de expeditie

1998 год, май

      Свежевыкрашенный кукурузник «Старк-Индастрис» приземлился в аэропорту Ненаны ранним утром. Питер ещё в самолёте стал натягивать на голову вязаную шапку, а на руки — старые перчатки. Сам он сидел в двух свитерах, поверх которых — пуховая куртка с большим капюшоном. На самом деле, погода не была такой холодной, как представлял её себе Питер, но отчего-то желание завернуться в сотню слоёв одежды казалась куда более логичной, чем какая-либо иная идея.       — Никогда ещё не был на Аляске? — спросил Тони, обернувшись к сыну из кабины пилота. На нём была лёгкая зимняя куртка, да неизменные жёлтые очки, скрывавшие глубокие круги под глазами и явные следы усталости во взгляде. Правая рука его была в чёрной перчатке с открытыми пальцами — часть ортеза, тянувшегося аж до локтя; лечение ожога, оставленного от Камня Силы, закончилось еще в прошлом месяце, но, как Питер знал, отца всё ещё преследовали фантомные боли в покалеченных суставах, прекращавшиеся только тогда, когда он надевал ортез.       Питер отрицательно мотнул головой.       — Тогда наслаждайся, пока можешь, — хмыкнул Стив, сидевший рядом с Тони; на нём, как и на Питере, была достаточно тёплая одежда, но без всей той многослойности, что у младшего Старка, — эта природа, в конце концов, сведёт тебя с ума, сынок.       Взяв свою спортивную сумку, набитую зимними вещами и прочей мелочью, Питер встал рядом с пилотами.       — Ну, мне пора, вообще-то.       — А то мы не в курсе, — закатил глаза Тони, корпусом повернувшись к сыну. — Точно не нужна помощь? Мы ведь можем остаться, ты только попроси.       Питер, улыбнувшись, закрыл глаза и покачал головой.       — Не надо, пап. Вы мне и так уже достаточно помогли. Дальше уже… короче, это моё личное дело. Я справлюсь, спасибо.       — Никак не привыкну, что тебе больше не семнадцать, — горько усмехнулся Тони, глянув сыну в глаза. — Даже это, — Тони еле заметно кивнул в сторону Стива, — один глаз на вас, второй — в никуда, как-то привычнее кажется.       Стив, шумно выдохнув, поджал губы, скрывая тем самым улыбку. Отвернувшись к окну, стал разглядывать посадочную полосу, покрытую тонким слоем снега. Изувеченный в далеком прошлом глаз теперь скрывала пиратская, как её называл сам Роджерс, чёрная повязка.       — Всё будет в порядке, — заверил Питер. — К тому же, Елена и Кейт обещали примчать, если я открытку пошлю. Всё под контролем.       — Видишь, Тони? У них уже своя экспедиция, им такие старики, как мы, не нужны.       — Это меня и пугает, — тихо ответил старший Старк, поправив очки на носу. — Ты же потом позвонишь домой? Как… как разберёшься со всем этим?       — Конечно. Пап, правда, всё будет нормально.       Питер наклонился к отцу, крепко обнимая его за плечи.       — Я чертовски горжусь тобой, Пит, — прошептал Тони, не устав напоминать об этом за последние полгода. Всё-таки, как говорил сам себе Старк старший, он был дерьмовым отцом последние двадцать с лишним лет. Пора навёрстывать упущенное.       И, в первую очередь, нужно было помочь сыну разобраться с тем, что произошло по вине Тони.

***

      У здания аэропорта Питера ожидал человек, что должен был передать ему машину. Питер, кутаясь в зимнюю куртку, ускорил шаг, двигаясь к единственному красному пикапу среди пары-тройки других автомобилей.       Сильный порыв ветра погнал по пустующей дороге мусорный пакет. Питер натянул капюшон на голову, чувствуя, как ветер царапает кожу. Солнце только-только всходило, окрашивая тающий снег желтовато-розовым светом. В воздухе, слишком уж чистом, что резало нос, прослеживался еле уловимый запах весны, и Питер усмехнулся себе под нос. Всё-таки, май на дворе, чему удивляться?       Рядом с пикапом стоял коренастый мужчина с достаточно густой бородой и светлыми волосами до плеч; издалека он напоминал хиппи или бездомного, но если сощуриться, немного побогохульствовать и скоситься, то он мог бы зайти и за подкаченную версию Иисуса. Он крутил в руке ключи, выжидая одного лишь Питера, поскольку в это утро не было ни одного самолёта, кроме кукурузника Старков. Заметив младшего Старка, махнул ему рукой.       Питер, невольно улыбнувшись, перебежал дорогу, оказавшись рядом с мужчиной в считанные секунды.       Они не виделись более десяти лет. За эти годы изменился, что не удивительно, только лишь Питер, в то время как мужчина, казалось, остался таким же, каким помнил его Старк. Большим, добродушным и немного пугающим.       Они приветственно пожали руки, но мужчина, неожиданно для Питера, вдруг притянул Старка для объятий:       — Мальчишка возмужал! — гоготал мужчина, покачиваясь с Питером, зажатым в крепких объятиях, что перехватывало дыхание.       — Я тоже рад тебя видеть, Тор, — голос Питера заглушал красный пуховик, в который он упёрся лицом, да крепкие руки, сцепившиеся на спине Питера.       Лишь спустя несколько секунд Старка выпустили из объятий. Раскрасневшийся, он продолжал улыбаться, смотря на высокого мужчину с уважением, немного обожанием и тоской.       — Ты почему так долго не объявлялся? Думал, открытками откупишься?       — А почему ты ни разу не приезжал? — передразнил Тор. — Да и рисунки свои слать перестал. Забыл меня, что ли?       Питер покачал головой.       — Мне же не десять. Я давно перестал рисовать всякие глупости.       Тор обошёл пикап, открывая багажник.       — Глупости? — поморщился Тор. — Между прочим, один из рисунков всей экспедиции всё ещё красуется на моём холодильнике. Ладно, малыш, забрасывай свои вещи. Дорогу знаешь?       Питер кивнул, сбрасывая сумку в багажный отсек. Тор захлопнул дверь, ещё раз осмотрев Питера.       — Разоделся так, будто на Северный полюс отправился. На тебе сколько вообще… а, плевать. Погоду видал? — Тор мотнул головой на окружающий их пустырь. — Потепление уже. Весна в самом разгаре.       — Я аляскинской погоде не доверяю, — закачал головой Питер, — по календарю, может, и май, но похоже больше на долбанную зиму.       — Оно и правильно так-то. Здесь природа сама себе хозяйка. Вроде думаешь, что потепление, а там и снегопад навалит. Непредсказуемость — конёк севера.       На какое-то время они замолчали. Вновь задул ветер, словно подтверждая слова Тора; капюшон куртки Питера задрался, на время слетев с его головы. Тор достал свою шапку из кармана, натягивая её на голову. Его покрасневшие на холоде руки, сплошь покрытые зажившими рубцами, выглядели так, словно мужчина всю свою жизнь работал за станком, хотя, насколько помнил Питер, кроме экспедиций в жизни Тора не было другой работы.       А, может, и была. Питер давно не видел Тора, не говорил с ним много лет. Ни отец за эти годы, ни кто-либо ещё не рассказывали Питеру о том, как там старый друг семьи. Что уж говорить о Питере, всегда с восторгом ожидавшим дядюшку Тора, что дарил на каждый день рождения деревянные мечи, шлемы викингов, игрушечные сундуки с сокровищами и прочее. Где-то ведь в комнате до сих пор стоит идеальная модель корабля, выструганная Одинсоном, которую он подарил Питеру на семилетие. Питер помнит, как игрался с ним в пиратское приключение, расправлял парус, что мог задёрнуться на ветру из открытого окна, с восторгом показывал Елене, когда она приезжала к ним погостить. Этот корабль — самая ценная безделушка из всех, что пылились много лет на полке у кровати.       Питер до нынешнего года не вспоминал про Тора. А Тор тем временем бережно хранил один из детских рисунков Старка.       Закусив губу, Питер выдохнул через нос. Ему стало не по себе.       — Слушай, — неловко начал Питер, лишь бы прекратить продолжительную тишину, и, снимая одну перчатку, достал сигарету из пачки, хоть и обещал себе бросить курить, — а тебя правда Тор зовут?..       Тор искренне и очень громко засмеялся, откинув назад голову.       — В детстве-то мне как-то всё равно было, — ещё более неловко продолжил Питер, теребя в руке сигарету, — а сейчас вот задумался…       — А ты думал, это у меня прозвище такое? Как у Капитана?       Питер, усмехнувшись, тихо согласился.       — Мой отец — норвежец, тот ещё любитель мифологии. И у меня, и у брата моего, да даже у сестры — всё оттуда, из родных сказок о богах.       — А как ты тут оказался? Ну, на Аляске.       — Как и все, кто здесь, в конечном итоге, оказываются — бежал от проблем. Тебе отец не рассказывал?       — Лишь только то, что вы познакомились во время экспедиции, связанной с каким-то рогом типа… — Питер щелкал пальцами, пытаясь вспомнить.       — Мы искали Гьяллархорн, — подсказал Тор, — хотя, по большей части, просто пили и веселились всё приключение. Рог не нашли, зато с твоим отцом и Лучником побывали в норвежской тюрьме. Славное было время, — глубоко втянув северный воздух носом, Тор продолжил: — много воды утекло с той экспедиции, жаль, мы сейчас совсем не те уже… Не сказал бы, что скучаю по молодости, — усмехнулся Тор, — я тогда был тем ещё придурком, но по приключениям с твоим отцом — пожалуй. А здесь… сюда меня занесло из-за брата.       — Нуждался в твоей помощи? — Питер поджёг кончик сигареты и сделал глубокую затяжку.       — В каком-то смысле. Нужно было помочь спрятаться от федералов, — Питер, подняв брови, задержал дыхание, чуть не закашлявшись от обжигающего дыма, растекающегося по лёгким, — нет, ничего такого. Там… там долгая история, малыш. Но, уверяю, его подставили. А Старк мне просто помог историю замять, насколько это возможно было. Документы, дом и прочее. Всё в его духе, в общем.       — А я-то думал, ты просто задолжал кучу бабок кому-нибудь, — нервно усмехнулся Питер, бросив мимолетный взгляд на свою сигарету. Глазами он зацепился за свои руки, что успели сильно покраснеть на морозе.       — Это тоже, — хмыкнул Тор. — Поэтому и перестал приезжать.       — Знаешь, я ведь только сейчас вспомнил, как ты помогал мне в детстве планировать свою экспедицию, — Питер уголком губ улыбнулся старому воспоминанию, теплом отдающему в сердце, — мою первую экспедицию с лучшим другом. Это была обычная игра, но мы тогда верили, что, когда вырастем, обязательно отправимся в это приключение.       — Что-то не могу вспомнить. Это про ваши поиски Эльдорадо с Харли?       — Хех, нет, нет, не это. Харли участвовал только приличия ради, как я думаю. Я про ту игру с Гарри. Помнишь его? — Тор лишь кивнул. — Ты рассказывал нам про Агарти. Про мир, спрятанный под нашим. Помогал найти вход туда. Это было… было здорово, правда. Иногда мне кажется, что я всё мог бы вернуть к тому дню. Чтобы игра перестала быть игрой, стала реальным делом. И мы бы отправились туда все, все вместе. Даже Гарри… — Питер задумался, вспоминая зимние вечера в особняке, когда он был ещё совсем ребёнком.       — А он разве не…       — Да знаю я! — в голосе Питера промелькнуло стыдливое раздражение, как будто ему напомнили о том, как он однажды сглупил. — Неужели, мне нельзя помечтать? Иногда я скучаю по нашей с ним дружбе.       — Вы были не разлей вода. Иногда мне казалось, что он сын Старка, отданный в другую семью.       — Мне тоже, — еле слышно прошептал Питер, отведя взгляд.       Питер зажал в зубах сигарету, доставая перчатку из кармана. Тор, наблюдая за Питером, неожиданно спросил, видимо, желая перевести тему в другое русло, туда, где Питера бы не царапало чувство вины за прошлое, туда, где Питер бы не ворошил старые раны:       — А как твой отец сейчас? Я слышал про Суринам, и мне.       — Ты ж моего отца знаешь, тот ещё живчик, — перебил Питер и поморщился от сигареты, дымящейся прямо в глаза. — Рука зажила, иногда ноет в непогоду, иногда тяжести не может поднимать, но, в целом, не жалуется. Харли Наташе, кстати, протез хороший сделал, прям как из научной фантастики. Теперь хромота практически не заметна. Киборгом её называем в шутку.       — Это хорошо, — кивнул Тор. Почесав затылок, он невзначай начал говорить: — Я ведь так и не приехал на похороны…       — Да. Не приехал, — Питер вновь перебил Тора и закусил губу, мотнув головой. — Ничего. Там и без тебя народу было многовато.       Тор кивнул. Неловко помявшись с ноги на ногу, протянул Питеру ключи от пикапа. По мужчине было видно: чувствовал себя виноватым.       За то, что не приезжал столько лет, хотя был совсем рядом, за то, что пропустил похороны старого друга. За то, что знал — ему врали про смерть Брюса, про настоящую причину, про реальные события, но сказать правду не могли.       И почему не мог сам спросить? Боялся, что догадки подтвердятся? Или не хотел ворошить старые раны?       — А ты что тут забыл? — спустя несколько секунд молчания спросил Тор, лишь бы в очередной раз перевести тему: первая попытка оказалась неудачной.       Питер затянулся, прищурив один глаз. За время их разговора стало намного светлее: теперь отчетливее различались контуры окружающих их лесов, гор вдали и снежной пустыни. Небо стало чище: не видно ни одного тяжелого облака, норовившего притянуть за собой огромную снеговую тучу. Если приглядеться, можно заметить там, ближе к горам и дальше от аэропорта, пятнышки домов и зелень травы, проглядывающей из-под снега.       Питер, разглядывая пейзаж, не сразу понял вопрос. Немного задумавшись, Питер сделал последнюю затяжку, затушив сигарету о подошву зимних ботинок. Положив бычок в карман, Питер, пожав плечами, со всей серьёзностью повторил слова Тора, взглянув в глаза мужчине:       — На Аляске ведь оказываются, потому что от проблем бегут. Прячутся, потому что много дерьма натворили.

