общежитие, родные стены, комната, полки, жаль Сережи нет и как-то пусто. Антон сразу упал на, ставшую родной, кровать, а Арсений, сказав: «Неужели ты там не належался», стал доставать из рюкзака вещи, которыми пользовался в больнице.
Алена написала, что завтра нужно приехать на какой-то странный склад. Инстинкт самосохранения подсказывал, что это не самое безопасное место, а мозг отвечал, что по-другому никак. Рано или поздно это должно закончиться и чем раньше, тем лучше.
— Как думаешь, что ей от тебя надо? — сказал Антон, находясь на грани сна и убирая подушку в сторону.
— Без понятия. Может быть на первом курсе она была не настоящей, а лишь притворялась хорошей.
— Как ты мог влюбиться в «хорошую» девушку вообще? — усмехнувшись и прикрывая глаза, спросил парень.
— Сам не понимаю, — садясь напротив Антона и разглядывая его, задумчиво сказал Арсений.
— Ты веришь в то, что вселенных много?
— Звучит не очень правдиво, но во что-то же верить надо, так что, почему бы и нет, — поглаживая того по голове и сидя на полу, как-то мечтательно ответил Арсений.
— Я вот... верю, но как думаешь, мы прям во всех вселенных вместе? — уже слабо соображая, продолжал несвязно говорить Антон, погружаясь в сон.
Арсений на полном серьезе задумался. С одной стороны, все это выглядит, как большой сбой в Матрице, а с другой, это так чертовски правильно, а парню сейчас было сложно представить кто бы еще мог быть его соулмейтом и кого бы еще он мог так лю... в кого он мог бы так влюбиться.
— Уверен, что вот прям во всех. Другого не дано, спи уже, горе луковое, — накрывая того пледом и не спеша уходить, тепло сказал Арсений.
Теперь парень уже размышлял в одиночестве:
«А что если действительно существуют другие такие же Антон и Арсений, как мы? Тоже наверное вместе. Это как Рик и Морти, по отдельности не существуют. Забавная теория.»
