***
Впервые вещь появляется перед ним из ниоткуда… перед сном. Ему не очень много лет, и он все еще помещается в своем чулане. Сегодня он не ужинал, и живот немного сводит от боли, поэтому он не может уснуть. В такие моменты, как этот, маленький Гарри старается думать о чем-то хорошем. В основном, о своих волшебных снах — о летающем мотоцикле, собаке, которая превращается в человека, женщине с немного нестройным голосом, которая поет ему, о русалках и маленьких человечках с крыльями. Гарри очень хочется какого-нибудь чуда, чего-то такого хорошего и чтобы только для него. Тогда и случается это. С тихим шорохом на его подушке появляется книга. Он вздрагивает всем своим маленьким телом и тут же замирает, как будто Дурсли могут заметить его сквозь стены, как будто они могут заметить, что он снова сделал это. Странные вещи, которые Гарри запрещали делать, но которые все равно случались, потому что не он их контролировал. Он чуть шевелится. Книга, маленькая, голубая, потертая от многократного использования, книга все еще лежит на его подушке. Гарри осторожно вытягивает руку, чтобы взять ее. На ней изображен человек и черным тиснением написано: «Сказки Барда Бидля». Гарри осторожно выдыхает, даже не замечая, что задерживал дыхание. У Дадли такой книжки нет, и он не знает, кто такой этот Бард. В темноте читать неудобно, но Гарри все равно пытается. Он медленно, по слогам и щурясь, разглядывает текст и картинки к каждой сказке и прочитывает их все. Сказка про трех братьев нравится ему больше всего, и, закрывая книгу, Гарри мечтает о том, чтобы и у него была мантия-невидимка, как у младшего из братьев, чтобы он мог спрятаться. Раз Смерть не смогла бы его найти, значит и Дурсли не смогли бы? Гарри прячет книгу под подушкой, чтобы никто не нашел, — этим хорошо жить в чулане, сюда почти никогда не заглядывают, — и утром книга все еще на месте, его маленькое ночное чудо. Он иногда поглаживает пальцами черное тиснение на корешке и чувствует себя менее одиноким, шепотом читая себе сказки, чтобы уснуть.***
Ему отдают старые вещи Дадли, в которые пацан уже не влезает. Гарри закатывает глаза, отворачиваясь, когда он начинает скулить, что штаны ему малы. Раз они малы, то их отдают еще одному ребенку, что сосуществует с ними в доме, но проблема в том, что на Гарри они висят мешком, спадают с его тонкой талии и мелких косточек — так вышло, что он весь такой тонкий и маленький, что вещи Дадли ему совсем не подходят, но дядя Вернон не хочет тратиться на новую одежду для него. Поэтому они отдают ему еще и ремень. В комплекте. Ремень этот как бы… потрепанный. Последние дырки в нем расковыряны (Гарри совсем не морщится, нет), потому что на другие он не застегивался вообще никак, металл уже совсем не блестящий. Гарри забывает надеть его, и понимает это только после того, как Дадли рассержено сопит и пялится на него несколько минут подряд. Потому что Дадли обычно не нравится, что Гарри носит его вещи (ему просто он не нравится сам по себе), и он вдруг вспоминает, что забыл надеть пояс, поэтому-то штаны приходится подтягивать каждые несколько минут. Когда он идет в свой чулан, то понимает, что… что он потерял его. Он перерывает всю каморку, — не то чтобы там было много чего перерывать, — но так и не находит ремешок. Краски отливают от лица, губы начинают немного дрожать, но он все равно идет к тете Петунии, чтобы дрожащим голосом признаться, что он потерял. Она, конечно, злится на него. Рассерженно шипит что-то про то, что он неблагодарный и захлопывает свой журнал, чтобы уйти и оставить его сопеть в саду. Гарри злится на себя тоже, потому что у него не так много вещей, чтобы терять, так почему он должен был упустить из виду именно нужное? На следующий день, когда Дадли покупают новую одежду, тетя покупает ему новый ремень и, все-таки, новые штаны. Благодарность затапливает его, даже если тетя Петуния резко говорит ему в лицо, чтобы он не смел терять что-то еще.***
