Притворщик - 2: Константин

Я медленно выплывал из белого небытия, в котором парил довольно долгое время. Чувства возвращались поэтапно - сначала запах лекарств, потом писк приборов, затем ощутил мягкую постель под собой. Кто-то сидел рядом, проснувшееся обоняние донесло знакомый аромат одеколона Данилы. Хотелось открыть глаза, но веки весили не меньше тонны, и требовалось неимоверное усилие, чтобы поднять их. После нескольких безуспешных попыток мне это удалось, и в первое мгновение свет вызывал невольные слезы, но спустя пару минут, стоило лишь проморгаться, как я заметил Данилу. Парень спал в кресле, откинув голову на спинку, и тихо сопел. Проснется, шея будет отваливаться после такого-то положения. Он был в рубашке и джинсах и не в той пятнистой форме, что я запомнил, когда видел в последний раз. Воспоминания о случившемся оглушили и заставили судорожно провести инспекцию организма. Руки-ноги на месте, ничего не болит, но тело странно холодное, по онемению понятно, что мне вкололи нанитов. Приборы пискнули, отреагировав на мою активность, и Данил вскинулся, потер лицо и уставился на меня. - Привет, - прохрипел я, даже не пытаясь шевелиться. - Очнулся… - Данилу словно вытолкнуло из кресла, и он нагнулся надо мной, встревожено всматриваясь. - Сколько я тут?.. - Шестой день. Врачи поместили тебя в искусственную кому, напичкали нанитами и велели ждать. Эти хитрые машинки заштопали тело изнутри и сейчас трудятся над нервными окончаниями. Следующие два дня ты должен быть в сознании. Как ощущения? - Словно на меня упал кар… раз пять, не меньше. Пить дай. Он взял бутылку со стола и осторожно напоил. Вода показалась нектаром богов, я чуть не застонал от удовольствия. - Как парни? - В гостинице отсыпаются. Мы дежурили около тебя попеременно, сейчас моя очередь. Матвей почти поправился, бледный только, а Павел от него ни на шаг не отходит и горстями пьет лекарства, рука у него начала восстанавливаться. Тебе повезло Костя, врачи сказали, если бы один из штырей повредил сердце или голову, тебя бы вряд ли собрали заново даже наниты. Данил стер с моего подбородка капли воды и мимолетно провел по щеке. Я не придал этому значения, а зря, уже тогда стоило понимать, что все не закончится просто дружеским участием. Он вышел из палаты позвать врачей, и все закрутилось. Анализы, процедуры. Где-то между ними Данил ушел, а вечером меня навестил брат с Матвеем, и они долго сидели рядом, рассказывали, как у них дела. Я был немного рассеянным, улыбался, смотрел на них, и в душе поселилось спокойствие. Всё снова хорошо, все живы. Спустя несколько дней, когда из меня вывели нанитов и готовили к выписке, появился Данил. Я наблюдал через стекло, как он разговаривает с братом, а Паша тем временем помогал мне сесть в гравитационное кресло. Совместными усилиями нам удалось уговорить врача выписать меня на неделю раньше. Я уверил его, что дома поправлюсь быстрее. Больница действовала на меня угнетающе - все время посещал страх остаться здесь надолго. Нет, увольте, валяться в кровати я могу дома, а лекарства мне и брат вколет или я сам, в крайнем случае. Данил передал весточку от Ирины. Она благодарила за спасение и сообщала, что удержит мужа от необдуманных поступков, какими бы они не были. Это обнадеживало. Когда все загрузились в кар, и Данил сел за руль, мне стало любопытно. - Разве ты летишь с нами? Думал, ты живешь на базе. - Там разруха после землетрясения, брат любезно разрешил перекантоваться у вас. Так что я теперь твой сосед на неопределенное время, - и этот лосяра радостно оскалился, заложив лихой вираж. Я осуждающе уставился на брата, но тот только улыбнулся, и они переглянулись с Матвеем, словно знали какой-то секрет, но мне сообщать не собирались. Ну и ладно, пусть с нами