***

      Экспедиция Старка второй раз за всю свою историю проводила похороны без тела. Без настоящего тела, если быть честными.       Ведь, формально, оба раза в гробу кто-то, да был.       Они вернулись из Суринама в начале сентября. Но похороны смогли провести лишь в ноябре.       Как оказалось, найти тело Брюса Беннера в горах и решить все те проблемы, что всплыли из-за их последней экспедиции, занимало намного больше времени, как им сначала казалось.       На кладбище собралось слишком много людей, но так считал, скорее всего, только Питер. Среди толпы чёрных и серых костюмов мелькало лицо Бетти Росс, бывшей невестки Брюса; там был и её отец — Генерал Таддеус Росс. Пришли и люди из университета, где Беннер преподавал то короткое время, когда экспедиция распалась, а были и те, что в старые времена помогали команде Старка в их путешествиях.       Питер стоял вдали от толпы, выкуривая последнюю, как он себе обещал, сигарету. Рядом стояла Кейт, кутаясь в длинное чёрное пальто. Бывало, осенний ветер был столь сильным, что холодные порывы метали в лицо Питера острые листья и вертолётики, упавшие с клёна. Морщась, он стряхивал листву с воротника куртки, не отрывая взгляда от чёрных пятен, мелькавших посреди серого кладбища. Кейт же, казалось, была окружена защитным полем: сколько бы ветер не дул, все атрибуты осеннего леса летели лишь на младшего Старка.       — Как думаешь, кто-то догадывается? — прошептала она, разглядывая людей, скопившихся у гроба, уже опущенного в землю. В данный момент времени, а тогда было около трёх часов дня, Кейт спрашивала Питера: «Догадываются ли люди, что в закрытом гробу, ровно по липовому завещанию Брюса Беннера, лежит совершенно другой человек, его возраста и телосложения, имени которого мы не узнаем, поскольку об этом позаботился дядюшка Росс, чтобы никто никогда не узнал об истории в Суринаме?».       — Возможно, — прохрипел Питер. Питер отвечал так, потому что сам, не являясь абсолютным дураком, догадался бы об этом. Брюс Беннер, в своём возрасте, не стал бы писать завещание, работая простым историком в простом университете Нью-Йорка.       По официальной версии, Брюс Беннер умер здесь, в особняке, от остановки сердца. Ему было сорок восемь лет.       По неофициальной версии, известной лишь экспедиции Старка, а также Генералу Таддеусу Россу, Брюс Беннер героически погиб в горах Суринама, тело которого подверглось воздействию магии Камней Бесконечности. Всё, что смогли найти люди Росса, перерыв пещеры вдоль и поперёк, — поясную сумку Брюса, внутри которой лежали его очки с треснувшим стеклом, старый блокнот с записями по различным легендам, в том числе и Камням Бесконечности, и осколок лазурного камня, который Брюс, видимо, подобрал в пещере, где всё и произошло.       Его тело, как считали люди Генерала, могло расщепить от воздействия столь сильной магии. Но никто не был уверен точно.       Ведь все, кто вплотную подобрался к теме Камней Бесконечности, изучив её до самых истоков появления, были мертвы.       Старый блокнот с записями спрятали в сейфе библиотеки особняка — там было много информации, полезной для любого кладоискателя. Треснувшие очки с камнем поставили на самом видном месте библиотеки, в витрину с трофеями. Они занимали почётное место между фотографией из Мексики и статуэткой династии Цин.       Жаль, Брюс так и не узнает, что за минерал нашёл.       Питер глубоко затянулся табачным дымом, даже не планируя выдыхать его в загрязнённый воздух Нью-Йорка.       Смерть перестала казаться Питеру чем-то страшным. Тем, что вызывало кошмары ещё в дни, когда они были в Суринаме. Тем, что не давало покоя и здесь, в родном особняке.       Достаточно лишь двух месяцев, чтобы смириться. Чтобы осознать — в этой игре не бывает партии без жертв. Как там сказал однажды Росс, когда решал всё это дерьмо с Суринамом, чтобы никто из экспедиции не стал таким же преступником, как и Уэйд Уилсон, убивший троих на горе, как и Квентин Бек, занимавшийся контрабандой? Как там сказал Росс, когда помог снять обвинения с Питера и Елены, оказавшихся одними из самых разыскиваемых мошенников в Мексике? Как там сказал Росс, разбирая кучу дерьма, возникшую после того, как Стив Роджерс, похороненный шесть лет назад, вернулся живым? Как там сказал Росс, подстраивая смерть своего друга?       Бог дал, Бог взял?

***

      Если ехать по Аляскинской трассе от Канады через Алкан Бордер, вплоть до Драй-Крик, то можно оказаться у Джонсон Ривер, куда держал путь Питер. Дорога от Канады до реки занимает около двух с половиной часов, но Питер Старк ехал другой дорогой, от Ненаны. От Ненаны до места назначения ему нужно было добираться около трёх часов, и вся дорога, хоть и переполненная впечатлениями от красоты аляскинской природы, сопровождалась тревогой от предстоящего.       Доехав до Джонсон Ривер, Питеру нужно было пересечь мост. Прямо под мостом, как и говорил Тор, были видны последствия потепления: лёд давал трещины, медленно пускаясь неровными кусками по течению в противоположную от гор сторону. На самом деле, младший Старк еле сдерживался от того, чтобы остановиться посреди моста, резко вдавив педаль тормоза, чтобы затем, вплоть до самого заката, стоять там, кутаться в куртку, курить одну сигарету за другой и наблюдать за льдинами, рассекающими водную гладь.       Только он не мог этого сделать. Не мог остановиться где-то там, где ему хотелось, приняв решение, что эта точка на карте, с такими координатами, и будет конечной в его маршруте. Не мог всё бросить ради сиюминутного порыва насладиться моментом.       Уже на мосту был виден деревянный домик, ради которого он проделал такой длинный путь.       Сам по себе мост был таким же обычным, как и все другие мосты на Земле, чистая правда от человека, проехавшего таких, как минимум, пару дюжин. Питера радовало, что это не мост, раскинувшийся над Коппенаме. Старк, дёрнув коробку передач, стал ехать на самой минимальной скорости, разглядывая окружающую его природу. Раз уж не мог остановиться, то пускай, хотя бы, растянет момент наслаждения. Подумает о жизни, о могучей северной стихии, о коренных народах, о людях, что впервые пришли в эти места. Вслушается в музыку, глубже вдохнёт режущий нос свежий воздух, улыбнётся солнцу, выглянувшему из-за небольшого облачка.

(Он просто не признавался самому себе, что думал в эту секунду про ветхий мостик над рекой, где чуть не погиб, спасая Кейт)

      Я держу тебя       Вершины неизвестных Питеру гор, припорошенные чистейшим белым снегом, виднелись вдали, напоминая о южном и тёплом Суринаме. Аляскинские горы, в отличие от Вильгельмина, были намного ниже и вытянутее, словно горки снега, сдвинутые в кучу, когда убираешь дорожку к дому. Но дорожка у дома — грязная, с пятнами от машинного масла, с торчащим кленовым листом и бычками. А аляскинские хребты — растянувшиеся камни, украшенные белой набивкой для игрушек.       Короче.       Питер считал, горные вершины Аляски намного прекраснее, чем те, что были в Суринаме.       Если суринамские горы до сих пор мелькали в кошмарах Питера, сейчас же, смотря на то, что было прямо под носом, Питер ощущал то самое спокойствие, о котором забыл на многие месяцы. Горы здесь — надежда, чистота и спасение. Горы в Суринаме же окрашены кровавым рассветом, острыми камнями, впивающимися в саму плоть, и воняют — именно воняют! — смертью.       У красных роз запах смерти. Такие розы отец клал на могилу матери Питера. Такая роза была в руке у Бетти на похоронах Брюса. Красные розы выращивал и дедушка, высаживая кусты с шипами прямо под окнами особняка. Эти же красные розы и перебили зловоние гниющего тела, дожидавшегося две недели момента похорон.       Белый всегда был олицетворением чистоты. Вершины Вильгельмина же, без горстки снега, были голыми, пугали своей пустотой, без листвы и снега, украшенные лишь бутонами алых роз крови Старков.

(Мелькали в кошмарах будто нож, занесённый у горла, будто камень, коснувшийся виска Тони Старка, будто выступ со следами крови Питера Старка)

      Сдохни, сдохни, сдохни!       Питер мотнул головой. Пригляделся к яркому голубому небу, на котором отчетливо виднелись редкие белые пушистые облака. Не скрывая улыбки, Питер увеличил громкость магнитолы. Отчего-то эти барашки на голубом давали уверенность. Вселяли надежду.       Всё-таки, здесь хорошо.       Тор и Стив говорили о том, что здешней погоде не стоит доверять. Вглядываясь в чистые небеса, Питер не верил их словам. Солнце, стоящее в зените, слепило в глаза. Кассетная музыка грела сердце. Что ещё нужно, чтобы доказать остальным — сегодня прекрасный день?       Проехав по мосту, Питер остановился, вспоминая дальнейший маршрут.       Перед ним оказалось две развилки. Питер свернул направо, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, а в салоне пикапа становится жарко. Стянув с головы шапку, Питер медленно ехал по неровной, заасфальтированной дороге, углубляясь в лес.       В конце одной из песен Леннон пропел: «Вчера любовь была такой простой игрой, а сегодня я вынужден прятаться», и Питер, сам того не желая, рассмеялся, выруливая среди множества ямок, украшавших дорогу к месту, куда ему надо.       «Иронично», — думал Питер, замедляя скорость до двадцати километров в час.       Магнитола тихо заиграла «Старика» Нила Янга с кассеты, издавая еле заметное шипение. Питер достал из пачки ещё одну сигарету, прикурив от старой зажигалки, оставшейся ещё со времён его первого приключения в Египте. Постепенно асфальтированная дорога заканчивалась, переходя в обычную просёлочную. Неровную, с буграми, что ветвляла среди деревьев. Чем глубже в лес и чем дальше от трассы, тем отчетливее Питер ощущал, что оказался…       Совсем один?       Да, несомненно, он проезжал неизменный пейзаж деревьев и мелькающих вдали гор; но то тут, то там виднелись редкие домики, вышки, базы для сторожей леса и поселения вроде Эстер, Фэрбанкс или Биг-Делта. А сейчас, оказавшись в очередном отрезанном от цивилизации месте, ощутил себя настолько одиноко, насколько может чувствовать себя человек, оказавшийся здесь.       За спиной — поселения, северные лица, жизнь.       Перед ним — деревянный дом и ничего более.       Нил Янг пел: «Взгляни, как проходит время. В конце концов, я остался совсем один», а Питер, трясущимися руками, сжимал руль.