Как бы сильно Гарри ни хотел получить свое чудо в следующие разы, у него не получается. Это всегда происходит спонтанно, и, кажется, совсем от него не зависит. Что немного грустно, потому что вот следующие разы замечает тетя Петуния. И это очень-очень плохо. Он готовит завтрак, когда это случается в следующий раз, достаточно скоро после книги. Ему уже нужно накладывать яичницу, как глаза ему заливает светом, и он чуть вскрикивает. Вернон думает, что он поранился и тихо смеется, пока Гарри промаргивается. На столешнице перед ним лежат карманные часы, такие красивые, залитые солнцем. На цепочке, с мерно тикающими стрелками и такими красивыми цифрами, что Гарри засматривается, и его яичница почти подгорает. Он сует часы в карман штанов и быстро наливает себе апельсинового сока. Гарри ест так быстро и так спешно, что доедает быстрее всех остальных и отпрашивается у них посидеть в саду до того момента, как тете Петунии понадобится его помощь в протирании посуды. В саду, где тихо и никого нет, он воровато оглядывается и осторожно тянет за цепочку, чтобы вытащить часы из кармана. Стекло выглядит прочным, новым, золотое покрытие снова блестит на солнце, стрелки все так же мерно и красиво тикают. От этой вещи так и веет дороговизной. Гарри бы такие не получил ни за что в жизни, так что он думает, что это опять его странность. Он держит часы в одной руке, а цепочку в другой, впитывая странное тепло от этой вещицы и наслаждаясь ходом стрелок, совсем потеряв ход времени. Они как будто загипнотизировали его, настолько ввели в транс, что Гарри пропускает тот момент, когда Дадли подкрадывается к нему со спины, чтобы, вероятно, пакостливо столкнуть с лестницы. К сожалению, часы оказываются открыты его взору, и Гарри отлипает от них только тогда, когда Дадли за его спиной вскрикивает что-то похожее на: «Ого» и «У Гарри есть часы» на весь дом. Он пытается их спрятать, но этот придурок отбирает и бежит к своей мамочке, ябедничая. Гарри хмурится, когда Петуния смотрит на него расширенными глазами. Она на него так раньше никогда не смотрела, никогда с такой эмоцией. Губы у нее странно подергиваются. — Ты что, украл это? — срывающимся шепотом говорит она, держа часы в руках точно так же, как он секунду назад. В груди у Гарри становится неприятно, потому что она думает о нем так плохо. Он знает, что воровать нельзя, он разве похож на глупого ребенка? Поэтому он говорит угрюмое «нет». Она ему не верит, никогда не верила, и когда он начинает объяснять, что отвернулся к сковороде, повернулся обратно и они лежали на столе, она не слушает его. Начинает кричать что-то о том, что она не собирается содержать в своем доме вора, что это омерзительно, что им приходится жить с ним под одной крышей, что он не имел права брать чужие вещи. Слезы сами собой скапливаются у него на глазах. Все заканчивается истерикой, потому что у него не получается доказать, что они просто появились из воздуха. Она лишает его обеда и ужина, и забирает золотые часы в свою комнату. Гарри спит с книгой с красивыми сказками в обнимку в ту ночь, зареванный и с больной головой, даже не зная, хочет ли он, чтобы чудеса продолжали происходить.***