живет, начнет себя вести как придурок, и мне никто не помешает выбить из него спесь. Как оказалось, я ошибался. Данил занял гостевую комнату, вел себя прилично и помогал по хозяйству, хотя на кухне он полный ноль. Не справлялся даже с элементарной яичницей - все сгорало, пересаливалось и годилось разве что в помойку. Я запретил ему подходить к плите и комбайну, взяв на себя обязанности по готовке, а его посылал за продуктами. Самочувствие было сносное, от принимаемых лекарств иногда кружилась голова, и спать хотелось больше обычного, но на этом побочные эффекты заканчивались. Вставали мы с братом рано, готовили завтрак и читали, Матвей спал дольше, а Данилу приходилось будить несколько раз, парень мог опоздать на службу, лететь-то полчаса минимум. Все более или менее налаживалось, не считая маленьких и, казалось бы, незначительных инцидентов. Брат Матвея постоянно ходил полуголым, в одних трусах, не утруждая себя надеть штаны и футболку. У него была татушка на спине, и я все время невольно на неё пялился. Понадобилась неделя, чтобы я приучил его прикрывать свой мускулистый и загорелый торс. На мои попытки вразумить отвечал, что ему так хочется, и все. Стебался, говорил, что я завидую и еще что-то на эту тему. Хорошо, я очень терпеливый, но как-то утром вооружился ножами и устроил мастер-класс по метанию, мотивируя, что мне тоже так захотелось. После того, как пара лезвий воткнулась в стену в сантиметре от его паха и головы, мы, наконец, пришли к консенсусу. Он не разговаривал со мной три дня, но штаны исправно натягивал, а потом попросил устроить соревнование по метанию, что мы и сделали. У него, кстати, были неплохая реакция для человека и отличный глазомер. Данил выяснил, что я неравнодушен к шоколаду и стал подсовывать мне плитки как бы невзначай. Я благосклонно принимал, не разбрасываться же лакомством. Когда мы ходили за покупками, у меня неизменно отбирали тяжело нагруженные пакеты, оправдываясь тем, что я больной, и мне нельзя. Ха! Он не учёл, что я раз в двадцать сильнее человека. А потом в один из дней произошло что-то странное. Выходной. Все спали, только я выполз рано и начал готовить завтрак. Сонный Данил протопал в ванную, буркнув на ходу: «Сдобрымутромкостя». Я лишь махнул рукой и стал заваривать чай, как вдруг меня повело, в глазах померкло, руку облило кипятком, и я понял, что падаю, и сил нет остановить тело от подобной глупости. Ощущение - словно ты марионетка на ниточках, и кто-то враз их обрезал. Восприятие замедлилось, как в бою, чайник плавно стукнулся об пол с глухим звоном, кружка разбилась, разбрасывая осколки веселым стеклянным фейерверком. «Надо будет купить противоударную», - подумал я, лениво смотря, как пол становится все ближе. Но нашей встречи не суждено было сбыться, потому что сильные горячие руки перехватили за талию и бережно поддержали. Данил перепуганный, сидит на коленях на полу и держит меня. - Эй, эй! Костя! Что с тобой?! – и трясет. Время вернулось в норму, я все еще словно замороженная рыба, но язык уже ворочается. - Всё хорошо… голова закружилась. Сейчас встану, – вяло трепыхаюсь в крепких объятиях и смотрю на осколки. – Жалко кружку, моя любимая. - Я тебе новую куплю! Данил сжимает зубы, вижу, что хочет сказать мне много интересного, но сдерживается, потом замечает поврежденную левую ладонь и говорит с укором: - Ты руку обжег. Надо обработать. - Ерунда, сама заживет. Он вдруг зло зыркнул, подхватил на руки, встал и потащил на диван, бережно уложил и пошел рыться в аптечке, а я лежал и проводил «внутреннюю» инспекцию. Оказалось, временная слабость от лекарств, давление резко понизилось, и обдолбанный химией организм не успел быстро среагировать. Данил копошился, убирая бедлам, который я оставил. Я привычно пресек боль, и