***

      — Ты продолжишь поиски? — Кейт повернулась к Питеру всем телом.       Люди, присутствовавшие на похоронах, медленно расходились к своим автомобилям. Собирались на поминки в особняке Старков.       — Мне больше ничего не остаётся, — Питер отбросил докуренную сигарету в сторону, проведя рукой по волосам, — слишком долго пытался и это, кажется, начало входить в привычку или идею-фикс. Не знаю, — усмехнулся он, — возможно, мне просто скучно.       В их сторону медленно шла Елена. Её светлые волосы трепались на осеннем ветру, а руки плотно скрещены на груди, чтобы пальто не распахнулось. Елена, как оно всегда и было, серьёзна и хмура: впадинка между бровей казалась намного глубже, а губы плотно сжаты. Она шла к Кейт и Питеру так, словно держала наготове речь о том, как кто-то её разозлил.       — Хочешь, — Кейт наклонила голову, словно кошка, заинтересовавшаяся чужим поведением, — я найду свою мать? У неё должны быть контакты…       — Нет, — отрезал Питер, мотнув головой, — я прекрасно наслышан о её любви к собственной дочери.       — Ты про Элеонор сейчас? — ещё больше нахмурилась подошедшая к ним Елена, посмотрев поочерёдно то на Питера, то на Кейт. Оба кивнули. — Нет, малышка, даже не думай. Проблем не оберёшься. В общем, Пит, — закрыв тему с матерью Кейт, Елена повернулась к парню, — дело есть.       Запустив руку внутрь пальто, Елена вытащила из внутреннего кармана конверт, поверх которого была прикреплена визитка.       — Этот номер я нашла ещё там, когда мы улетали. Видимо, выпала из сумки или ещё чего. Не сказала сразу, сглупила, — один из уголков губ Елены приподнялся, будто тем самым она извинялась, — мне казалось, это может… ну, переждать. К тому же, номер — канадский, вряд ли бы он… короче, — Елена, выдохнув, мотнула головой, переключаясь на более важную тему: — то, что в конверте, помогли нарыть остальные. Там не так много информации, лишь пара ниточек. Но это уже что-то, да?       Питер взял протянутые предметы, с искрой надежды в глазах взглянув на Елену.       — После того, как ты сдался, мне пришлось взять всё в свои руки, — усмехнулась Елена, заправив несколько растрепавшихся прядей за ухо. — Ещё, не буду врать, я верю, что у этой истории может быть другой конец. Счастливый, что ли.       Резкий порыв ветра погнал осеннюю листву в сторону, с кладбища. Питер крепче сжал в руках конверт и визитку. Елена, с раздражением, вновь стала убирать выбившиеся пряди.       — А если быть уж совсем честными, — рядом с троицей неожиданно оказался Харли, — то мы все тут на это надеемся. Отец тоже подключился.       Питер, фыркнув, убрал конверт в карман своего пальто.       — Настолько всё плохо, да? — спросил Питер. — Уж кто-кто, так он точно бы не стал помогать в его поисках.       Харли кивнул, молчаливо ответив на вопрос младшего брата, и вмиг стал серьёзным.       — Мы переживаем, Пит. Хотим помочь. Думаешь, Стрэндж просто так летит к тем монахам горным? Всё-таки, магию только магией и можно срубить.       — Кэп ведь сам говорил, — добавила Кейт, — что все заслуживают шанс на искупление. А, по его мнению, Уилсон — в самом верху этого списка.       — Мы все обязаны Уэйду, — закончила Елена, поправляя теперь растрепавшиеся от недавнего порыва ветра волосы Питера. — И ты сам сказал, что Уэйд — хороший человек, а я, как ты помнишь, склонна доверять тебе абсолютно во всём, — Елена тепло улыбнулась, коснувшись пальцем кончика носа Питера, — намотай сопли на кулак и действуй, заноза. Мы, если нужно будет, подключимся. Ты только скажи.

***

      Из трубы деревянного домишки, стоявшего у реки, шёл густой серо-чёрный дым. Лодка, причаленная у небольшого мостика, мирно покачивалась от редких ударов отколовшегося льда, сталкиваясь боком о столбики, уходящие под воду. Припарковавшись рядом с другой машиной, Питер заглушил мотор, от чего в машине стало очень тихо: играющая до того музыка прекратила своё фоновое звучание, предоставив Питеру возможность ощутить всю силу той самой оглушающей тишины, сквозь писк которой прорывались еле уловимые вскрики воспоминаний и мыслей. Взяв бумажный пакет, покоившийся на пассажирском сидении рядом, Питер выдохнул через рот. Облачко пара напоминало сигаретный дым.       — В этом нет ничего страшного, — успокаивал он себя, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Надев вязаную шапку, Питер открыл дверцу машины и поставил ноги на замёрзшую твёрдую землю. Захлопнув дверь, Питер повторил: — Ничего страшного. Особенно, если здесь никого нет.       Погода здесь безветренна. Окружавший дом хвойный лес приятно радовал смесью свежего воздуха. Питер вслушивался в пение птиц, лишь бы не слушать внутренний голос, твердевший свалить отсюда к чертям.       — Когда мы были в баре, — рассказывала Кейт в день, когда они вернулись в Нью-Йорк, — я сразу поняла: дерьмовые дела у него. Он выглядел так, будто пустит себе пулю в лоб, если хоть на секунду отпустит контроль.       Питер медленно пошёл к домику, прокручивая в голове заготовленную речь, только бы не слышать голос Кейт. Он был готов ко всему: восемнадцать различных сценариев того, как пройдёт встреча, начинающихся приятными объятиями и тёплыми словами, заканчивающихся дракой и, возможно, перестрелкой.       Разбитые камешки возвращаются домой       Питер встал напротив двери. Окно рядом было зашторено, как и все те другие, что он успел увидеть со своего ракурса.       Если здесь никого нет, это к лучшему.       Только в чём тогда был смысл всех этих поисков, продлившихся более полугода?       Хватит трусить, Питер. Сейчас или никогда.       Если что, Питер первый в очереди на паническую атаку. Ведь так это называется? Воздуха здесь слишком мало, и аритмия, что ли, началась, да и как вообще справляться с тем, как сильно гудит голова, господи, зачем он вообще приехал, лучше бы он вернулся в машину, вдавив педаль газа на всю, он же знает, что случилось в Канаде, он же помнит, что случилось на горе, он же видел, с каким страхом Кейт.       Питер занёс кулак над дверью. Сколько раз принято стучать в таких ситуациях? Нужен ли специальный код? А звонка нет? Питер, смирившись со своим положением, пять раз постучал костяшкой указательного пальца.       Из дома тут же раздался раздражённый голос:       — Ничего не покупаю, незаконной охотой не занимаюсь, лодку не дам. Проваливайте.       Питер усмехнулся. Громко, на выдохе, почти болезненно. Всё-таки, это не так страшно? Можно же не бояться?       — Но, может, ты хотя бы взглянешь на товар? Столько часов сюда добирался, не хочу, чтоб время зря было потрачено! — Питер старался шутить. Правда. Только трясло его сильнее осинового листа на ветерке.       Через две секунды дверь перед Питером распахнулась. Напротив стоял Уилсон в потрепанной бежевой куртке, с мехом на воротнике, напоминавшей ту, что носили пилоты во время Второй мировой, и направлял дробовик прямо на Питера. Его лицо обросло бородой, что скрывала большую часть шрамов, а отросшие сальные волосы едва касались плеч. Руки Уэйда слегка дрожали, и даже на достаточном расстоянии Питер улавливал едкий запах перегара от крепкого алкоголя.       — Это потому что я цветы не прикупил? — одна бровь Питера приподнялась. — Так и быть, в следующий раз.       — Как ты меня нашёл?       — Так же, как и отца.       — Я не оставлял записки.       — Я войду? — не давая Уэйду однозначного ответа и не дожидаясь разрешения, Питер, всучив Уилсону бумажный пакет, сделал шаг вперёд, двигаясь к дивану. — И опусти уже ружьё. Так друзей не встречают. Мы же всё ещё друзья, а?       Питер, сняв куртку и шапку, бросил их на диван. В доме было достаточно тепло от печки, разожженной в другом углу просторной комнаты. Питера всё ещё трясло. Да и шум в голове будто бы сильнее стал.       Питер нервничал. Один из самых нелепых сценариев, проигранный в голове за последние месяцы свыше сотни раз, обретал всё более реальные черты. Уилсон — алкаш, готовый застрелить Питера из дробовика.       Чёрт. А глок-то он в пикапе забыл.       Перестрелки, значит, не будет?       Уэйд, захлопнув дверь, поставил дробовик у входа, а бумажный пакет положил на тумбочку. Развернувшись к Питеру, с раздражением спросил:       — Ты понимаешь значение фразы: «Не ищи меня»?       — Ага, — Питер плюхнулся на мягкий диван, вытянув вперёд ноги. — Но не очень понял, к чему это было. Вернее, догадки есть, но хотел бы ответа от тебя.       — Питер, я ясно.       — Уже не mi amor?       — Дал тебе понять, чтоб.       — Через Кейт.       — Ты не искал… Хорош базарить, когда я говорю!       — Конечно, mi cielo.       Уэйд, собиравшийся продолжить, замер с открытым ртом. Опомнившись, прищурился и, выставив указательный палец, сказал:       — Это моя фишка.       — Запатентуй испанский, петух недоделанный, тогда перестану, — пожал плечами Питер, отвернувшись к печке. Питер махнул рукой: — Ты остановился на моменте про то, как кинул меня.       — Я не кинул тебя, а защищал.       Питер рассмеялся. Вновь повернулся к Уэйду, стоявшему от него в нескольких шагах. При слабом освещении пары тусклых ламп в гостиной и огня в печке, на лице Уилсона лежало множество теней, делая его намного старше собственного возраста. И куда более усталым.       Ему так хотелось высказать Уилсону всё то, что горело на душе. Все те варианты возможного разговора, где Питер кричит, где Питер злится, где Питер смеётся. Так хотелось опрокинуть стол, врезать Уилсону, разбить стакан. Так хотелось крепко зажать в объятиях, пообещать быть рядом, извиниться за то, что не понял всё с самого начала.       Но язык не поворачивался. Будто воображаемых диалогов сполна хватило: всё, вволю наговорился, закрываем тему.       Питер молча смотрел на Уэйда. Улыбка после издевательского смеха медленно спадала.       Он не знал, что сказать.       — Я не ребёнок, чтобы меня защищать. Гондон злоебучий, — с раздражением добавил Питер и, для пущего эффекта, швырнул свою шапку в Уэйда. Нужно было выплеснуть злость хоть куда-то. Хоть на кого-то.       Это было так по-детски, что аж смешно.       Уэйд, подняв глаза к потолку, выдохнул. На его лице так и читалась молитва, обращённая к Господу. Именно этого он и боялся. Не хотел того, чего от него требовал Старк. Всё это затянется на долгие часы, перерастёт в бессмысленную перепалку и закончится разбитым носом, уж Уилсон уверен.       — Для этого ты меня нашёл? — устало спросил Уилсон, поднимая шапку с пола и неловко начав мять вязаный предмет в руках. — Чтобы сообщить, какой я гондон?       — Нет, Уэйд, — на выдохе ответил Питер. — Это, я думаю, ты знал и без меня.       Хмыкнув, Уилсон подошёл к Питеру. Кивнув на куртку, которую Питер тут же убрал, сел рядом со Старком, почесав отросшую бороду.       — Значит, нашёл меня, — не смотря на Питера, сказал Уэйд. — Я жестко спалился в Канаде?       Старк, поджав губы, тихо согласился со словами Уилсона. Взял протянутую шапку, сжав её в руках.       Уэйд будто прикалывался над тем, что произошло в Канаде. А Питера до сих пор озноб по позвоночнику пробирает, стоит вспомнить ту ночь.       — Клянусь, mi amor, — Уэйд повернулся к Питеру, и Старк впервые увидел в его глазах столько боли и сожаления, что собственное сердце чуть не остановилось, — я не хотел. Я… всё было под контролем до того дня. Я ведь думал вернуться, правда.       Уэйд, зажмурившись, будто в висках стреляла невыносимая боль, на секунду замолчал. А затем стал говорить очень тихо:       — Я в тот день хотел отправить тебе открытку. Хотел извиниться. Может, у нас бы получилось… что бы то ни было.       — Но ты потерял контроль, — продолжил за него Питер, осторожно коснувшись плеча Уилсона. Уэйд посмотрел на Питера глазами, полными отчаяния и непонимания. — Кейт рассказала, не смогла секретик долго держать, — усмехнулся Питер, а вместе с ним и Уэйд.       — Тогда я не понимаю тебя, — затряс головой Уэйд, — если ты знаешь, то зачем приехал? Заделался в самоубийцы?       — Да кому ты в уши ссышь, Уилсон? — Питер, наконец, убрал руку с плеча Уэйда. — Твой котелок стал терять крышку только тогда, когда ты сбежал от нас. До этого всё было нормально.       — Потому что я мог это контролировать, — огрызнулся Уилсон, начав нервно трясти левой ногой.       — Значит, будем учиться заново, — пожал плечами Питер, — ведь не просто же так я проделал такой путь.       Уэйд, покачав головой, подорвался с дивана в сторону кухни, огороженной лишь нитяной шторкой. На нитках было множество маленьких камешков, чем-то напоминавших шторки в домах вакандцев.       Питер, вздохнув, откинулся на спинку дивана, наблюдая за Уэйдом, что нервно откручивал крышку на бутылке водки. Рядом стоял граненый стакан, в который он стал наливать спиртное, расплескивая содержимое по столу трясущимися руками.       У Уэйда и раньше были некоторые проблемы с алкоголем. С самоконтролем. Агрессией. Манерами. Впрочем, можно обойтись без перечислений, достаточно просто открыть засекреченное досье, где чёрным по белому прописано, насколько Уэйд Уилсон — жуткий и аморальнейший тип, пригодный лишь для убийства.       А сейчас всё стало ещё хуже. Всё стало настоящей катастрофой. Будто его черты: отталкивающие, пугающие, ненавистные и огорчающие; все эти проявления личности Уэйда Уилсона, сотканные из прошлого и его боли, что оставила после себя глубокие шрамы, выкрутили, как колёсико громкости, на максимум. И создали настоящего ублюдка.       Что произошло на горе? Что его так сломало?       — Зря ты приехал, — достаточно громко, чтобы услышал Питер, сказал Уэйд. — Незачем делать из себя героя. Спасателя, чтоб тебя, — не улыбка, скорее, оскал отразился на лице Уэйда прежде, чем он сделал несколько глотков водки.       Поморщился, но будто не от вкуса, а от воспоминаний.       — Здорово ты придумал, Уэйд, — Питер встал с дивана, направляясь в сторону Уилсона. — А по какой причине я должен уходить?       Уэйд, задержав стакан у губ, исподлобья посмотрел на Питера. С опаской. С тревогой.       — Ты свои права тут не качай, — хоть Уэйд и пытался казаться грозным, чувствовалось, насколько он не уверен в собственных словах. — Это не твой дом.       Неужели, он боится Питера?..       Да, у Питера есть свои недостатки. Но он точно не из тех парней, которых стоит бояться. Можно презирать, ненавидеть или насмехаться. Но не бояться, нет.       По Уилсону видно, что он боится. Но Питер Старк готов поклясться честью своего отца, что не его, не Питера.       Питер даже не уверен, что Уилсон в принципе когда-то боялся.       — Как и не твой, — качнул головой в сторону Питер, прислонившись к дверному проёму плечом. — Дед, у которого ты этот дом снимаешь, сказал, ты плату ему задолжал. Но он так боялся, что ты его кокнешь, что не стал ничего говорить. Ну, я и заплатил за тебя. Так что… теперь, считай, это и мой дом тоже.       — Пошёл ты на хуй, Питер Старк, — рыкнул Уэйд, вновь схватившись за бутылку.       Питер, разозлившись, перехватил запястье Уилсона, тем самым пытаясь не дать ему налить себе ещё.       Он ничего не имел против алкоголя: каждый волен развлекаться так, как ему нашептал извращённый разум. Да о чем он может читать нравственные лекции, если сам совсем недавно вёл себя как подросток, дорвавшийся до алкогольной эйфории?       Просто Уэйд явно перегибал. Зашёл за ту грань, из которой редко кто выбирался.       Может, Питер не прав, раз считает, будто это его моральное право решать: пить Уэйду или нет. Да только Уилсон, честно говоря, заебал уже.       Уэйд, пытаясь вырваться, случайно отшвырнул бутылку водки в сторону, и та дала трещину, выливая содержимое на деревянный пол.       Если до этого Питер нервничал, то сейчас ему стало по-настоящему страшно. То, какая злость и ярость промелькнула в до того потухших глазах Уилсона, напугало Питера.       Так вот оно, как бывает, если отнять конфетку у сына Сатаны.       А ведь Стефан как-то мимолётом бросил мысль, что не бывает сущности страшнее, чем алкоголик, лишившийся бутылки.       Питер не успел сделать и шага назад, когда Уэйд, озверев в одну секунду, схватил Питера за грудки, толкая вперёд. Не ясно, кто из них споткнулся, но равновесие удержать не получилось, и Питер, потянув за собой Уэйда, упал на спину, оказавшись в полуметре головой от дивана.       У Питера на миг мелькнула мысль, что дело не в злосчастной водке; вернее, да, она послужила стартом, но всё равно причина не в этом. Уэйд слишком долго сдерживался.       Воспользовавшись лёгким шоком Уилсона, Питер тут же взял контроль в свои руки, толкая Уилсона в сторону, чтобы оказаться сверху. Барахтаясь и отбиваясь, они стали перекатываться по полу из стороны в сторону, в попытках оказаться сверху.       — На хуй пошёл из моей жизни! — закричал Уэйд в момент, когда оказался сверху. Момент власти продлился недолго — в следующую секунду Питер, ударив Уэйда коленом куда-то в живот, перевернул Уилсона на спину.       — Да угомонись ты, блять! — Питер, не контролируя свои действия, занёс кулак, ударив Уилсона, всё ещё предпринимающего попытки вырваться, по лицу.       Уилсон взвыл, запрокинув назад голову. Из носа тут же потекла струйка крови, стекая к глазу.       Неожиданно как для Питера, так и для самого Уэйда, удар в нос подействовал лучше любого диалога — на некоторое время Уилсон успокоился, шокированный тем, что Питер ударил первым.       — Чувак, прости, я машинально… — замялся Питер, продолжая крепко прижимать Уилсона к полу телом, а руками обхватив его запястья. По всему лицу Старка пробежала тень стыда и сожаления, но лишь на короткий миг.       Потому что Уэйд, закатив глаза, попытался сбросить с себя Питера, посчитав, будто Старк дал слабину, но лишь крепче вжался в Уилсона, удерживая его под собой.       — Выслушай же меня сначала! — рявкнул Питер, потянув руки Уэйда на его грудь и стал крепко прижимать их в скрещенном положении. — Я все эти девять ебучих месяцев искал тебя, дай мне сказать то, на что я имею полное право, потому что ты ушёл, оставив за собой последнее слово, но даже не дал мне шанса ответить. Договор? — Уэйд, в глазах которого так и сверкали молнии, молчал. Питер, разозлившись, скрутил кожу на запястьях Уилсона, вызвав у того громкое шипение. — Договор, блять, Уэйд, или нет?!       Уэйд, закусив губу, моргнул, тем самым давая Питеру слово.       Питер пристально вглядывался в глаза Уилсона, выжидая, когда его злость сойдёт на нет. Стоило сердцу относительно выровнять ритм, Питер тихо сказал:       — Я тоже виноват.       Уэйд покосился на Питера с усмешкой и удивлением, читаемыми в глазах.       — То, что было в Египте — моя вина. И то, что последовало потом, было по моей вине.       Уэйд вновь пытался дёрнуться, явно недовольный тем, о чём говорил Питер.       — Слушай, я ведь должен был догадаться с самого начала. Ты не был на стороне Бека. Никогда. И никогда не бросал меня. Ты осознанно выбрал мою сторону в Египте, вернулся за мной в тюрьму, хоть и не сам, ну, ты понял. Отправился с нами в Суринам и до последнего защищал нас. Ты знал, чем это грозит тебе, но всё равно был с нами. Я был не прав, когда обвинял тебя. Ты хороший человек, Уэйд Уилсон.       — Это ничего не меняет, — прохрипел Уэйд, отвернувшись к печке.       — Это лишь доказывает, что ты зря думаешь, будто я тебя ненавижу. Да и тебе пора перестать ненавидеть себя. Потому что, как оказалось, есть сотня причин, по которым я могу тебя…       Питер не закончил мысль. Уэйд посмотрел на него с вызовом. Давай же. Скажи это.