Спустя несколько месяцев Петуния решает, что он достаточно взрослый, чтобы помогать ей ухаживать за садом. Гарри он нравился. Там было приятно находиться — тихо, несколько кустов с розами, другие цветы, названия которых он не знал, были тоже замечательными, и ему нравилось проводить там время. Правда, ухаживать за цветами ему… в итоге не очень понравилось. Копаться в земле это не лучшее занятие, а растений тут много, и, так как тетя Петуния теперь спихивает это на него, он делает все сам. Это сложно, а ее раздражают его расспросы. В конце концов, он даже начинает ненавидеть работу в саду, потому что как только Петуния решает, что он достаточно взрослый, она делает это его наказанием, наряду с лишением еды. К третьему наказанию Гарри начинает ненавидеть цветущие, прекрасные розы, к четвертому он настолько злится, что выкидывает лопатку куда-то в сторону и не может потом найти ее. Петуния говорит, что он не ужинает, и он только безразлично кивает, чтобы потом уснуть с книжкой в руках.***
В его чулане уже тесновато и иногда немного холодно. Тонкое одеяло не очень хорошо его спасает, и Гарри дрожит всю ночь, задремывая только где-то к пяти утра, чтобы к восьми проснуться самым ненавистным способом — от топота ног Дадли по лестнице. Маленький Поттер соскребает себя с кровати неимоверным усилием, потому что голова ощущается так, словно ее набили свинцом, глаза горят и губы пересохли. Когда он пытается сглотнуть, то морщится. Горло у него тоже болит. Тетя Петуния оценивающе смотрит на него несколько минут, когда он выходит с лохматой головой и горящими щеками, не здороваясь вслух, а просто кивая, потому что не хочет тревожить горло. Голова мутная, поэтому он даже не понимает, что его останавливают за руку. Быстро моргает, когда холодная рука тети касается его лба, и поднимает на нее мутные глаза. Ее губы строго поджаты, а это обычно не очень хорошо. — Посиди пока, — говорит тетя, уходя, и у него нет сил беспокоиться о том, что он уже успел сделать не так, чтобы расстроить ее. Гарри грузно присаживается на стул, не обращая внимания, как пристально и тихо на него таращится Дадли. Петуния возвращается, все еще хмурая, и протягивает ему таблетки. Он автоматически принимает их и читает надпись: «Аспирин». — Выпьешь за завтраком. Я приготовлю сегодня. Гарри остается только тихо, чуть сипло вздохнуть. Даже кивать не очень хочется, потому что тогда голова заболит еще сильнее. Дадли и Вернон чуть отсаживаются от него за столом, оправдывая это тем, что он может их заразить. Гарри тихо хмыкает и искренне верит в то, что он им просто не нравится. Он уже достаточно взрослый, чтобы это понять. В любом случае, так даже лучше. Они не трогают его и не тыкают лишний раз, даже если Дадли смотрит на него иногда глазами, в которых Гарри даже видится жалость. Он списывает это на болезнь. Завтрак у тети получается горячим и вкусным, всегда вкуснее, чем у него, но у Гарри болит горло и его, кажется, немного тошнит. Много съесть не получается, но он честно вычищает половину тарелки и сипит, что наелся. Потом он сбегает в сад, где тихо и прохладно. Ощущается это чудесно, поэтому Гарри прикладывается горячим лбом к холодной балке и тогда только вспоминает, что не выпил таблетку. Блистера в кармане не оказывается. Он тихо плачет от боли, потому что голова у него тяжелая, а он потерял дурацкие таблетки. В тот день тетя Петуния впервые по-настоящему, ощутимо, добра с ним. Она находит его хнычущим на крыльце, дает воды и таблеток, переодевает в теплую пижаму и помогает подняться наверх. Сначала он думает, что она ведет его в хозяйскую спальню, но они оказываются в полупустой маленькой комнатке, которая еще вчера была второй комнатой Дадли, где пацан хранил свои бесчисленные горы подарков. Комната оказывается милостиво теплой, полупустой, а одеяло на застеленной кровати пушисто-тяжелым. Тетя Петуния даже целует его в горячий лоб перед тем, как он отключается. Наверное, она думает, что он спит. Это все равно приятно. В тот день у него появляется своя комната.***