обожженная ладонь теперь не приносила дискомфорта. Когда Данил вернулся с мазью от ожогов, я хотел уже отказаться от помощи, но слова застряли в глотке. В его взгляде было что-то такое - внимание, участие, сострадание, что ли, я не смог отмахнуться от его заботы. Он аккуратно смазал мазью кожу, а потом неожиданно поцеловал запястье и потерся щекой. Меня пронзило жаром, как ударом молнии. Вроде совсем невинное прикосновение, а отдалось где-то в солнечном сплетении, заставляя щеки и шею вспыхнуть, так как я без маскировки, на белой коже это особенно заметно. Прочувствовал всё: мягкие, чуть шершавые губы, кожу щеки, колкую от начинающей расти щетины. Вдруг понял, как он вкусно пахнет - свежестью и летним дождем, с нотками хвои и мяты. Его желание, обволакивает словно облаком, жажда, страсть, страх быть отвергнутым, сомнение - поступает ли он правильно? Та-а-а-а-ак, а вот последнее мне совсем не нравится. Мягко высвобождаюсь, сажусь. Данил и не думает вставать с колен - так и сидит перед диваном и смотрит. - Полежи немного, вдруг опять вздумаешь упасть в обморок, - ехидно говорит, но глаза не соответствуют тону. Настороженность - вот, что я ощущаю. - С каких пор тебя волнует моё самочувствие? - Возможно, с тех самых, как ты спас мою мать от гибели. - А … так это простая благодарность. Не парься, ты ничего мне не должен. - Да причем тут это? Мне не составляет труда помогать тебе, - возмущается, сверля взглядом. Вот опять, как языком облизал с головы до пят, задержался на губах непозволительно долго. Прищуриваюсь и наклоняюсь вперед, чтобы быть нос к носу, рассматриваю его, он стушевался, уши порозовели. Встает и бурчит: - Вижу, ты в порядке, могу помочь с завтраком… - Завтрак подождет, - хватаю его за руку и усаживаю на диван рядом. – Колись! - Э-э-э-э! Не понял? - Признавайся. - В чем? - Почему от тебя несет возбуждением, жаждой и сомнениями? Всегда считал, что в твоем вкусе тощие блондинки. Я не вхожу в эту категорию. Отвернулся, волосы пятерней пригладил и вдруг с вызовом посмотрел. - Уже входишь. В своем натуральном виде ты просто пиздец как в моем вкусе. - Я не женщина, - привел последний аргумент, следя, как он злится. - А это, похоже, не имеет значения, - разворачивается ко мне и проводит по щеке ладонью. У меня дыхание перехватывает, замираю, а он сокращает расстояние, пока наши губы не оказываются в сантиметре друг от друга. В его глазах такая жажда. И страх. Зрачки расширены. Хватаю его за горло, несильно, только чтобы остановить. - Я могу свернуть тебе шею, - шепчу и втягиваю его запах, такой густой и пряный. - Сверни, но я все равно это сделаю, - тихо отвечает и, преодолевая сопротивление, целует меня. Это странно. Мягкие настойчивые губы, жаркий язык, ласкающий, заигрывающий, проникающий в рот. Это не похоже ни на что испытанное раньше. Дыхание смешивается, ты разделяешь жажду на двоих, открываешься, доверяешь и… не жалеешь об этом. Данил не напирает, просто целует, медленно и напористо, словно дает попробовать, какие могут быть страсть и полная свобода, и наслаждение, если я решусь на что-то большее. Я неумело отвечаю, облизываю упрямые губы, впитываю чужую нежность, такую незнакомую, но оказывается нужную. Разжимаю хватку на горле парня, держу его лицо в ладонях и тону в неизвестных ранее ощущениях. Он опирается рукой на моё колено, вздыхает прерывисто и вылизывает мне рот. Блин, что я творю! Но это так приятно… Меня еще никто не целовал, и нет ни страха, ни отвращения. Это же Данил. Я просто знаю, что сильнее, и в любой момент могу оттолкнуть, прекратить. Прерываемся, тяжело дышим, у него масленый взгляд, губы покраснели, и сердце стучит быстро, будто он пробежал стометровку. Данил глупо лыбится и выдает: - Я украл твой первый поцелуй, детка. - Детка? – скептически