(Если первым признаешься, то проиграешь)

      — То, что ты придумал, не отменяет того, кто я такой, — Уэйд, казалось, смирился со своим положением, полностью расслабившись под Питером и приняв куда более удобную позу. Питер, почувствовав, как проигрывает в битве за первенство контроля, тоже сдался, расслабляя хватку на запястьях Уэйда. — Та хуйня на горе лишь дала старт тому, что я долгое время топил в себе.       Питер, сложив губы в прямую линию, нахмурился. Струйка крови не успела протянуться дальше — засохла в одном положении, еле касаясь тёмных кругов под глазами. Питер осторожно провёл большим пальцем по щеке Уэйда, стирая кровавый след.       — Не знаю, что ты там топил, но… думаю, самое время рассказать об этом?       — А ты больше не будешь меня бить? — Уэйд заглянул в глаза Питеру, а Питер не убирал руки с лица Уэйда.       — Если ты не будешь кидаться на меня из-за бутылки водки, — хмыкнул Питер. — Совсем уже одичал без людей, — в голосе Питера, неожиданно для них двоих, прорезалась нежность. — Так что? Временное перемирие? Простишь меня за всё это?       Питер вытянул перед лицом Уэйда мизинчик.       — Я тебя ненавижу, mi amor.       — Да кому ты заливаешь, mi mercenario? — улыбнулся Питер. — Ты меня обожаешь.       Уэйд смотрел на Питера, в глазах которого читалось искреннее сожаление. Грудину сводило от тоски, что именно Уэйд стал причиной, по которой Питеру приходилось всё это терпеть. Мотаться по миру в поисках наёмника, сбежавшего от остальных. Быть преданным трижды, но продолжать верить, убеждая, что это он сам виноват в произошедшем. Уэйд обещал себе в Египте, что больше никогда не появится в жизни мальчишки — знал ведь, чем обернётся. И, нарушив собственное обещание, валялся с ним теперь на полу, в самой глуши Аляски, собираясь простить того, кто в прощении не нуждался. Смотря на тепло в карих глазах Питера, видя его примирительную улыбку, слыша, с какой надеждой он говорит, тот зуд, что мог привести к очередному приступу, становился тише и тише, уходя на второй план.       Не хватало пластинки старины Кука, солнечного света, пропускаемого в комнату через белый тюль, и запаха чего-то вкусного. Широкая улыбка красных губ матери сменялась легкой и беззаботной улыбкой Питера.       Прямо как дома.       Уэйд протянул мизинчик Питеру. Они скрепили их, немного тряхнув. Как глупые дети, прощающие друг другу нелепости. Своеобразное обещание, способное построить разрушенный домик заново.       — Распустил тут сопли, — хмыкнул Уэйд, — но ладно, мой маленький психопат с прорезающимися зубками драчливости, так и быть, прощу тебя.       — Точно?       — Тебе договор составить?       — Тогда, прости ещё раз.       — М?       В короткой тишине маленького домика раздался хлопок пощечины.       — Блять, за что?! — зашипел Уэйд, прижав горящую щеку к холодному полу.       — За то, что не попрощался, — лицо Питера стало серьезным лишь на пару мгновений, но тут же вернулось к сочувствию. Старк потянулся к Уэйду, взял его за лицо, нежно проведя пальцами по раскрасневшейся щеке, и прошептал: — Прости, я хотел сделать это, когда ты дверь откроешь, но ты дробовик на меня наставил, я стушевался, сам понимаешь, тревога эта, сколько уж не виделись.       — Справедливо, — поморщился Уилсон. — А обещал же, сучёныш, что больше не будешь бить…       — Это другое. Всё, клянусь, больше не буду.       — Почему я тебе не верю? — застонал Уэйд.       — Не один же я должен страдать от недоверия в этом союзе, — пожал плечами Питер, поднимаясь, наконец, с Уэйда. Протянув руку Уилсону, помог ему встать. — Теперь мы можем поговорить?       — Так горишь желанием получить ожидаемый в сюжете флэшбек? — поиграл бровями Уэйд.       — Чего? — нахмурился Питер.       — Ну, смотри.