Первым, кто рассказывает Гарри о соулмейтах, является Хагрид. Как и о том, что Гарри сам по себе волшебный и что мотоцикл и правда может летать. Многие вещи в тот вечер, по правде говоря, обретают смысл. Гарри очень рад, что в целом мире есть целый человек для него. Половинка моей души, зачарованно повторяет он за Хагридом, поблескивая глазами. Маленький Поттер снова прокручивает в голове его пламенную речь, и во всем этом его смущает лишь один момент. — То есть… — медленно начинает он. Дурсли трясутся у него за спиной, в страхе перед Хагридом, которого Гарри не понимает как можно бояться. — Все эти вещи, они… моей родственной души? — Хагрид весело кивает ему. Гарри разворачивается почти в гневе, чтобы уставиться на Петунию. Она вскрикивает, когда замечает яростный блеск его глаз, таких ярко-зеленых. Совсем как у ее сестры. — Я никогда не крал те часы. И те монеты. И книги. И конфеты. Ничего из этого. Петуния судорожно кивает в ответ на его слова. Гарри не чувствует легкости из-за того, что она ему поверила. Потому что в ее глазах он все еще плохой, пусть даже и не вор. Он волшебник. Узнать причину постоянной ненависти и раздраженности на один лишь факт его существования — это не приносит ему облегчения. На этой мысли Гарри решает оставить эту тему и поворачивается обратно к Хагриду. — Можем мы… забрать эти вещи на обратном пути? — робко спрашивает. Его вдруг охватывает такой стыд, потому что все эти вещи, — те красивые, дорогие часы, те золотые монетки, те магические книги, те конфеты, которые Дадли наверняка съел, — они все чужие, они его второй половинки, а он не смог сберечь их должным образом. Хагрид вздыхает, выглядя очень сожалеющим, и соглашается. В день, когда Хагрид помогает подготовиться ему к отъезду в Хогвартс, помимо того, чтобы подарить ему сову (Букля, восторженно пищит Гарри), он дарит ему еще и коробку. Коробку для потерянных вещей соулмейта, зачарованную отводить взгляд магглов. Гарри тактактак благодарен полувеликану за все, что он сделал для маленького, не заслуживающего всего этого Гарри на его одиннадцатилетие, что почти плачет от счастья.***
При первом же взгляде на Хогвартс Гарри решает, что это лучшее место на свете. Его так привлекает теплый блеск парящих свечей, что видны из окон, и зачарованный потолок, который мельком удается увидеть, что он неосознанно чувствует себя здесь, как дома, хотя… хотя замок совсем не похож на дом Дурслей, который Гарри должен по определению считать своим домом. (У него все равно никогда не получалось думать так) Перед церемонией Гарри случайно знакомится с Драко Малфоем. Мальчик и его… телохранители до того напоминают ему банду Дадли, — вовсе не телосложением, нет, скорее той самой мерзкой поволокой вседозволенности во взгляде, — что хочется кривиться и кричать, но он только сжимает зубы и цедит, что не заинтересован. Потом он ловит взгляд чернокожего мальчика, к которому подходит похныкать Малфой, и подавляет в себе желание оскалиться. Впрочем, Забини отвечает ему агрессивным оскалом всего через несколько дней.***
Хэллоуин для Гарри… не совсем праздник, о чем он честно говорит своим новым друзьям — Гермионе и Рону. Девочка поджимает губы и обнимает его, а Рон… с милой улыбкой Рон протягивает ему маленькую тыкву на ладони — она бледно-рыжая, с типичной хэллоуиновской мордочкой, мягко светится изнутри. У Гарри немного дрожат губы от мягкой и неуверенной улыбки Рона. Еще, наверное, потому что знает, что эта тыква появилась у друга на тумбочке, а он вот ему ее отдает. Просто так отдает, чтобы заставить его улыбнуться. Когда на них нападает Тролль и они даже выживают, он решает, что связан с ними на всю жизнь. Ему только жаль, что пластыри он потерял еще на первой неделе обучения, хотя если и есть еще какие-то преимущества в том, что ты волшебник, так это в том, что существуют зелья (хоть и мерзкие на вкус). Мелкие порезы удается залечить очень быстро.***
