***
Уже несколько дней подряд блондин ощущал чужой взгляд. Разумеется, если бы он нес проблемы или угрозу, обладателя не стало бы сразу же: в конце концов, другого результата Иетсуна бы себе не позволил. Но суть-то была в том, что абсолютно никакой опасности внимание незнакомца не несло. Наблюдатель скрывался хорошо, и Тсуна мог только с помощью гиперинтуиции, работающей на всю, определить отголоски любопытства и чего-то ещё, похожего на заинтересованность, со стороны неизвестного. Конечно же, это не остановило парня от того, чтобы с остервенением пытаться найти эту загадочную персону, только вот абсолютно все было чисто. Иетсуна прошерстил все связи, все догадки, уточнил всю ситуацию в городе, даже информаторов спросил – не за «спасибо», разумеется, – не приезжал ли кто-нибудь в Намимори в последнее время, и, черт возьми, ничего! Пусто! И самостоятельно обладателя взгляда найти невозможно даже с помощью интуиции, даже с помощью его собственных навыков, которые явно были уровнем повыше любителя. Интуиция так вообще с ума сошла – пусть и советовала быть осторожным и прислушиваться к себе, в то же время трепыхалась в предвкушении и даже отголосках восторга. Это та, которой вообще угодить нельзя было, которая постоянно вопила в голове Иетсуны и заставляла перестраховываться так, чтобы даже лучший киллер мира ничего не заподозрил – за это, пожалуй, можно было сказать интуиции большое спасибо, ведь, как выяснилось позже, на его сторону репетитор переходить не собирался. Может быть, так будет даже лучше. Савада предполагать не брался. И, тем не менее, несмотря на то, что прямой угрозы не было, Тсуна нервничал. Потому что опыт говорил, что не может быть так все радужно, весело и безобидно, тут вам не мир с розовыми пони, как бы ни хотелось обратного, конечно, и выследить неизвестного просто необходимо в обязательном порядке. Хотя, к своей гордости, Савада понял уже несколько вещей: Во-первых, это не люди Вонголы. Из наблюдателей у него только Реборн, Бьянки, да несколько исполнителей, рассеянных по городу, их блондин каждого в лицо знал, да и интуиция бы намекнула. Во-вторых, это не люди отца. Да, люди Вонголы и люди ублюдка-Иемитсу четко разделялись в голове у Савады, так как ЦЕДЕФ – рыбка другой породы. Как и сам отец. Но наблюдатель вообще к верхушке не относился. В-третьих, это точно не кто-то из известных ему мафиозных семей. В свое время Иетсуну заставили зазубрить почти все организации, даже мелкие, и мини-сводку про каждую из них: Босс должен знать всю ситуацию на арене, где ему предстоит работать, с кем ему нужно сотрудничать, а кого стоит подчинить, с кем надо бы считаться, а кем можно и пренебречь – только осторожно с этим. Недооценивать противника нельзя никогда. Как и союзника, впрочем. В-четвертых, это не люди Реборна. С аркобалено неизвестный вообще не связан, что помогла узнать реакция самого киллера – точнее, ее отсутствие. Иетсуна научился понимать, когда репетитор задумывал очередную гадость, и когда ее стоит ждать. Сейчас же ничего подобного не было. И, наконец, в-пятых – к братцу это тоже мало относится. Компьютер его был тщательно просмотрен (в который раз уже), но ничего нового, кроме переписок с аркобалено Грозы по поводу нового изобретения, парень не увидел. Интуиция Вонголы обладает определенным нерушимым свойством: если что-то не касается обладателя дара, то голосить она не будет. Можно размышлять о чем-то и задавать ей вопросы, на что она сможет помогать выбирать правильный ответ, но это только если обладатель сам будет задумываться об этом и правильно сформулирует вопрос. Тсунаеши очень тонко чувствовал глас интуиции, а сама она голосила так, что шатен вздрагивал при каждом шорохе, если дар хотел что-то пояснить. Соответственно, брата это не касается – тот вообще не заметил ни слежки, ни интереса, значит направлен он только на Иетсуну, что, кстати, вводило блондина в, по меньшей мере, недоумение. Кому вообще до него есть дело кроме вонгольских стариканов и папеньки? Особенно когда Истинное Небо – оно вот, рядом, только руку протяни! Савада встряхнулся. Своими размышлениями он немного разогнал напряжение, стальным корсетом обволакивавшее его фигуру, из-за чего дыхание успокоилось, а шум в ушах утих, как и сердце приостановило бешеные удары в гонг, сотрясавшие мышцы и заставляющие вскипать кровь в венах. Выйдя из кабинки, блондин размеренно вдохнул и выдохнул, после чего подошёл к умывальнику и хорошенько всполоснул лицо. Через двенадцать минут звонок на перемену, просидел Иетсуна тут целых семь минут, значит стоило выходить и снова терпеть нахождение в одном помещении с братцем и его прихвостнями. Черт бы их побрал.***
Савада шел со школы в отвратительном настроении. Пусть источники его проблем в виде брата-акробата и Хранителей вели себя относительно тихо, даже Хибари не приставал и не пытался цепляться, как делал это обычно – Савада не знает, с чего вдруг ГДК испытывает к нему такую нежнейшую «любовь», но никогда брюнет не может пройти мимо Иетсуны, при этом не постреляв тяжёлым взглядом исподлобья и не бросив гневное «травоядное!». Тсуна только пожимал плечами, да хмыкал – дисциплину блондин блюстил идеально, не создавал ни шума, ни проблем, выглядел с иголочки, так что причина такого отношения оставалась для парня загадкой. Вот что действительно было интересно – так это то, что Тсунаеши он тоже не жаловал, причем едва ли не сильнее, чем Иетсуну. Для Савады это, конечно же, являлось почти святотатством и богохульством вместе взятыми, но, конечно же, интриговать не могло: как же так, все пошли за Истинным Небом в поиске тепла, а Хибари – нет? Да невозможно! Точно такой же ведь страждущий подросток, которому необходимо чувство безопасности и уюта, что предлагала истинная гармония, и все равно... Кёя не купился. Скалился агрессивно на попытки привязать. И в итоге просто игнорировал Тсунаеши, ну а когда видел – гонял. К Иетсуне у него было немного другое отношение: если от Тсунаеши Хибари почти сбегал, стараясь сводить контакты к минимуму, то вот встречи с блондином будто искал. И Савада искренне не понимал ход мыслей этого своенравного Облака. Ну... Не то, чтобы Иетсуна прямо-таки усиленно задумывался о подобном, – не было времени, да и смысла, – но, все же, оставаться равнодушным к подобному феномену просто невозможно. Савада подошёл к калитке собственного дома и остановился, тяжёлым взглядом сверля ручку. Заходить не хотелось отчаянно. В школе, да и сейчас, удавалось немного притупить собственные эмоции и мысли, разрывавшие заживо его грудную клетку и черепную коробку, но парень был уверен, что как только он пересечёт порог, все вернётся. Уже возвращалось. Савада чувствовал тяжесть, стальными цепями сдавившую лёгкие, чувствовал, как плавится кожа под натиском отчаяния Пламени, чувствовал, как сердце бьётся в груди, словно пичужка, робко чирикая перезвоном затвора пистолета. Дрожащей рукой блондин дотянулся до ручки калитки и, сжав уже почти сломавшуюся напополам железку, резко открыл дверь, степенным и уверенным шагом ступая на территорию, что у него в голове отмечалась, как особо опасная. Дома, разумеется, его никто не ждал. Мама тихо напевала приевшуюся песенку из рекламы и готовила обед, из комнаты Тсунаеши – как и всегда, впрочем – слышались веселые вскрики, хохот, да перестукивания по клавиатуре компьютера. Реборна там не обнаружилось – это уже удивительнее, но не настолько, чтобы что-то начать подозревать, в конце концов, у киллера дел достаточно в последнее время. Зато комната Иетсуны оставалась нетронутой. Несмотря на теплое время года, здесь было холодно и пусто. Безлико, идеально и аккуратно. Все заначки с оружием на своих местах, никто ничего не трогал – это радовало. Немного. Насколько вообще уместно светловолосому будет сейчас испытывать подобное чувство. Иетсуна тяжело опустился на кровать и, плюнув на все, подтянул ноги к себе, забравшись на мягкий матрас целиком. Никто не видит и вряд ли увидит в будущем. Никому же не интересно, не так ли? Интуиция вот, например, согласно заворочалась, так