***

      Когда Квентин Бек, переполненный ощущением власти, направил на Уэйда Уилсона руку, Уэйд хотел рассмеяться. К чему эта пафосность? К чему этот цирковой трюк? Что он сделает? Пощелкает пальцами или покажет фокус? Ну же! Давай!       Уэйд Уилсон ощутил себя как на аттракционе, когда вагонетка, поднявшись на самую высокую точку, вдруг начинает спускаться. Как на качелях, когда сильно раскачаешься, — в момент полёта и в момент падения. Он перестал ощущать собственное тело, он ощущал лишь душу, вырвавшуюся на несколько мгновений за пределы оболочки. Так ещё бывает, когда во сне падаешь, подумал он.       Уэйд не отрицал мысли, что умер. Что смерть — именно такая. Когда душа покидает тело, становится астральной сущностью, и всё это на несколько секунд, перед полной тьмой.       Зато, он, вроде как, героем умер. Если его поступок можно назвать героическим.       Но мнимое ощущение смерти продлилось недолго. Вскоре Уэйд ощутил адскую боль по всему телу, будто его сбросили с обрыва. А через ещё какое-то время, когда всё вокруг перестало плыть, как при сильном опьянении, Уэйд осознал, что всё ещё находится в пещере.       Кое-как поднявшись, Уэйд, шатаясь, пытался понять, куда идти, чтобы выбраться. Озираясь по сторонам, Уэйд мог в любую секунду упасть, поскольку ноги стали врагами его, полностью забыв, что подчиняются его мозгу. Не выдержав и минуты, Уэйд вновь упал, застонав от боли. Глаза еле открывались, зрение не хотело фокусироваться. Уэйд смотрел на каменный пол, пытаясь отдышаться.       Невыносимая боль в ноге. Гул в затылке. Может, он упал с большой высоты?       Но где он, блять?       — Сопляк ебучий, — прокуренный голос зазвучал над головой, — как ты ещё не сдох?       Армейские ботинки, вычищенные до идеального состояния, что в собственном отражении можно разглядеть первые морщины, неожиданно возникли перед носом. В ботинки заправлены штаны цвета хаки, без единой складки, без единого намёка на неопрятность. Не стоило особо напрягаться, чтобы понять, кто стоит перед Уэйдом.       Пепел упал вниз, когда Уэйд поднял голову.       — Она упала с лестницы, беременная тобой, — отец сплюнул, вязкая слюна упала рядом с рукой Уэйда, — но, видимо, Господь её ненавидел, раз оставил тебя в живых. Забрал её к себе взамен за то, что ты, поганый ублюдок, всё ещё дышишь.       Уэйд злился. Уэйд хотел убить засранца. Уэйд пытался подняться, лишь бы заткнуть уёбка.       — Ты знатно облажался, — отец сел на корточки, смотря на Уэйда сощуренными глазами; во рту зажата сигара, кончик которой ярко загорелся, стоило ему сделать глубокую затяжку. Уэйд уперся руками достаточно хорошо, чтобы смотреть отцу в глаза, и тот, неожиданно, но так ожидаемо, выдохнул густой дым в лицо сына. — Тебе самому от себя не тошно?       Уэйд поднял правую руку, сосредоточив всю силу и опору на левой. Попытался толкнуть отца, лишь бы сделать хоть что-то.       Но тот только и рассмеялся глупым попыткам Уэйда.       — Посмешище. Ты просто посмешище. Урод, слабак и мудак. Вот ты кто, Уинстон.       — Стараюсь походить на папочку, — прохрипел Уэйд и засмеялся.       Отец, с размаху, ударил Уэйда по лицу, выбив из него весь дух. Уэйд упал на бок, тяжело дыша.       — Щенок, блять, — он вновь сплюнул. — Знала бы мамка, что ты, — зашипел отец, неоднозначно махнув рукой, — из этого сборища, умерла бы со стыда.       Отец упал на колени, схватив Уэйда за воротник рубашки, притянув к себе.       — Мы таких, как ты, в армии переучивали, сынок, — хрипел он, бегая глазами по лицу Уэйда, — психи вы конченные. Как же мне мерзко, — он резко отпустил ворот Уэйда, от чего тот упал на пол, хрипя от боли, — что ты — мой сын.       — Взаимно, мудила ебучий, — Уэйд откашлялся, изо рта плеснули брызги крови, перемешавшиеся со слюной.       Тогда отец ударил его ещё раз. И ещё. И ещё. И ещё. И ещё.       На шестой раз Уэйд услышал вертолеты и стрельбу вокруг. Грудь сдавливала невыносимая тяжесть, во рту чувствовался привкус крови, а ещё хотелось напиться так, чтобы забыть собственное имя.       Тьма пещеры сменилась ярким, припекающим голову южным солнцем.       — Гори в аду, сука! — прокричал кто-то справа, а в следующую секунду человек, избивавший Уэйда, упал замертво. — Вот ведь ублюдок!       Райан подбежал к Уэйду, столкнув труп с его тела.       — Гренадские коммуняки, — сплюнул Райан, протянув Уэйду руку.       Райан, Райан, Райан. Уэйд помнил его. Светловолосый мальчишка, немногим младше Уилсона. У него дома девушка, беременная. Сам он здесь по собственному желанию, патриот несчастный, с желанием заработать на лучшую жизнь.       Он ведь в машинах неплохо разбирается. А ещё пародирует людей так, что не отличить.       Уэйд сцепился, будто в крепком рукопожатии, с Райаном. Райан потянул Уилсона на себя, широко улыбаясь.       Не успел Уилсон подняться, во лбу Райана, идеально, прямо по линейке, оказалась кровавая дыра от пули.       Его девушка сейчас, наверное, поглаживала живот, думая о дне, когда Райан вернётся домой.       — Мать твою! — вскрикнул Уэйд, отскочив от Райана, будто от огня.       Райан упал на землю. Стрелок, стоявший позади, целился в Уэйда. Уилсон, резко развернувшись, выстрелил, не глядя.       Он не знал, откуда в нём такая удача — стрелять точно в цель. Не знал, не пытался узнать и уж точно не хотел слышать ответ на свой вопрос.       Что-то жёлтое мелькнуло на подкорке сознания, словно блик от солнца, словно чёрные мушки в глазах, когда сильно устал. Прирождённый убийца. Вот ты кто.       И, прежде, чем Уэйд успел осознать эту мысль, перед глазами мелькнули три наёмника из пещеры, получившие пули прямо в лоб. Ты разве не видишь? Всё закономерно.       Убийцей Райана оказался мальчишка лет тринадцати. Он и оружие-то впервые в жизни в руки взял. Защищался. Защищался, потому что Райан убил его отца. Уэйд выстрелил мальчику в живот, отстрочив смерть на несколько минут.       Чем он отличался от своего отца? Чем он отличался от остальных?       Когда Уэйд подбежал к телу пацана, то тут же оказался в джунглях. И вместо одного тела мальчишки, перед ним было две дюжины трупов.       Зуд в голове. Что-то скреблось в черепной коробке, будто пыталось вырыть себе путь на волю. Оно скреблось нещадно, молило о свободе.       Уганда. Чёртова Уганда.       Всё всегда сводится к Уганде.       Полнейшая тишина близ деревни. Задание выполнено. Среди трупов, помимо мужчин, две женщины и три ребёнка. Молодые парни, верившие в революцию. Люди, никак не способные понять, почему пришёл наёмник в чёрном, убивающий всех без разбору.       Пистолет выпал из рук Уэйда, глухо ударившись о землю. Его руки окровавлены, а на лице один из самых узнаваемых шрамов — поперёк лица, от скулы к губе.       Кровавая резня. Вопиющий случай насилия среди мирного населения.       В кустах плачет младенец. Мать спрятала его там перед смертью.       Уэйд идёт к кустам, а сердце перестало отстукивать хоть какой-то ритм. Уэйд наклоняется, расталкивая заросли руками, чтобы найти младенца.       Он не плачет, он рыдает, верещит на все джунгли. Он верещал всё то время, что Уэйд убивал его семью. Но Уилсон услышал только сейчас, когда истерика жён и матерей, когда яростные крики мужчин, когда звуки выстрелов прекратились.       Когда настала та самая, известная каждому, пережившему ужас в своей жизни, оглушающая тишина.       Уэйд бережно берет младенца на руки, нашептывая ему слова успокоения.       Он ненавидит себя. Он ненавидит каждый свой вздох. Каждую свою мысль. Каждое действие.       Младенец не перестаёт рыдать. Даже когда Уэйд крепко прижимает его к груди. Даже когда достаёт нож.       Перестань себе лгать.       — Спи, моя радость, усни, — шепчет он, закусив щеку.       Такое было задание. Таковы были условия. Таков был Уэйд Уилсон.       Не было никакого задания.       Они велели избавиться лишь от трёх парней.       — Брось нож, Уилсон, — тихо сказал знакомый голос.       Уэйд поднял голову. В паре метров от него стоял Питер.       — Брось, — повторил Питер.       Джунгли перед Уэйдом затряслись. Деревья сменились на те, что были в Гренаде. Потом обрели черты деревьев рядом с домом. Уэйд затряс головой. Локации сменялись со скоростью света, то напоминая фон из старых вестернов, то приобретая черты реальных мест, в конечном итоге становясь лишь бессмысленной формой, отражающей суть самого Уэйда.       Питер протянул руку, ободряюще улыбнувшись. Уэйд готов был последовать за ним. Он не знал этого человека, но чувствовал в нем что-то своё.       Нечего его слушать.       Но.       Младенец на руках перестал рыдать. Кровь хлестнула на шею, руки и грудь.       А Питер пропал.       Он не настоящий.       Уэйд стоял в пещере, упираясь плечом в один из каменных уступов. Как оказался там — он не понимал. Но Уэйд продолжал идти вперёд, цепляясь за всё, что выпирало.       Из носа текла кровь, а пара рёбер точно сломаны. Уэйд остановился, переводя дух. Коснулся лба кончиком пальцев и почувствовал что-то тёплое и жидкое. Не удивительно, если у него сотрясение.       Уэйд сделал ещё шаг, оказавшись в Уганде. Вновь.       Мертвые тела вокруг него. Рыдающий младенец в кустах.       Питер, смотревший на Уэйда.       — Зачем ты убил их? — спокойно спросил Питер.       — Потому что захотел, — прорычал он, продолжая хромать дальше.       — Нет, — цокнул Питер, мотнув головой несколько раз. — Это было задание.       Уэйд, чувствуя, как покидают силы, упал на колени.       Он не помнит, какое было задание. Он не помнит, что говорил ему тот человек. Он не помнит человека, что давал задание.       — Ты годами стирал из головы тот день, — успокаивающий голос Питера волнами отдавался в голове Уэйда; напоминал шум прибоя, напоминал тихий смех в переполненном доме, напоминал колыбельную, которую пела мать. — Ты винил себя, но твоей вины в этом не было.       Он лжёт.       Уэйд машет рукой, избавляясь от жёлтого свечения, от жужжания над ухом, от надоедливых мошек влажного климата.       Пытается сделать тебя слабым. Так будет проще убить тебя.       Уэйд начинает кричать, лишь бы не слышать то, что жужжало в голове.       А рядом с ним, заглядывая в лицо, стоит он сам. Тот же самый Уэйд, скалящийся, ухмыляющийся, довольный победой. И глаза горят ярко-жёлтым огнём, словно фары в ночи. Смеётся так громко, так неприлично, что режет душу.       Уэйд встаёт. Неловко, словно жеребёнок после рождения. Поворачивается к Питеру, видя лишь его очертания.       Не-Уэйд пропал. Но Уэйд всё ещё слышит его надменный смех.       Небо над Угандой затянуто тучами. Вспышки молний отсвечивают жёлтым, изредка мелькают другие цвета радуги.       Каждая вспышка молнии на секунду превращает угандийскую деревню в пещеру. Но лишь на короткую секунду.       Уэйду кажется, будто его, как куклу, дёргают за ниточки, заставляя делать то, чего он делать не желает. Ему бы сейчас в свою квартиру, слушать кассеты, пить виски и думать о походе к психотерапевту. Ему бы тёплое солнце южных стран, спокойствие и шум прибоя.       Убей его. Ну же. Пока он не понял.       Питер спокоен. У Питера на лице, кроме лёгкой улыбки, ничего не отражалось. В его карих глазах плескались солнечные лучи дня, когда мама готовила завтрак, напевая Сэма Кука. В его глазах дом, в котором он так нуждался.       Уэйд делает шаг к Питеру. Ему хочется попросить прощения. Ему хочется упасть в ноги Питера, в мольбе прося, чтобы он не ненавидел его. Что он заслуживал любви. Что он мог быть хорошим человеком.       Присмотрись. Он не верит, что ты настоящий.       Потому что боится тебя.       Потому что ты — прирождённый убийца.       Уэйд замер. Лицо Питера стало искажаться, приобретать зловещие черты.       Убей его.       Убей его, пока можешь.       За спиной Питера появился Не-Уэйд, сжимая руки на шее Старка:       — Убей его! — чуть ли не визжал Не-Уэйд, затрясшись так, будто у него начался припадок.       — Уэйд, ты меня пугаешь, — рот Питера не открывался, его голос звучал где-то на задворках сознания.       Уэйд почувствовал, как зуд усилился.       А вместо Питера перед ним оказался отец.       — Это же я. Mi amor.       Иллюзия. Голос Питера, а перед ним — вовсе не Питер.       Отец играл с его сознанием, как всегда это любил. Делал из Уилсона свою игрушку. Делал из Уэйда свою куклу для битья.       Убей его.       Уэйд, озверев, кинулся на отца, избивая его столь яростно, что становилось от самого себя тошно.       Время потеряло границы. Прошло несколько секунд или несколько часов?       В чертах окровавленного лица вдруг стало проявляться лицо Питера. А солнце, играющее светом в листве африканских деревьев, сменился на тьму пещеры.       Питер улыбнулся, тихо прошептав: «Я прощаю тебя».       Тело вновь сковали колючие шипы боли. Уэйд чувствовал, что его опять отбросило куда-то, но впервые за всё это время он осознал, насколько ему плевать, где он находится.       Он не знал, сколько прошло времени между моментом полной тишины и тихим голосом, зовущим его по имени. Когда Уэйд очнулся, ему показалось, словно рядом стоит Михаил, что проведёт его через врата рая.       Уэйд не верил. Он с самого детства был уверен — все Уилсоны, по наследственному билету и связям, попадают в ад.       — Не обещаю, что полностью избавлю от влияния Камней, но иллюзии точно прекратятся, — послышался знакомый голос.       — Отъебитесь уже от меня, — прохрипел Уэйд, пытаясь перевернуться на другой бок.       — Ох, я бы с радостью. Да только он в тебе нуждается сейчас. А ты — в нём.       Уэйд не понимал, о чём говорил знакомый голос.       Жёлтый зудел в голове. Но что-то (кто-то) не давало ему вырваться наружу. Взять контроль над Уэйдом.       Вдруг ему протянули руку, помогая подняться.       — Я не дам тебе так просто умереть, Уэйд. Пожалуйста, защити его.       Силуэт стал обретать знакомые черты. Круглые очки на носу, кудрявые седые волосы и глубокие зелёные глаза. Брюс Беннер смотрел на Уэйда Уилсона с мольбой.       — Мне не пережить щелчок. А ему — схватку с Беком. Спаси Питера, Уэйд. Прошу тебя.       Уэйд схватился за протянутую руку.       Мираж рассеялся, обретая черты реальности, когда прозвучал выстрел.       Он был на выступе у горы, направляя пистолет на труп Бека.