Перед первыми в жизни каникулами Гарри в Хогвартсе, — ему очень лестно, когда Рон говорит, что остается, раз Гарри не может поехать к нему домой, — на тумбочке оказывается какой-то непонятный гель. В спальне остались только он и Рон, все остальные уехали вчера вечером, такая суматоха была, что только прятаться и плакать. Гарри очень любил Невилла и Дина с Симусом, но когда дело касалось сборки вещей, эти трое были ужасны, особенно все сразу. Их маленькая комната кажется очень стоической после всего того хаоса, что в ней творился. — Я видел такие в Ведьмином еженедельнике, — делится Рон, разглядывая вместе с ним этикетку. Гарри вертит бутылек во все стороны, друг за его плечом вздыхает, тоскливо и с уже знакомым Гарри оттенком. — Мама говорила, что они ужасно дорогие. Гарри, недолго думая, вертит в руках баночку еще немного, и предлагает Рону. Геля в ней осталось больше половины, поэтому они не отказывают себе в удовольствии сделать друг другу смешные прически. В какой-то момент это все превращается в карикатуру Малфоя — старшие мальчики, оставшиеся на каникулы и зависающие в общей комнате, сначала шарахаются от них и их задранных носов, а потом смеются очень громко и долго расхваливают их актерский талант, потому что угадать, кого они изображают, очень легко. После каникул Малфой и его компашка возвращаются (почти все) счастливыми немного до омерзения, но, на фоне общей волны радости от каникул, они даже как-то забывают поцапаться между собой. Они с Гермионой только сдавленно хихикают на сдвоенных уроках, потому что волосы у Малфоя, оказывается, смешно кучерявятся, когда он не зализывает их назад. Хорошо, что он этого не замечает. Гарри думает, что такая прическа идет ему куда больше. Кажется, что милый вид даже сглаживает его мерзкий характер.***
— Технически это не считается жульничеством, — предупреждающе говорит Гарри, сразу же вскакивая из-за стола и делая пару шагов от Гермионы с листками в руках. Листки в руках не его. Рон смеется, опустив голову на стол, потому что он в отчаянии и ненавидит писать эссе. Гермиона… она просто поднимает брови, и Гарри сразу же жалобно стонет: — Нет, Гермиона, пожалуйста, пожалуйста, оно само здесь появилось! Я же не крал это, не списывал у тебя или Рона, это просто заметки, Гермиона! У меня было не очень много идей по поводу этого эссе, но, видишь ли, — тараторит он, делая все больше шагов назад. Это примерно пропорционально тем, которые делает Гермиона к нему, с улыбкой на лице и протягивая руку. Гарри оглядывается за спину, там Невилл смеется над ним, и он думает спрятаться за его спину, раз это так весело. — меня осенило в процессе, понимаешь? Я внезапно понял, что вертелось в уме, а что у меня в руках? — он, уже не стесняясь, сбегает, за диван. — О, да это так… Уже ничего, — и бросает бумажку в камин. Рон стонет: «Гарри, какого черта? А что поможет мне закончить это чертово эссе, по-твоему?», а Гарри, Гермиона и Невилл безмолвно рассматривают, как вспыхивает пергамент и медленно превращается в уголек. Никто не обращает на Уизли внимание ровно до того момента, как от стола не слышатся звуки столкновения дерева и лба. Тогда Гермиона встряхивается и разворачивается к Рону. Очень отчаянному Рону. На ее лице милая улыбка. — Гарри Джеймс Поттер, — смеясь, качает головой она. Гарри обезоруживающе улыбается, так ангельски, как только может. — Хорошо, в этот раз тебе повезло, но, — она угрожающе наставляет на него палец. — в следующий раз ты будешь работать сам. Он кивает с важным видом и возвращается к столу, в то время как Гермиона бормочет что-то про соулмейтскую связь и «как он мог знать, что тебе это пригодится, господи». Гарри очень повезло, что его соулмейт оказался чертовски умным человеком с очень, очень красивым почерком, в структуру записей которого Гарри успел влюбиться (опустим, что это на самом деле являлось читерством с его стороны). Если