Днями-ночами

      Семейный портрет украшает стену гостиной де Садов, встречая прямо у двери — не проскользнуть мимо внимательных взглядов из-под стекла, не успеть отвести взгляд до того, как он упадёт на фото в широкой позолоченной раме. Оно не похоже на фотографии других семей, пылящиеся в трогательных рамках на комоде, или бережно хранящиеся в альбомах, полных воспоминаний. Это единственное фото, на котором собрались все члены семьи де Сад, сидя в этой самой гостиной.       На фоне горят, потрескивая, дрова в камине, на чайном столике — фарфоровый сервиз и ажурные салфетки, будто все присутствующие собрались на чаепитие в узком семейном кругу. На диване плечом к плечу сидят статный светловолосый мужчина в костюме и черноволосая женщина в длинном платье. Позади супругов стоят двое подростков, похожих на отца — девушка и юноша, оба светловолосые, высокие и стройные. На коленях родителей сидят, будто две фарфоровые куклы, созданные руками талантливого мастера, очаровательные близняшки в одинаковых платьях — две миниатюрные копии матери. Прилизанная картинка, больше напоминающая рекламный постер или кадр фильма, где актёры переигрывают, изображая счастливую семью, чем дорогое сердцу воспоминание, запечатлённое на фотографии.       Луи помнит день, когда было сделано это фото. Помнит до деталей, несмотря на то, что на тот момент им с сестрой было всего по пять лет.       Отец хотел, чтобы семейное фото вышло идеальным, и всячески демонстрировал своё раздражение, то срываясь на Веронику за слишком вызывающий вид и отправляя её переодеваться, то зашторивая окна и щёлкая выключателями ламп в винтажных абажурах, а мать кивала головой, будто заведённый болванчик — «да, дорогой, конечно, дорогой» — и постоянно подбегала к зеркалу, поправляя причёску и помаду на губах. Уже тогда их брак начинал трещать по швам, и кажется, она, понимая это, то ли надеялась удержать возле себя богатого мужчину, то ли действительно любила отца даже с его отвратительным характером.       Но особенно хорошо Луи помнит эти белоснежные кукольные платья с неприятно шуршащими пышными юбками, в которые их с Доминик запаковывала няня, воркуя о том, какие же малышки ангелочки. Она была доброй женщиной, но с раннего детства Луи несказанно раздражали её сюсюканья и щипки пальцами за ещё пухлые детские щёчки. Платье было надето ровно один раз ради той самой фотографии и спрятано в недра шкафа, где его с трудом отыскали бы мать и няня, а позже и вовсе отдано Доминик на пошив нарядов для её любимых кукол. Его Луи ненавидел особенно сильно, сильнее всех других тошнотворно милых кукольных платьев, которые мать всегда покупала парами, изредка исхищряясь хотя бы на разные расцветки.       До чего же пошлая банальность — одевать близнецов в одинаковые наряды. Никакой индивидуальности, как под копирку. Будто персонажи небезызвестного фильма ужасов «Сияние», который Луи впервые посмотрел десятью годами позже, в пятнадцать, во время одной из кино-ночей, которые устраивали они с Ноем во время ночёвок. Но это забегая вперёд.       Спустя два года после той злосчастной фотографии родители всё же развелись и череда одинаковых нарядов закончилась, а мать начала носить деловые костюмы вместо длинных платьев и превратилась в стандартного «воскресного родителя». Спустя ещё год Луи переехал в дом дедушки, перевёлся из престижной парижской гимназии в местную школу на сотню человек, и почти перестал видеть и отца тоже. С тех пор жизнь стала чуть менее невыносимой.       В этом ему помогло стечение обстоятельств. Каждое лето близнецы проводили в родовом поместье де Садов — много лет назад, задолго до их рождения, семейство перебралось из сонного, окружённого лесами городка в кипящий жизнью современный Париж, и огромный особняк остался на попечении деда, предпочитавшего уединение для написания своих научных трудов. Вряд-ли огромное мрачное готическое здание с башенкой и шпилями на крыше — это то, что представляют себе обычные дети, слыша фразу «погостить у дедушки». И уж точно вряд-ли это похоже на каникулы мечты для многих школьников, но Луи всегда находил спокойствие в этих серых каменных стенах.       