*

      Записывая кассету для Питера, Уэйд продумывал каждую строчку письма с такой ответственностью, словно писал завещание.       В каком-то смысле, для Уэйда то, что он делал, и ощущалось, как смерть.       После произошедшего на горе, он думал, что зуд прекратится. Только, чем чаще он оставался в номере один, тем хуже обстояла ситуация.       Уэйд не чувствовал вины за то, что делал.       Брюс просил защитить. Уэйд сделал то, о чём его просили.       Жёлтый говорил ночью. Жёлтый говорил днём. Жёлтый часто говорил. А Уэйд не мог его заткнуть.       В бар он пришёл, прекрасно понимая, что там будет Бишоп. Надеялся через неё передать конверт, и всё то сожаление о содеянном.       Но всё пошло не так. Ему пришлось вернуться в номер вместе с Кейт и Еленой. Дождаться, пока они уснут. Оставить бумажный пакет на своей кровати, схватив сумку с вещами из-под кровати, и выскользнуть из номера, пока никто не опомнился, стукая костылями о паркет.       Уэйд ехал в такси, думая лишь о том, как сильно Питер будет его ненавидеть.       Впрочем, пускай встанет в очередь.

*

      Полгода жизни в Канаде прошли тихо и спокойно, ровно так, как и планировал Уилсон.       Поселившись в доме своего деда, откуда отец съехал ещё в подростковые годы, Уэйд устроился на подработку на лесопилке. Среди суровых мужиков, работавших в поте лица с утра до заката, Уэйд узнавал себя: беглецов от прошлой жизни, тех, кто хотел спрятаться у всех на виду. Потерянных, заебавшихся, уставших от всего того дерьма, что происходило вокруг.       Зуд в голове постепенно затихал. Уэйд чувствовал контроль кончиками пальцев: стоило начаться приступу — работал до изнеможения, пока не отключится от усталости на двухспальной скрипучей кровати. Бросил пить. Исправно ходил на работу, ни дня не пропустив. Уэйд ни с кем не выходил на контакт. Умело заметал следы своего присутствия в Канаде. Да и в принципе — своего присутствия где бы то ни было.       Полгода жизни в Канаде прошли тихо и спокойно, ровно так, как и планировал Уилсон.       В марте всё стало катиться в самую глубочайщую жопу.       В его дом, в воскресное утро, кто-то постучал. Уэйд открыл дверь, нахмурив брови так сильно, что заболел лоб. Кому понадобилось к нему заходить? У него сегодня выходной.       — В последнюю нашу встречу ты выглядел лучше, Уэйд, — ровный, приятный слуху и душе голос, прозвучал на крыльце его дома. В груди, может, и потеплело, но улыбка на лице не спешила появляться. Перед Уэйдом стоял Джеймс Хоуллет, в старой дублёнке и кепке. Он выглядел точно так же, как и десять лет назад. Та же идеальная бородка, та же причёска, тот же пронзительный взгляд зелёных глаз.       Уэйду хотелось рассмеяться. Хотелось захлопнуть дверь. Хотелось застрелиться.       Джеймс, в военные годы прозванного Росомахой (история, о которой даже Уилсону вспоминать тошно), считался мёртвым около десяти лет. Уэйд Уилсон, устроивший кровавую резню в Уганде, кстати, тоже был мёртв.       — Ты мёртв, — только и сказал Уэйд, потеряв какую-либо радость от того, что его старый друг стоит напротив.       — Ты тоже, — отчеканил Джеймс, не сводя взгляда с изуродованного шрамами лица Уилсона. Уэйд пропустил Джеймса в дом, выглянув на улицу, чтобы понять, не следил ли кто-то за ними.       Уэйд впервые в жизни не знал, что ещё сказать. Появление Джеймса, а теперь уже Логана, как он потом объяснил, отдавало чем-то, что воняло полным дерьмом. Не бывает такого, чтобы старый друг воскрес из мёртвых только для того, чтобы сказать про уродливое лицо.       — Не смотри на меня так, словно я из миграционки к тебе нагрянул. Я пришёл поздороваться.       — Как ты меня нашёл?       — Мы с Кайлой видели тебя в городе, — заметив замешательство Уэйда, Логан пояснил: — это моя жена.       Уэйд хмыкнул. Десять лет назад этого мужика похоронили, он успел наворотить дерьма похлеще самого Уилсона, был одним из самых отпетых наёмников и просто настоящим мудозвоном. Его ненавидели, его боялись, его сторонились и желали смерти все, кому не лень. А сейчас он стоит, улыбается так глазками своими глубокими, проницательными, выглядит отлично для своих лет, и живёт с женой.       С женой без кошмаров, без зуда в голове, без жёлтого. Без страха, что однажды проснётся от крика, но это будет не его собственный, а крик жены, которую он будет убивать, всё ещё думая, что находится где-нибудь в Уганде или Боливии.       Почему кому-то всё, а другим — ничего?       — То есть ты просто увидел меня в городе, а потом выяснил, где я живу?       — Ты работаешь на лесопилке, где я сам работал, Уэйд. Уж о болтуне с лицом, похожим на бумагу, пропущенную через сломанный шредер, я как-нибудь, да узнаю.       Уэйд провёл Джеймса на кухню. Предложил ему пива, что стояло там несколько месяцев. Джеймс не отказался. Они взяли по бутылке, вышли на крыльцо, сели на ступеньки и не знали, что ещё можно сказать.       Только потом Джеймс рассказал о том десятилетии, что провёл: о том, как его взяли в плен, как он подстроил собственную смерть, лишь бы избавиться от влияния Росса, что, к слову, и подстроил смерть Уилсона; рассказал о годах, проведённых в поиске себя и своего места в жизни, о встрече с Кайлой. Только потом Уэйд рассказал о своей жизни, опуская все те моменты, что считал неправильными: Уганду, работу на Бека, брошенного Питера.       Они выпили ещё по одной, когда Джеймс рассказал о том, что они с Кайлой хотят завести ребёнка, а Уэйд смутно описал человека, что стал для него слишком дорог. Дело не в алкоголе, развязавшем язык; на душе слишком горела рана, всё никак не пытавшаяся зажить.       Тогда-то Джеймс, задумчиво допивая остатки из бутылки, сказал, что Уэйду лучше вернуться. Потому что так надо. Потому что так правильно.       Потому что Уэйд загибался в своём чёртовом одиночестве.       Они попрощались через несколько часов, обещая друг другу ещё свидеться. Уэйд закрыл за Джеймсом дверь, услышав на подкорке что-то, напоминавшее давно забытый голос.       Помнишь, как вы вдвоём устроили перестрелку в баре? Кровищи же было…       Уэйд дёрнул засов, мотнув головой.

*

      Уэйд не помнит, как оказался в том баре. Он помнил только назойливый шепот, не прекращавшийся со дня, как к нему пришёл Джеймс-Логан.       Всё окрасилось жёлтым. Свет лампы, отражение от бутылок, сами люди и их голоса. Он говорил слова, и те стали жёлтыми, разлетаясь по комнате густыми облачками с чёрным обрамлением.       Он был на почте пару часов назад. Купил открытку с Ниагарским водопадом, успев начеркать на ней лишь:

ты был прав. двойные звёзды

      Он планировал дописать открытку в баре. Он планировал ещё что-то сделать. В машине уже растаяло мороженое, но он точно хотел что-то сделать.       Но что?       В баре было так шумно, что хотелось кричать самому. Зубы скрипели от каждого громкого смеха, от каждого звона бокалов.       Что он делал в баре?       Уэйд не помнит, что послужило причиной.       Уэйд не помнит.       Помнит лишь кошмары про Уганду. Лишь окровавленное лицо Питера. Скрип в голове.       Восемьдесят пятый год, зима почти закончилась. Вашим заказом был мужик, торгующий наркотой. Он мешал другим парням с той улицы. Они отвалили огромную сумму, лишь бы вы убрали этого кретина с дороги.       Но кто же знал, что тот бар переполнен его людьми?       Джеймс завалил троих. Тебе на спину запрыгнул самый низкий.       Нет.       Ты взял нож, оставшийся на барной стойке, сбросил парня с себя и воткнул лезвие ему в глаз.       Нет.       Нож прошёл насквозь, застряв в деревянном полу бара.       Нет-нет-нет.       Когда самый большой из ребят пошёл на тебя, Джеймс прострелил ему яйца.       Ты добил его ногами, лишь бы бугай вырубился.       Нет.       Он не вырубался, поэтому ты прострелил ему башку под крики Джеймса о том, что это не нужно. А, когда дошло время до другого парня, умоляющего отпустить его, то ты бил того головой о барную стойку, пока мозги не размазались об идеально отполированное дерево. Джеймс оттащил тебя. В баре было так тихо, что ты слышал булькающее лёгкое парня, которому воткнул в грудь разбитый бокал.       Уэйд зажмурился, сжимая в руке окровавленную открытку, уголок которой порвался.       Ты вышел на улицу, и чужая свежая кровь, засыхавшая на твоём лице, зудела, что хотелось содрать кожу.       Костяшки пальцев горели. Челюсть, казалось, сдвинулась чуть правее.       Уэйд открыл глаза.       А перед ним — три мертвеца. Двое еле дышат. Официантка, пряча рыдания в локоть, захлебывалась в собственных слезах за баром. Остальные успели сбежать.       Да ну. Прикалываешься? Забыл, правда?       Они все смеялись над твоим лицом.       Уэйд, утерев кровь под носом, пошёл к выходу.       А девчонку?       Она видела твоё сладкое личико.       — Заткнись на хуй! — закричал Уэйд, выбивая дверь ногой.

*

      Он прятался в своём доме несколько дней. Уэйда Уилсона объявили в розыск по всей, мать её, Канаде.       А в кармане чёртовой куртки до сих пор лежала окровавленная открытка, сложенная пополам.