это эссе не будет лучшим в классе, то Гарри может съесть пушистый мешок Гермионы, который она называет котом. Когда через неделю им раздают их эссе, исправленные и оцененные, когда Гарри получает свое Превосходно, а Малфой, скривившись, Выше ожидаемого, он подавляет детское желание показать придурку язык. Все-таки не удерживается и самодовольно ухмыляется, когда почти горящий от негодования Малфой ловит его взгляд. Если Гарри что и удается хорошо, так это выводить его из себя, потому что позже он слышит нервное бормотание: «Как он мог что-то написать, у него же ветер в голове, какого черта, Тео?» и на душе даже как-то теплеет.***
В середине второго курса за обедом почти на его тарелке появляется журавлик, сложенный из пергамента. Гарри смотрит на него возмущенно, потому что он тут ест вообще-то, а кусок бумаги ему чуть в суп не попал. Он вздыхает и раскрывает вибрирующий от магии пергамент. Там… переписка? Гарри поднимает брови в удивлении, рассматривая два каллиграфических почерка. Один более острый, с сильным наклоном, в другом чуть больше завитушек — второй знаком ему из-за тех заметок, что его соулмейт терял чуть раньше, в начале года. «У меня больше нет сил слушать Бинса. Понятия не имею, почему ты еще не спишь», — жалуется тот, что более художественный. «Потому что мне не насрать на мою успеваемость, придурок», — резко отвечает более острый, что, в целом, оправданно. Сердце Гарри чуть замирает на «придурок». «Мне тоже не насрать, только пару человек мешает мне занять школьный топ, и ты в их числе. Конспекты я у тебя потом позаимствую, к слову. Проспал первую часть» «Валяй», — звучит как будто бы даже с претензией на нежность. Гарри моргает, по-совиному склоняет голову в сторону и показывает развернутую бумажку Гермионе, сидящей рядом. — Ты не знаешь, похоже на чей-нибудь почерк? — спрашивает, пока ее глаза любопытствующе скользят по тексту. Следом она мотает головой и бормочет что-то о том, что умники на Когтевране. Рон удивленно спрашивает, как из бумаги можно было сложить птицу и может ли Гарри вернуть все обратно. Гарри и Гермионе приходится объяснить Рону, что такое оригами и как оно работает. Уизли приходит в восторг. Журавлика Гарри бережно оглаживает, прежде чем кинуть в коробку.***
Когда они сидят в библиотеке, и Гарри отлучается за книгой, которая нужна им для домашнего задания, возвращается он еще и с перчаткой для квиддича. Почти триумфально кидает ее на стол, чуть раскидывая ворох пергамента. — У нас будут темы для разговоров, — произносит Гарри, улыбаясь и складывая руки на груди, как будто он выиграл какой-то спор. Рон переглядывается с Гермионой быстрым движением, а потом возвращает внимание обратно на Поттера. — Она воняет, — честно говорит друг. Гарри понимает, но ее некуда девать, поэтому он просто пожимает плечами и с невинной улыбкой садится за стол. Гермиона морщится и начинает причитать, что это нечестно, что им приходится это терпеть, на что Гарри резонно возражает, что им же пришлось терпеть, когда Гермиона опрокинула на себя флакон с резкими духами, когда он появился очень не вовремя. Она вздыхает и соглашается. — Мы могли бы посмотреть, кто сейчас тренируется, — шепчет Гермиона, оглядываясь на окно, но они ее не слышат. И хорошо, наверное. Потому что потом они идут гулять, и она замечает вспышки зеленой формы, из-за чего спешит за мальчиками быстрее.***
Летом появляется лопатка. Гарри, честное слово, сначала даже не замечает, что что-то идет не так, хватая ту, что под рукой и искренне думая, что эта та же лопатка, которую Петуния купила, когда он потерял первую несколько лет назад. Когда он откладывает ее, то понимает, что ошибся, потому что глаза ему слепит отблеск металла, слишком начищенного для садовой утвари Дурслей. Она красивая и на ней есть свежие комочки земли. Значит, его соулмейт… садовод. Выдыхая смешок, Гарри думает, что если у них в доме будет сад, то вся работа будет явно не на его плечах. Петуния просто поднимает брови на новую лопатку, которой Гарри начинает пользоваться регулярнее, но оставляет свое ты что, украл это при себе. Гарри закатывает глаза, когда она отворачивается с осуждающим бормотанием.***