Ему нравилось проводить дни напролёт в домашней библиотеке среди стеллажей со старыми изданиями книг, уходить до вечера в лес, спасаясь от летнего зноя в тени деревьев и млея от запаха хвои, собирать поспевшие сочные ягоды в саду, играть с сестрой в прятки, забираясь в старинный шкаф с резными узорами на дверцах, пропахший деревом, нафталином и пылью, или прячась за скульптурой печальной длинноволосой леди в огромной гостиной (дедушка звал её королевой) — Доми всегда её боялась, а оттого это было самым надёжным местом. Здесь Луи ощущал себя героем одной из любимых книг, проживая каждый свой день в декорациях прошлых веков, что всегда будоражили его разум.       Даже когда сестрица благополучно нашла подруг среди местных девчонок, одиночество ничуть не печалило его. Луи не нуждался в компании, не скучал по шумной столице, не горел желанием разделить с кем-то свою личную сказку, представляя себя то таинственным хозяином мрачного замка, то любопытным гостем в поисках разгадки тайн. Но в тот год жизнь преподнесла ему судьбоносный сюрприз.       — Привет, — мальчишка пугливо выглянул из-за дерева, уставившись на Луи огромными, как два блюдечка, фиалковыми глазами. Словно никогда в своей жизни не видел сверстников, вот же чудной!       Стоял август, когда знойные деньки, как сегодня, перемежались с ночными грозами. Луи сидел под высокой раскидистой сосной на окраине леса и вырезал из деревянного бруска какую-то безделицу — сейчас уже точно и не вспомнить, что именно. Не отвлекаясь от своей поделки, краем глаза он замечал присутствие мальчишки, который крутился здесь уже битый час, словно выжидая чего-то, но не придавал этому значения до сего момента, когда внимание Луи привлёк тихий голосок.       Мальчишка, поняв, что его заметили, тихо ойкнул и спрятался за дерево так, что виднеться осталась одна лишь белобрысая макушка. Луи это слегка позабавило — даже Доминик не такая пугливая, а ведь она девчонка и к тому же та ещё трусишка. И вместо того, чтобы продолжить заниматься своими делами и подождать, когда его тихий наблюдатель уйдёт, он вдруг окликнул его в ответ.       — Привет, — Луи коротко помахал рукой. — А почему ты не с другими мальчишками?       — Они меня прогнали, — мальчик обиженно шмыгнул носом и решил показаться из своего укрытия. — Они сказали, что я странный и плакса.       — На дураков не обижаются, — пожал плечами Луи. Он видел местных мальчишек лишь издали, но не думал, что они сильно отличаются от тех, что учились в его классе и никогда не принимали его в свою компанию, считая зазорным заводить дружбу с девчонкой. — Просто забей на них.       — Кстати, меня зовут Ной, — представился мальчик, одарив Луи смущённой улыбкой.       В голову закралась мысль, что должно быть, его родители были весьма религиозны, если выбрали такое имя для своего сына. Но спрашивать об этом Луи не стал.       — Я Луи, — ответил он коротко.       — То есть, Луиза? В смысле… — Ной выглядел озадаченным. — …Луи же не девчачье имя.       Луи поморщился, словно от зубной боли. Полная форма имени, данная родителями, вызывала в нём отторжение даже в ту пору, когда он не понимал истинной причины. Он думал, всё дело в том, как произносил это имя отец в своей холодной чопорной манере, с самого детства обращаясь к каждому из своих отпрысков полным именем, будто на светском приёме. Или в том, как тянула его Вероника со своей слащавой улыбкой, будто смакуя каждый звук. Если подумать, то сестре повезло с именем гораздо больше: Доминик – поди разбери, мальчик или девочка. Здесь, в доме дедушки, он мог быть собой — просто Луи, в брюках и рубашках вместо платьев с оборками, язвительным, предпочитающим общество книг любому другому.       — А тебе какая разница? — буркнул Луи, вновь опуская взгляд и глядя на то, как острый нож с лёгкостью скользит по дереву. — Кто вообще решает, какое имя девчачье, а какое нет? Ты, что ли?       — Нет-нет, — заверил Ной, оживлённо мотая головой, и сложил руки в жесте мольбы. — Я зря это спросил. Я такой глупый. Только не злись, пожалуйста, Луи.       — Сколько тебе лет? — сменил гнев на милость Луи.       — В сентябре будет восемь, — с гордостью ответил Ной. — А тебе?       — Я старше тебя. Мне исполнилось восемь в начале лета.       Так в жизни Луи появился первый друг. Ной с его рассказами про неизвестных Покемонов и Черепашек-ниндзя, с его коллекцией игрушечных динозавров и переводных татуировок укоренился в жизни Луи, превнося в неё новые краски. Луи рассказывал ему страшные истории, сочинённые на ходу, и пересказывал сюжеты детективов, а Ной приносил комиксы, которые отец всегда запрещал, считая недостойным чтивом для своих детей, и они читали их вместе. Порой они пропадали до вечера в лесу или на речке, приходя домой лишь для того, чтобы поужинать и лечь спать в ожидании новой встречи следующим утром.       В конце лета, почти перед самым отъездом Луи в Париж, они попали под холодный проливной дождь, заставший их возле речки. Ной подхватил лёгкую простуду, пару дней помучившись насморком и кашлем, а Луи с его слабым иммунитетом не повезло заболеть пневмонией.       Всё сложилось как нельзя лучшим для Луи образом. Из-за болезни ему пришлось задержаться в доме дедушки почти на месяц, пропустив начало занятий в гимназии и отстав от программы. Ной прибегал к нему каждый день после уроков в школе, приносил пирожки и кексы, испечённые его бабушкой, и подолгу сидел на краю постели, безустанно тараторя обо всём на свете, прерываясь лишь тогда, когда Луи заходился приступами сухого, царапающего горло кашля. Потом врач сказал, что жизнь в мегаполисе может худшим образом сказаться на и без того ослабленном детском здоровье, и Луи перевели в местную школу. На год, как планировалось изначально, однако в Париж он так и не вернулся.       Луи был счастлив. Теперь в его жизни всегда были поместье на краю маленького городка, домашняя библиотека, хранящая в себе настоящие сокровища в ветхих переплётах, горы, изумрудный лес… и, конечно же, Ной.       Ной стал первым, кому Луи открылся в свои тринадцать лет, ещё раньше, чем Доми и всей остальной своей семье.       Они сидели вместе, как обычно после уроков, в комнате Ноя, и по очереди играли в какую-то видеоигру на его компьютере. Точнее, играл по большей части Ной, а Луи наблюдал за прохождением, придвинув для себя второе кресло к столу. Был вечер пятницы, с кухни доносился аромат домашней пиццы, которую готовила бабушка Ноя, а за окном постепенно смеркалось.       Луи перевёл взгляд с экрана, на котором созданный ими маг кидался во врагов огненными вспышками заклинаний, на Ноя, сосредоточенно щёлкающего пальцами по клавишам. Его друг выглядел так, словно уничтожая полчища виртуальных демонов и злых духов, решал судьбу всего человечества: сосредоточенно хмурил мягкие белесые брови, уперевшись взглядом в монитор, поджимал губы и молчал. Луи стало даже неловко отвлекать его от чего-то настолько важного из-за какой-то сущей глупости. Но если не сейчас, то когда ещё?       — Ной, я… я не девушка, — тихо выпалил он, уперев взгляд в свои острые коленки, обтянутые узкими чёрными брюками.       Ной молчал. Лишь клики мышки и клавиш и звуки компьютерной битвы раздавались в комнате, дробя мелкими частичками заполнившую её тишину. Луи собрался с духом перед тем, как заставить себя поднять опущенную голову и взглянуть на лучшего друга. Тот сидел точно так же, как и несколько минут назад, полностью вовлечённый в игровой процесс, словно не осознав, что услышал только что. Да и слышал ли? Луи вдруг стало до горечи обидно. Пришлось сделать усилие над собой, чтобы заговорить снова.       — Знаешь, Ной. Ты мой лучший друг. Единственный друг, — собравшись с мыслями произнёс Луи.       Ной, который высоко ценил слова, и для которого они всегда имели очень большое значение, в отличие от Луи, предпочитавшего промолчать в большинстве случаев, продолжал всё так же кликать пальцами по клавиатуре, но теперь даже не глядя в монитор, обратив всё своё внимание к другу. Он явно хотел ответить взаимностью, однако, Луи перебил его.       — Я думаю, будет очень нечестно, если ты продолжишь обманываться в том, с кем дружил все эти годы. Я сам обманывался до недавнего времени в том, кто я, и наконец могу сказать: я не девочка, я мальчик, — впервые Луи произнёс это вслух, и в первое мгновение даже испугался собственных слов, звучащих слишком громко, слишком похоже на заявление. Но первый порыв откровения придал ему сил, и он продолжил. — Всегда был. Я никогда не чувствовал себя собой в своём теле. Мне всегда казалось, что я должен был родиться другим. Что я вру себе и окружающим.       — Но ты ведь всё ещё любишь страшные фильмы, книги про вампиров, мифологию и фотографировать заброшки? Всё ещё ненавидишь математику и не умеешь проходить боёвки в играх? — совершенно невпопад спросил Ной.       Луи неуверенно кивнул. Он совершенно не понимал, куда тот клонит. Голова гудела и начинала болеть.       — И я по-прежнему могу называть тебя Луи? — спросил Ной, на этот раз с некой осторожностью.       Луи вновь кивнул головой, ощущая, что она вот-вот расколется надвое. На экране монитора началась кат-сцена, и Ной поставил на паузу, развернувшись к Луи и ухватив его за нервные влажные пальцы своими горячими руками.       — Значит, ты именно тот, кем я знаю тебя, — Ной лучезарно улыбнулся, ускоряя сердце в его груди. — Ты по-прежнему мой лучший друг, Луи.       С кухни раздался женский голос, зовущий подростков к ужину, и Ной встрепенулся, выпуская всё такие же липкие и ледяные от волнения ладони Луи.       — Давай я принесу нам поесть… Ты же всё ещё без ума от бабулиной выпечки, правда?       Ной стал первым, к кому Луи испытал чувство более глубокое, чем дружба, когда им стукнуло по четырнадцать.       Он осознал это после того, как ему пришлось провести в Париже все свои весенние каникулы. Отец продолжал упорно игнорировать все просьбы Луи, называя его «Луизой» и «дочерью», но к счастью, почти не бывал дома, занимаясь своей фирмой. Вероника заканчивала университет. Антуан давно жил отдельно и работал на отца, помогая ему с бизнесом, на что старший де Сад не мог нарадоваться — вот он, идеальный преемник, первенец, «единственный сын».       Зато здесь рядом с Луи была Доминик. Доми, сестрёнка, его светлая сторона. Она была в его жизни яркой звёздочкой, появляющейся на небе в ясную ночь. В то время, как Ной… Ной был Солнцем.       Луи не мог перестать тосковать по Ною всё время, что они с сестрой ходили по огромным книжным магазинам — скромная лавка в его городке не шла с ними ни в какое сравнение (и в том числе, новые выпуски любимых комиксов Ноя появлялись здесь гораздо раньше). Луи продолжал тосковать, пока Доми таскала его по местным винтажным секондам (но отчего-то вместо любимых приталенных пиджаков и блуз, он устремился к цветастым рубашкам с принтами, что так нравились Ною). Луи не отлипал от дисплея телефона, гуляя по улочкам Парижа, и строчил сообщения для Ноя, получая в ответ простыни хаотичного текста о том, как проводит своё время его друг, и считал дни до окончания каникул и своего возвращения в опостылевшую школу лишь ради встречи с Ноем.       «Когда вернёшься, тебя ждут самые крепкие объятия», — ответил Ной, когда Луи отправил ему фото целой кипы журналов с комиксами.       Днём бабочки порхали в животе Луи, царапая его изнутри острыми уголками своих крыльев. А ночью у его кровати появлялась Наэния, зачастившая с визитами. И теперь самым страшным было вовсе не улыбающееся лицо, до слёз пугавшее в детстве. Её шёпот расщеплялся на десятки голосов одновременно, вытесняя все мысли из его головы.       Когда-нибудь Ной станет достаточно взрослым и найдёт себе девушку. И возможно, так и правда было бы проще для Луи — снова стать Луизой в платье с оборками, на радость отцу (но плевать на отца, да и на всю свою семейку). Отказаться от себя настоящего стоит лишь для того, чтобы быть рядом с ним. Ведь Ной скоро станет юношей (настоящим, в отличие от Луи). А юношам нравятся девушки. Не так ли?