ты был неправ. двойные звёзды — срань ебаная

      Через неделю к Уэйду пришёл Логан. Положив ключи от машины с конвертом на кофейный столик у дивана, сказал:       — Чёрт его знает, что творится в твоей голове, Уилсон, но советую валить на Аляску. Пока ещё есть время, друг.       Уэйд, теребя открытку в кармане, не стал сопротивляться.       В конверте — пара тысяч и новые документы. В машине — дробовик и сменная одежда.       Уэйд Уилсон, сев в поёбаный жизнью автомобиль, двинул на восток, к Аляске.       Он ехал несколько часов, пока не набрёл на домик на отшибе, у Драй-Крик.       Туман в голове рассеялся только когда Уэйд Уилсон, разбив кулаками тающий лёд на реке, упал в ледяную воду, надеясь тем самым закончить свои дни.       Под водой было так тихо.

***

      — Я ехал несколько часов, пока не наткнулся на этот дом, — закончил Уэйд, устало потирая переносицу. — Нашёл владельца, заплатил ему и… и был здесь, пока ты меня не нашёл.       Уэйд не стал рассказывать о том, как разбил толщу льда. И о том, что из воды его вытащил старик, владеющий этим домиком.       А Питеру и не нужно было. Старик сам всё рассказал, когда Питер позвонил несколько дней назад.       Они сидели на ступеньках дома, в расстёгнутых куртках уже час. Время близилось к вечеру. Рядом с Питером стояла кружка с кофе, рядом с Уэйдом — старая пепельница и бутылка пива. Солнце бликами отражалось от воды, проглядывающей сквозь трещины льда.       Питер, сжимая в руке ту самую окровавленную открытку, закусив губу так, что проступила кровь из старой ранки, закрыл глаза.       Господи.       Это звучало ещё хуже, чем Питер себе представлял.       Именно кровавая бойня в баре и вывела Питера в Канаду.       И именно Логан навёл Питера на нужный след в Аляске.       Питер вернулся в особняк на несколько дней, делая передышку после долгих месяцев перелётов. В тот день Харли постучал в его комнату, прося спуститься вниз. Питер до сих пор помнит бледное лицо брата с отчетливыми тёмными, чуть ли не чёрными, кругами под глазами. А в голосе — волнение, нетерпеливость.       У Харли и без метаний Питера проблем — поперёк горла, вставшим комочком злости, отвращения, непонимания и оливковой косточкой. У Харли проблем от пропажи отца, от его собственной глупости — переполненный бассейн дерьма. Харли недели две пытается решить проблему с надежными инвесторами, что хотят компанию Старков ко всем чертям послать, а Питер и не знает, как помочь. И Питеру тошно — он всё летает по континентам, зацепиться за Уилсона пытается, хотя лучше бросить этого идиота, перестать пытаться спасти, а тут, на земле его, брат в очередной раз со всем сам разбирается, так ещё и Питеру помочь пытается.       Питер спустился в библиотеку, где у камина сидел незнакомец. Он крутил в руке стакан с виски, царапая короткими ногтями дорогое стекло. Услышав Питера, поднял голову. И отчего-то в ту секунду у Питера сердце опустилось.       Что-то в незнакомце казалось знакомым. Родным.       Они вышли в заснеженный яблоневый сад. Логан расстегнул куртку, глубоко вдыхая морозный воздух, а Питер, не до конца проснувшись, кутался в своё пальто, морщась от каждого слова человека, которого он видел впервые. Тот говорил о случае в Канаде, о котором писали в газетах, о котором говорили по телевидению. Незнакомец рассказывал и о своём старом сослуживце, погибшем, как он думал, в середине восьмидесятых.       Когда они дошли до самой старой яблони из всех, Логан повернулся к Питеру и сказал то, что Питер и не надеялся услышать:       — Он жив, малец. Тот психопат, устроивший резню в Канаде, и есть Уилсон. И, поверь мне, этот чертяга живее всех живых.       Питер, почувствовав, как голова закружилась, открыл рот, медленно вдыхая. Подняв глаза к небу, тут же закрыл их, шумно выдыхая.       Он жив.       Питер так часто представлял момент, когда ему кто-нибудь скажет об этом, что вдруг отчётливо осознал: он никогда не был готов услышать.       Потому что, в глубине души знал — эта новость будет таить за собой что-то, намного хуже истории с Суринамом.       — Я монстр, Питер, — Уэйд, вырвав Питера из воспоминаний, посмотрел на Старка впервые за весь свой рассказ. — Потому и сбежал. Знал же, что однажды это обернётся…       Питер, почувствовав на себе взгляд, посмотрел на Уэйда в ответ.       Уэйд боялся увидеть отвращение. Уэйд не хотел видеть страх в глазах Питера.       А Питер, яростно закачав головой, подсел к Уэйду ближе, взяв его трясущиеся руки в свои.       Уэйд пытался дёрнуться от Питера, убрать руку, но Питер не дал.       — Я очень сожалею, — с хрипотцой, практически неслышимо, заговорил Питер, а затем, прочистив горло, продолжил, — я очень сожалею, что тебе пришлось пережить это. Мне больно за тебя, Уэйд. То, что с тобой сделал Бек… мне так жаль, Уэйд. Мне жаль, что ты был один всё это время. И что я не нашёл тебя раньше.       — Ты бы не смог ничего сделать, — Уэйд смотрел на руки Питера, крепко сжимающие его собственные. — Таков настоящий Уэйд Уилсон.       — Перестань. Прошу тебя. Ты не монстр, Уэйд. Ты — самый яркий из всех, кого я знаю. Всё то, что там было, — Питер поморщился, сжав руку Уэйда со всей силы, будто боялся, что Уэйд сбежит. Подбирая слова, он отчеканил: — Прошлого не изменить. Ебучие Камни Бесконечности сломали тебя, но, знаешь что, я не дам тебе развалиться окончательно. И никуда не уйду, потому что.       Питер на долю секунды замер, вдруг осознав, что скажет сейчас то, в чём не хотел признаваться даже самому себе всё это время:       — Потому что я люблю тебя, Уэйд Уилсон, ты меня понял? Ты — не монстр. И я не дам ещё одному человеку погибнуть из-за ебучей магии, чуть не погубившей всю мою семью.       Уэйд, не отрываясь, смотрел на Питера всё это время. Его рука дрогнула, когда он сказал то, о чем Уэйд так боялся слышать.       Потому что сам не мог отрицать, что чертовски любит этого мальчишку.       — Все вы подростки думаете, что любите, — вдруг усмехнулся Уэйд, отвернувшись к реке, — да только не любовь это, Питер. Так, наваждение.       — Нет, ну ты пидорас? — Питер, убрав одну руку с рук Уэйда, от чего тот вдруг ощутил острый холод, ударил Уэйда в плечо. — Я его ищу все эти месяцы, лучшие годы жизни трачу, за руку держу, — Питер показательно поднял другую руку, сжимающую пальцы Уэйда, — и говорю, что люблю. А он мне про подростков. Мужик, бля, мне не пятнадцать. Даже мой отец запомнил, что мне двадцать один.       Уэйд вдруг рассмеялся.       Тепло так. С хрипотцой.       Уютно.       — Маленький ты ещё для любви.       — Ебало закрой, а то ещё раз врежу.       Смотрел на Уэйда злобно. Уэйд, закусив щеку изнутри, косился на Питера. А затем, не выдержав, оба захохотали.       Будто и не было той боли, что передавалась от Уэйда к Питеру всё то время, что они на улице сидели.       Смеясь, Питер коснулся лбом плеча Уэйда.       — Придурок, — сказал Питер.       — Да пошёл ты, — усмехнулся Уэйд, опустив голову на голову Питера.       — Я ведь своих слов не заберу, ты в курсе? Никуда не уйду и любить не перестану.       — Если это угроза, то ты меня не напугаешь этим.       — Нет, Уэйд, я серьезно. Делай, что хочешь, но я больше не дам тебе справляться с этим в одиночку. Я держу тебя, помнишь? — Уэйд невольно улыбнулся, вспоминая, как часто они говорили это друг другу в Суринаме. — Вместе мы придумаем, как тебя спасти.       — Меня не надо спасать.       — Ты иногда бываешь невыносимо туп, — вздохнул Питер.       Высвободив, наконец, руку Уэйда, Питер опустился на ступеньку ниже, сев в ногах Уилсона. Прислонился осторожно к груди затылком.       Стало так тепло.       Питер не считал, что был не прав. Всё это казалось верным. Не странным проявлением привязанности. Именно тем, что и должно было произойти однажды. Неминуемый виток в сюжете их жизни. Так должно было случиться однажды. В любом варианте развития, не имеет значения когда и где, важно лишь то, что закладывается в смысл.       Уэйд «всё это» понимал. Понимал чувства Питера. Понимал собственные.       Однажды Питер бы влюбился в болтливого наёмника со своими тараканами в голове. Однажды, Уэйд смог бы разделить свою любовь с глупым мальчишкой без инстинкта самосохранения.       Уэйд обнял Питера со спины. Осторожно, боясь спугнуть. Очевидное они уже поняли. Но Уэйду нужно было знать, что «всё это» — точно правда. И «всё это» — его.       Уэйд даже готов был получить «всё это» лишь на пару лет. Пару месяцев? Дней? Не обязательно на всю жизнь, он готов к такому жестокому удару, он прекрасно поймёт, если свет погаснет, роза завянет, а любовь подохнет. Не осудит, сам себя знает и поймёт Питера. Но хотя бы на пару мгновений Уэйд должен знать, что заслужил свой счастливый момент. Если не финал, то короткую сцену.       Но отчего-то хотелось финал.       Питер прижался к Уэйду спиной. Уэйд сцепил руки на груди Питера, так же прижимая к себе. Будто пытались слиться в одно тело. И не ясно, Уилсон поглощал в себя Питера, или же они поглощали друг друга, становясь чем-то новым.       Ебучие двойные звёзды, верно?       Питер закрыл глаза. Откинул голову назад, не сильно, лишь бы затылком коснуться ключиц. Слегка повернул голову, потершись носом о заросший бородой подбородок Уэйда.       — Ты правда этого хочешь? — губы Уэйда пересохли, почти слиплись, но он смог сказать то, что хотел.       — Чего именно? — Питер прижался щекой к груди Уэйда, коснувшись своими руками рук Уилсона, всё ещё крепко сцепленными в замок на груди Питера.       — Быть здесь. Со мной.       — Ты говоришь о том, хочу ли я любить тебя? Однозначно. Быть любимым тобой? Разумеется. Чтобы ты так обнимал меня? А потом поцеловал, будто в последний раз? Больше всего на свете. Чтобы ты спрашивал такие вопросы каждый, блять, раз? Я тебе не попугайчик.       Уэйд медленно развернул Питера к себе. Заглянул в его глаза, переполненные нежностью.       — Не знаю, как ты сделал это, колдун ебучий, но я влюбился в тебя. До чёртиков, — прошептал Питер. — И я очень хочу, чтобы ты знал — я тебя не брошу. Никогда.       Да, «всё это» однозначно катастрофа.       Но она по-своему прекрасна.       Уэйд наклонился к Питеру. Их губы разделяло лишь одно мимолетное движение одного из них. Уэйд, почувствовав что-то щемящее в груди, прошептал:       — Я тоже.       Уэйд отвечал на два факта Питера. Он тоже не понимал, как Питер мог влюбиться в него.       А ещё он сам любил его до чёртиков.       Уэйд сделал то, о чём просил Питер.       Поцеловал его так, словно в последний раз.       И в этот третий поцелуй в их жизни Питер был уверен — теперь всё по-настоящему.

***

      В тот вечер они больше не затрагивали все те темы, от которых было больно. Питер взял с Уэйда слово, что он бросит пить. Уэйд взял с Питера слово, что тот перестанет его бить.       Питер помог Уэйду побриться. Отстриг ему волосы. Они вместе вынесли весь мусор, состоящий, в основном, из бутылок, загрузили в машину Уилсона, а затем, когда совсем стемнело, сели вновь на ступеньки, слушая звуки природы.       Уэйд взял руку Питера в свою и поцеловал костяшки его пальцев.       — Спасибо, что нашёл меня, — только и сказал Уэйд.       Они выпили по кружке кофе, выкурили несколько сигарет, а затем пошли в дом.       Уэйд проверил, сколько дров осталось у печки, а затем кивнул Питеру в сторону спальни.       — Что, уже зовёшь потрахаться? — ухмыльнулся Питер.       — Не на диване же этом уёбском будешь спать. Если хочешь, я здесь, а ты — у меня.       — Не-а, — Питер, взяв Уэйда за руку, потянул за собой в спальню. — Не оставлю тебя без присмотра, понял?       — Кто кого ещё в постель затащил, — хмыкнул Уэйд.       — Будешь руки распускать — отрежу нахрен.       — Какие мы недотроги.       Они легли вместе. Питер, взяв Уэйда за руку, долгое время смотрел на такие знакомые шрамы на лице. Уэйд заснул первым, подложив под щеку свободную руку. Питер, проведя кончиком пальцев по одному из самых свежих шрамов, тихо прошептал:       — Сто сорок восьмой.