В начале третьего курса Малфой присылает ему записку. Чертового журавлика с насмешками внутри и чертовски корявыми, пляшущими печатными буквами. Художник из него так себе, заключает кисло Гарри и пихает записку в карман. В качестве издевки (как будто мало было), при взгляде на журавлика у Гарри пляшет сердце, потому что птичка напоминает ему о соулмейте. Даже нечестно, что Малфой может складывать их тоже — и откуда только научился? Тем не менее, в конце дня, этого журавлика он тоже сворачивает обратно в птицу, и опускает на дно коробки к другим, а не сжигает на месте, как следовало бы. Как объяснять своему соулмейту, что делает записка от школьного врага в коробке потерянных вещей, Гарри выяснит немного позже.***
Когда Гарри пробирается в Хогсмид, то первым же местом, куда он заходит, является Сладкое королевство. Он накупает конфет для Гермионы и Рона, несмотря на то, что те тут явно были или могли зайти своими ногами позже. Накидывая на себя мантию на выходе, он замечает выходящих из магазина слизеринцев — Паркинсон держит в руках увесистый мешочек Пестрых пчелок, очень похожий на тот, что Гарри купил для Гермионы, Малфой отламывает себе и Забини кусочки ирисок. Краем сознания Гарри отмечает, что такое простое удовольствие от конфет очень Малфою к лицу — как и розовый румянец, трогательно поползший по щекам. Гарри посвящает себя прогулке еще несколько часов подряд. Ему нравится в Хогсмиде, даже если немного горько, что он не может находиться тут легально — в голове постоянно крутится мысль, что его тут быть не должно. Когда Поттер проверяет свои покупки, на случай, если он забыл купить что-то еще, то замечает, что конфеты для Гермионы… отсутствуют. Чувствуя себя донельзя глупо, Гарри приходится сделать крюк, чтобы купить еще мешочек. У прилавка ему милостиво ничего не говорят, только смешливо улыбаются на его кривляния, что вот, я там, кажется, обронил, можно мне повторить Пчелок? По пути он не забывает проклясть себя за рассеянность.***
Чуть позже, через несколько недель, они с Роном наконец спускаются из спален утром, Гермиона стоит в середине гостиной. Они быстро переглядываются между собой, потому что с лицом у нее что-то не так. — Все в порядке? — спрашивает Гарри, когда они подходят ближе. Гермиона безмолвно протягивает им предмет, зажатый в руке. В ее руках… туфелька. Изящная, черная, на каблуке. Гермиона такие не носит. Гермиона ходит в удобных лодочках или маггловских спортивных. Гермиона держит ее так, будто она в чем-то виновата. Гарри не сложно сделать вывод о том, чье это. Он сглатывает и благодарит бога, что в гостиной так мало людей. — Это обувь, — тупо говорит Рон, уставившись на туфлю. Гермиона беспомощно вздыхает и кивает. Даже ее кудряшки выглядят взволнованными. — Мой соулмейт потерял… туфлю на каблуке, — тихо говорит она. Гарри рассматривает ее взъерошенный вид и замечает, что она очень близка к панике, ее глаза нервно бегают от одного к другому. В его душе поднимается неумолимое желание тут же ее успокоить, потому что все хорошо, тут нет причин быть такой напуганной. Но потом он понимает. Потому что узнает себя в момент осознания несколько месяцев назад: «Ох, я хочу поцеловать Малфоя» в ее нервных пальцах, блестящих глазах и плотно сжатых губах. — Значит… — начинает медленно Рон, отрывая взгляд от обуви и серебряной застежки. Гермиона выглядит умоляющей, не произноси это, пожалуйста, не вслух. — Это