поднимаю бровь и стремительно надеваю личину, став брюнетом с загорелой кожей. Он отвлекся, рассматривая меня с детским восторгом, а я спихиваю его на пол, лицом упирая в пушистый ковер, седлаю бедра и выкручиваю руку в болевом приеме, не сильно, но чувствительно. - Понял, я понял! Костя! Перестань! – Данил хлопает второй рукой по ковру, прося пощады. Освобождаю, склоняюсь и говорю ласково на ухо: - Никаких деток, зайчиков, мышек, пупсиков и прочей дребедени. Помни, что я в любой момент могу навалять тебе… сладкий. На последнем слове его сердце сбивается с ритма, а мне весело и не хочется отпускать его. Сейчас он в моей власти, и это так… будоражит. В гостиную входит Матвей, он в пижамных штанах, заспанный, со следами подушки на лице и топает на кухню. - Развлекаетесь? - Ага, Костя любезно решил показать мне один прием, я согласился быть подопытной свинкой, - кряхтит Данил, пытаясь встать, но я не даю. – Может, слезешь? - Не-а, мне и тут неплохо. - Задираю на нем футболку, рассматриваю рисунок под левой лопаткой, знак десантуры: два скрещенных меча и крылья на щите. Данил горестно вздыхает, но терпит, только дергается, а когда легко провожу по бокам, то начинает извиваться. - Перестань! Братишка, спасай! – взвыл он, выгнувшись. - Да ты неженка! – пожурил я, смеясь, и скатился с него, плюхнувшись на ковер. Данил повернулся на бок и уставился с нечитаемым выражением на лице. - Что? - Первый раз слышу твой смех, - серьезно отвечает. Матвей около холодильника подавился молоком и закашлялся. Из спальни материализовался Паша, окинул взглядом нас с Даниилом, улыбнулся и, подойдя к Матвею, стал отбирать у него пакет. Удивительно, но даже без одной руки он ухитрялся делать все как раньше. На культе регенерация поврежденных тканей происходила постепенно, но процесс займет еще много времени. - Доброе утро, сегодня все встали подозрительно рано, значит, будете помогать готовить завтрак! – и Павел быстренько всем нашел работу: кому мыть и чистить овощи, кому жарить мясо. Продуктов у нас уходила прорва, все-таки прокормить два здоровых лба - дело не шуточное, да и мы с братом не ограничивали себя в еде хоть и ели меньше парней. Пока суетились на кухне, брат незаметно для других поинтересовался, всё ли у меня в порядке, а то я больно необычно выгляжу, и выражение лица слишком мечтательное. Пришлось успокоить и заверить, что все замечательно. Потом завтракали, болтали. Данил сидел рядом и все время подкладывал мне всякие вкусности, говорил: «Попробуй вот это или возьми еще мяса, оно такое сочное». Потом сам налил всем чай, и мы стрескали две коробки шоколадного печенья. Я хотел закинуть посуду в мойку, но Данил оттеснил меня от агрегата и велел отдыхать. Все это странно, но… приятно. Обо мне никто никогда не думал, разве что Павел. Матвей был тихим, молчаливым и задумчивым, а потом выловил брата, отвел на балкон и, закрыв дверь, начал серьезный разговор, вот только я по губам читать умею. - Что все это значит, Данил? Если это шутка, то прекрати, Костя не заслуживает, чтобы его обманывали. - Я предельно серьезен. Все… сложно. – Данил скрестил руки на груди и держит дистанцию. - Не сложнее, чем с людьми. Он тебе нравится? По-настоящему, а не просто из любопытства и бунтарских наклонностей? - Да! Чем больше общаемся, тем сильней тяга… Я не обязан тебе объяснять! - Обязан! – Подходит ближе, кладет руку на плечо брата. – Послушай, они оба многое повидали на войне, это тебе не обычный человек, с ними или серьезно, или никак. - Да понимаю я! – раздраженно. - Вряд ли. Они пережили насилие сексуального характера в особо жестокой форме. - Матвей крепко сжимает плечо брата, а тот потрясенно вскидывается. - Да не может быть! Они же сильные, как звери… чтобы их уложить, взвод