что блондин выдохнул и привалился к стене, скорбно поджимая губы. В глотке чувствовалась горечь, похожая на полынь вместе с недозревшей земляничной ягодой – как всегда бывает после школы, и когда он находится дома. Дома. Пф. Будто у кого-то на его месте вообще мог бы повернуться язык назвать это место подобным образом. Савада одернул себя и тяжело выдохнул, сцепив зубы и отчаянно посмотрев в окно. Дерьмовый день. Дерьмовая неделя. Месяц. Год. Жизнь. Беспомощно посмотрев на свои руки, Иетсуна совсем немного сгорбился, будто дух испустил, но тут же, будто испугавшись своего поведения, выпрямился, уперевшись в колени, и посмотрел в стену напротив, постаравшись убрать любые проявления эмоций на лице. Неподобающее поведение. Босс не должен так себя вести. Босс не должен. Не должен. Подросток повторял это про себя, как мантру, и силой заставил себя подняться, после чего неслышно уселся за свой стол – лучше сразу выполнить домашнее задание и для собственного успокоения, и для успокоения репетитора, впрочем, в последнее время он почти совсем перестал интересоваться младшим братом Савад. Аккурат после проигрыша... После... Иетсуна только немыслимым волевым усилием остановил рвоту, что готова была заляпать великолепный итальянский ковер и стул с мягкой обивкой, и проглотил обжигающую кислотой массу, которую так желал извергнуть его желудок. Отдышавшись, подросток прикрыл рот рукой. Одни только лишь воспоминания или даже простое упоминание этого... Этой!.. Этой ситуации... Заставляли подниматься из глубин Иетсуны что-то очень, очень страшное. Грязное, липкое и крепко вцепившееся в грудину своими коготками, что вырывали плоть наживую, без наркоза. Гм... Не то, чтобы наркоз Иетсуна вообще на себе когда-либо испытывал... Что вы! Наследника нужно с детства приучать к боли. В полевых сражениях анестезии не будет. Нужно закаляться-с. Иетсуна закрыл глаза и надавил ладонями на веко, сильно растирая. Сердце снова колотилось, как бешеное, а тело подрагивало, но блондин с упорством носорога доставал учебники, ручки и тетради, заставлял себя вникать в задание и аккуратным каллиграфическим почерком подробно расписывать ответы. Нужно просто отвлечься. Так, чтобы мысли и не думали соскакивать с темы учебы на что-то другое, похожее на каштановую шевелюру брата, равнодушно-презрительный взгляд аркобалено или, упаси дева Мария, синий хохолок небезызвестного иллюзиониста. Иначе ни о каком домашнем задании не может идти и речи. Босс ведь должен соответствовать требованиям и уметь выполнять подобные задачи, так? Так. Он должен приспособиться. Адаптироваться. Что ж, это действительно было его сильной стороной. Пожалуй, в подвалах ЦЕДЕФ самым необходимым, ценным и оставшимся навсегда с ним навыком являлась не сила, ум или смекалка. Им являлась адаптивность. Способность подстроиться к чему угодно, под кого угодно, к какому угодно режиму, графику, или же силе удара, стилю боя... Если бы не это, никакая великая сила ему бы не помогла. Да что там, она бы и гроша ломаного не стоила. И Иетсуна не знал, стоит ли благодарить, ненавидеть или уважать за подобный жизненный опыт отца. Подросток не смог определиться, и именно поэтому этот коктейль из привязанности, отвращения, уважения и черной ненависти тугим клубком пульсировал в грудной клетке, там, где должно было находиться сердце. Иногда Тсуне казалось, что на другие эмоции он не способен. Кроме, разве что, этого бесконечного напряжения и тревоги, да панического страха за свою жизнь перед Иемицу. На самом деле... То, как отчаянно Савада цепляется за образ Босса, за правила, что диктовал ему отец, было просто до абсурда смешным. Понимание того, что по-другому подросток попросту не умеет, – шаблонов поведения совершенно нет. Никаких. – заставляло давиться злым хохотом, переходящим в скулящие рыдания на оставшейся горстке пепла от души подростка. Иетсуна не знает, как бывает иначе. А все новое воспринимает с трудом, предпочитая уже привычный мир с устоявшимися законами. Ведь Тсуна уверен: Дальше – хуже.