***

      Что несомненно радовало Питера Старка?       Утром Уэйд Уилсон не сбежал.       Как и на следующее утро.       И на третье тоже.       Он исправно выполнял своё обещание, хоть и давалось ему это с трудом: не пил, не пытался дать дёру. Казалось, его подменили.       В голове Уэйда без остановки крутились лишь три слова. Те три слова, что не давали ему сорваться.       Я держу тебя.       Уэйд учил Питера рубить дрова. Водил прогуляться в лес. Как-то раз они пытались поплавать на лодке, но лёд ещё не до конца растаял. Они были в Драй-Крик, ходили вместе в магазин за едой, а ещё Уэйд, оказывается, отлично играл на гитаре. Питер, на третий день, дёрнулся с дивана так, будто вспомнил что-то важное. Рванув к пикапу, вернулся через пару минут со своей дорожной сумкой. Порывшись в ней, достал простенькую деревянную фоторамку со снимком, о котором Уэйд давно забыл.       — Да ладно? — Уэйд взял рамку в руки, разглядывая фотографию внимательно.       На ней была запечатлена экспедиция в день, когда они прилетели в Суринам. То самое утро после кутежа в доме Роуди, после той ночи, когда Питер, наконец, простил Уэйда.       Там были они все: Кейт, смешно морщившая нос на утреннем солнце, Елена, с вызовом смотрящая в камеру, ухмыляющийся Уэйд, обнимающий за плечи Елену и Питера, сам Питер, неумело скрывающий улыбку за маской раздражения, Стефан, выглядевший так, будто фотографировался для медицинского журнала, и даже Брюс, неловко улыбающийся такому, как ему казалось, важному событию.       — Не поверишь, но Елена, получив копию этой фотографии, тут же повесила её в своей комнате. Когда я стал над ней прикалываться, она бросила в меня ботинком. Делает вид, будто мы её бесим, а сама, кажись, на фотку молится.       Уэйд, хмыкнув, встал с дивана и отнёс рамку с фотографией на старый деревянный комод. Поставив её рядом с настольной лампой, покрутил рамку так, чтобы та смотрелась органично.       — У меня здесь всё по фэншую, — пояснил Уэйд, то отходя от комода, то вновь поправляя рамку.       Рядом с лампой стоял красивый, идеально круглый камень, который Питер недавно нашёл у реки.       Чуть позже Питер взял потрепавшийся конверт, что отдал Уэйду в первый день. Он выудил и протянул Уэйду кассету, которую всё это время бережно хранил у себя. Уэйд, неудачно пытаясь скрыть широкую улыбку, взял кассету в руки так, словно самый дорогой предмет в своей жизни.       — Сохранил всё же.       — Знал, что, однажды, смогу отдать её тебе.       Уэйд поставил кассету в новый кассетный магнитофон, что купил недавно в городе. И улыбнулся, стоило заиграть знакомым песням.       — Я так хотел, чтобы ты слушал их и думал только о том, какой у меня крутой музыкальный вкус, — отбивая ногой ритм, пояснил Уэйд, — а не то, что я — мразь, кинувшая тебя.       — Двоякое чувство в итоге создал, придурок, — ухмыльнулся Питер. — Знал бы ты, как часто мне хотелось разбить эту кассету.       — Почему же не разбил?       — Слишком дорожил единственной памятью о тебе.       Уэйд, фыркнув, взял кружку с кофе со стола, сделав несколько глотков.       — Но кому я вру. Песни там хорошие, а ты — говно ебучее.       Оба рассмеялись.       — Слушай, я воспользуюсь твоим телефоном? Нужно маякнуть нашим, что всё в порядке.       Уэйд кивнул, улыбнувшись, что Питер сказал «нашим», а не «моим».       Наши. Наша семья.

***

      Уэйд заглушил приёмник, когда заиграла старая песня Джимми Раффина, потому что Питеру, наконец, ответили.       — Явился, чёрт тебя бы побрал! — воскликнул Тони по ту сторону. — Мы уже тут все собирались спасать тебя.       — Тебе тоже привет, пап.       — Как там дела? Всё в порядке? Ты сам как? Он жив, всё с ним хорошо? Ты не ранен?       — Пап, пап! — смеясь, Питер прервал поток вопросов Тони. — Всё хорошо, ты чего?       — Чего-чего, — передразнил Тони, — ты четыре дня на связь не выходил! Конечно, твой старик начнёт переживать. Мы все тут, как на иголках. Тор звякнул в особняк, когда ты уехал. А потом — ни привета, ни хрена чего-то ещё. Мало ли, что там бывает…       На фоне послышался чей-то голос, которому Тони ответил:       — А кто ещё, по-твоему? Клинтон, что ли?       — Кто там с тобой?       — В библиотеке сидят Стив и Наташа. На кухне чем-то шумят Клинт и Харли. Погоди секунду, Пит, — Тони, прикрыв трубку рукой, что-то сказал остальным. А затем, закончив короткий диалог, вновь обратился к сыну: — Тут Нат спрашивает, как всё обошлось. Что там с твоим наёмником?       — Моим? Он что, собака, по вашему? Пока порядок, — улыбнулся Питер, взглянув на пританцовывающего Уэйда. — Всё не так просто, как оказалось, но, думаю, справимся.       — Вернётесь домой? Росс почти разрешил ту ситуацию с Канадой.       — Я ещё не говорил об этом, — покачал головой Питер, наматывая на палец провод телефона. — Пока рано. Но… я думаю, совсем скоро скажу.       — Что в итоге? — повисла короткая пауза, после которой Тони добавил: — Камни, да?       — Да. Всё намного хуже, чем предполагал Стефан.       — Блядство, — выдохнул Тони. — Ты же понимаешь, что лучше последовать совету колдуна? Он ведь нашёл решение. Нужно только…       — Если бы всё было так просто, я бы не трясся каждое утро, когда чувствовал, что его нет рядом, — прошипел Питер, отвернувшись к стене. — Пойми же, Камни ему всю крышу раздербанили, он сам себе не доверяет, что уж говорить об остальных людях.       Вновь воцарилось молчание. Послышался тяжелый вздох отца.       — Я не спорю с тобой, Пит. Просто… время идёт. Сейчас или никогда, помнишь?       — Всему своё время, — нервно теребя провод, Питер решил перевести тему: — Как остальные?       — О, с нами-то всё, как обычно. Слышу, на кухне явный спор про курицу. Ещё сегодня звонила Елена.       — Как они? — к Питеру тут же вернулась энергия.       — Уже в Каире. Говорит, Кейт жалуется на жару.       — Да, — рассмеялся Питер, — там жарковато. А их наводчик? Он на месте?       — Квилл? Да, он с ними. Елена сразу сказала, тот ещё придурок, но в плане воровства и прочего — знаток, каких поискать. У них там группа целая, подобие нашей экспедиции, сегодня должны будут встретиться.       — Хоть кто-то нашёл клёвое дело, — хмыкнул Питер.       Уэйд, исчезнувший из поля зрения, вернулся в гостиную с новой кружкой кофе. Не найдя занятия лучше, тот стал вытирать пыль на всех поверхностях, что видел, продолжая танцевать и подпевать песне.       — Они же звали тебя с собой, — в голосе Тони слышалось непонимание.       — У меня уже нашлось одно сокровище, — не подумав, ляпнул Питер.       По ту сторону трубки послышался смешок.       — Сокровищем его назвал, — приглушенный голос Тони.       — Кто ты такой, чтобы судить, Старк? Сам-то, — ещё более тихий голос отвечающей Наташи.       — Я вас слышу, идиоты, — ровно сказал Питер.       — Может, мы так задумали, — ответил Тони. — Чтоб почувствовал, насколько абсурдно звучат твои слова.       — А сам-то? — передразнил слова Наташи Питер. — Признавайся, уже нашёл нам с Харли мачеху?       Тони громко рассмеялся.       — Мечтай, малыш.       Шуршание по ту сторону телефона ненадолго выбило Питера из диалога. Он вновь посмотрел на Уэйда, с видом недовольного дизайнера переставляющего рамку на комоде так, чтобы она выглядела максимально естественно. Губ младшего Старка коснулась улыбка.       — Не надо к нему собираться, Нат! — послышался голос Тони. — Он сам прилетит, когда это будет нужно. Что?.. нет, даже не смей называть этого наёмника… Наташа! Это не смешно! Нет, даже не говори это… Питер! — голос Тони стал громче. Дёрнувшись, Питер откликнулся на своё имя. — Ты же не вернёшься с кольцом на пальце? Пожалей старика, я столько дерьма в жизни видел…       — Передай Нат, что такое будет только лет через двадцать. К тому же, я не идиот, чтоб позволять меня окольцевать.       — Все так говорят! — крикнула Наташа, когда Тони передал его слова. — А потом стоят у алтаря, неловко пялясь на толпу.       Питер, покачав головой, старался сдержать смех.       В груде чувствовался раскрывающийся утром бутон. Бутон тепла от того, насколько он счастлив.       Потом он повесит трубку, пообещав отцу перезвонить чуть позже.       Они с Уэйдом, громко смеясь, начнут танцевать посреди гостиной под пятую кассету. Уэйд, подхватив Питера на руки, закружится с ним, широко улыбаясь. Питер, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит, крепко сцепит руки на спине Уэйда и будет смеяться так, как никогда в жизни не смеялся.       К ним на подоконник сядет чёрный стриж, несколько раз стукнув по стеклу. Уэйд и Питер, испугавшись, на миг замрут, а потом начнут смеяться друг над другом.       Где-то в Каире Елена и Кейт будут готовиться к своей собственной экспедиции, в ходе которой они будут искать старые сокровища, о которых когда-то мечтали. Елена будет обнимать Кейт ночью, потому что та, впервые за полгода, вновь проснётся от кошмара. А Кейт обнимет Елену в ответ, чувствуя себя нужной. Они выдвинутся утром на базар, где встретят Питера Квилла, и начнётся приключение, о котором они потом станут в красках рассказывать остальным.       В особняке Старка долго будут обсуждать то, что произошло с Уэйдом. Они позвонят Стефану, оставшемуся среди тибетских гор, обсудят ситуацию с ним. Как только разговор закончится, Тони поднимет тост за Уэйда Уилсона, назвав его членом экспедиции. Потому что только благодаря этому безумцу они все ещё живы.       Через несколько дней Стив, Наташа и Тони придут на могилу Брюса Беннера. Они положат большой венок у надгробия, в земле под которым похоронен другой человек. В этот день Брюсу Беннеру могло исполниться сорок девять лет. Они втроём сядут у могилы, достанут бутылку вина, в наглую украденную из заброшенных апартаментов Беннера, и долго будут пить, вспоминая былые времена экспедиции.       Питер в этот день поставит одну из свечей на подоконник. Уэйд, не спрашивая причины, обнимет Питера со спины.       Питер расскажет о похоронах, о дне, когда Брюс показал светлячков, о своих снах и о том, как он скучает по Беннеру.       Уэйд утянет Питера за собой, на улицу. Поведёт его в лес, в самую тёмную чащу. Пройдя с полчаса среди густых зарослей елей и сосен, выведет Питера на опушку, где небо было видно лучше всего.       А затем укажет на одну из самых ярких звёзд на небе, тихо прошептав:       — Это Альбирео. Я часто смотрел на неё, когда чувствовал себя одиноко. Ну, когда… когда ушёл от тебя. А знаешь, что интересно?       Уэйд наклонился к самому уху Питера, сжимая руку Старка в своей:       — Это двойная звезда, mi amor. Как и мы с тобой.       Той ночью они долго будут наблюдать за звёздами.       Питер прижмётся щекой к груди Уэйда, а Уэйд крепко обнимет Питера.       Той ночью в лесу мелькнёт свет, напоминающий свечение светлячка.       Уэйд поцелует Питера в макушку, а Питер прошепчет слова любви на испанском, передразнивая привычку Уилсона.       Потому что такова их история.       Такова их экспедиция.