солдат нужен! - Или специальный препарат в убойных дозах. Послушай, если ты уверен в себе и в нем, мой совет - не напирай. Действуй осторожно. – Матвей усмехнулся невесело. - Не то Костя свернет тебе шею, а я скажу, что так и было. - Хорошо, - Данил стушевался. – Только я, наверное, уже поторопился. - Что ты сделал? - Поцеловал его… сегодня утром. - Не принуждал? - Нет! Я ведь не ублюдок какой-нибудь! Да и он держал меня за горло, мог оттолкнуть. Мягкие кошачьи шаги возвестили, что Паша подкрался к моему наблюдательному пункту и встал за спиной. - Подслушиваешь? - Скорее, подсматриваю, - оборачиваюсь, он прислонился к стене, в глазах - беспокойство. – Не переживай, они оба слишком правильные. Улыбается. - Есть такое дело, - вздыхает и разминает плечо. – У тебя это серьезно? - Ну, не знаю. Мне не с чем сравнивать. Если человека сначала хочется убить, а потом привязать к себе, чтоб не сбежал никуда, а через минуту снова посещает желание шабаркнуть о стенку, но жалко разбивать эти красивые губы. То, наверное, серьезней некуда. Я выпадаю в свою личную нирвану, когда смотрю на него. И его руки… я думал он грубый, неотесанный вояка, а он осторожный, теплый. В некоторых вопросах наивный и верящий в чудеса. И еще он упрямый, до сих пор снится, как он спускался ко мне там, на базе, после землетрясения и как потом сидел около меня, и порол всякую чушь. Такой … великовозрастный придурок, но рядом с ним мне спокойно. – Не заметил, как губы сами растянулись в улыбке. – А еще он потрясно целуется. Паша засмеялся, обнял меня, похлопал по спине. - Рад за тебя, братишка, но помни, что ты сильнее. И у Данила нет подправленных генов в отличие от Матвея. - Учту. Они совсем не похожи на отца, характером в мать, разве что глаза - серые волчьи. Как ты заставляешь себя не думать о прошлом? - Я отпустил его, начал с чистого листа. Сделай тоже самое. - Стараюсь. Только иногда мне трудно, накрывает ужас - а вдруг это сон? И я валяюсь в коме, и все вокруг - лишь бред подсознания? Он резко нажимает на болевую точку около ключицы, так что я рефлекторно бью его по руке. - Ты чего? – потираю больное место. - Это для достоверности в реальности, - ухмыляется хитро. – В следующий раз, как посетят дурацкие мысли, врежь себе со всей дури. Ага, хороший совет. С балкона донесся шум шагов, и мы юркнули на кухню, пока нас не спалили. Парни вернулись задумчивые. Данил попытался вести себя как обычно, но я ловил на себе изучающие взгляды. Что он решил? А я? Чего хочу я? Свободы, мира, спокойствия. Если я начну встречаться с Данилом, не видеть мне всего этого, как своих ушей, уж его папочка постарается. Учитывая, как он отреагировал на Матвея с Пашей, нам всем придет красочный пиздец. Остается надеяться на Ирину и на то, что ребенок сможет отвлечь полковника от членовредительства. А нам стоит запастись боеприпасами на случай осады. Но если отбросить все это, то мне хочется чувствовать себя нужным, желанным. Мне приятна его забота, хотя он топорно ухаживает, но даже такое участие греет сердце. А еще хочется узнать про секс. Паша говорит, это классно, когда по обоюдному согласию. Думал, что после плена у меня не будет интереса в этой области, но после выздоровления иногда снились смутные жаркие сны, и я просыпался с неясным томлением. Конечно, я давно просветился на счет естественной реакций в этой сфере, и то, что у меня встает, когда я смотрю порно, говорит о нормальном развитии организма. Только вот оргазма я никогда не испытывал, как встало - так и упало. И вообще, есть ли он, мифический омут удовольствия, о котором все так много говорят, но описывают все неуклюже и однообразно. Паша убедил, что есть, я поверил на слово, вот бы самому испытать, а Данил самый лучший кандидат на помощника в этом деле.