девушка. Она прикрывает глаза, вздыхая снова. Гарри сжимает лямку сумки, глядя на ее расстроенное лицо и нахмуренные брови. — Да, — ее голос чуть дрожит. Рон делает самое лучшее в этой ситуации, Гарри почти готов его расцеловать. — Гермиона, — осторожно начинает он. — А в чем собственно… проблема? То есть… — тут его лицо опадает, он немного хмурится. Гарри расслабляет плечи и поправляет сумку на плече. — Это проблема для тебя? — Нет, но, — дрожащим голосом говорит им Гермиона, широко открыв глаза. — Я думала, что это будет проблемой для вас, — Гарри выдыхает смешок, потому что это было глупо, а Гермиона нечасто говорит глупые вещи. — Не думаю, что могло бы быть, Миона, — ласково говорит он. Рон кивает и притягивает ее в объятия за плечи, устраивая подбородок на ее макушке. Гермиона выглядит маленькой и съежившейся в его руках. — Ну, — дипломатично говорит Рон. — Не заметить, что соулмейт Гарри — парень, было бы тупо, — и он ухмыляется так развязно, что Гарри кажется, что это давно не секрет и что у него сейчас загорятся даже волосы. — И иметь проблемы с такими вещами — тоже. Грейнджер водянисто хихикает ему в грудь. Это уже что-то, что, как на вкус Гарри, звучит как победа. Поэтому он аккуратно обнимает Гермиону секундой позже, чувствуя, как она расслабляет плечи и выдыхает. — Выглядит как-то знакомо, — бормочет Гарри ей в волосы, имея в виду обувь. Гермиона неуклюже пожимает плечами. Рон рассматривает туфлю со всех сторон и рассеянно отмечает размер. Они не замечают, что в этот день Панси Паркинсон ходит в помятых черных кедах, вместо своих излюбленных каблуков, которые придавали ей несколько сантиметров в росте.***
В середине четвертого курса у него появляется целых два новых журавлика. Оба похабного содержания, написаны, — оба, — на Трансфигурации, и Гарри честное слово не знает, как Макгонагалл могла пропустить такой срам. В какой-то степени он даже благодарен за это — как и за то, что большую часть неприличных вещей пишет не его соулмейт, а некто с более неряшливым, но, тем не менее, все еще раздражающе каллиграфическим почерком. Он бы хотел писать так, как все эти люди.***
Парой недель позже он теряет мешочек с кусочками мяса для хагридовских зверей, который ему торжественно был вручен несколько дней назад. Когда он осторожно говорит об этом Гермионе, то она выглядит осуждающе и проводит ему небольшую лекцию на тему безответственности прямо за столом. То, как Гермиона закатывает глаза — хуже всего, и Гарри чувствует себя еще более непутевым, когда встречается с серыми глазами за столом Слизерина. После обеда они заходят к Хагриду, укутавшись в шарфы, чтобы уши не краснели на холоде. Рон по пути предлагает поделиться из своего мешочка, но Гарри отказывается и кается во всем лесничему. Тот только добродушно смеется ему в лицо и говорит, что ничего страшного не случилось. К тому же, мешочек мне вернули, держи, — говорит ему Хагрид. Гермиона хмыкает и спрашивает, кто вернул и где Гарри его оставил. Наливая им горячий чай и подавая полупустое блюдце с ирисками, Хагрид рассказывает им сказку о заходившем час назад Малфое и о его извинениях. Рон смеется в кружку и захлебывается чаем, в то время как Гермиона выглядит сомневающейся. Хагрид признается, что не додумался спросить, где парень его нашел, и им приходится принять эту версию событий, где Драко Малфой — это парень с краснеющими ушами, который возвращает потерянные вкусняшки для животных и приносит искренние, неловкие извинения. Эта ситуация кружится у него в голове еще какое-то время, что-то не дает покоя. В конце концов, он решает, что удивлен тем, что Малфой не такой уж и засранец. (Не так уж далеко от правды)***
В начале пятого курса ему приходит забавная записка: «Дорогой, не сиди долго в библиотеке», написанная изящным почерком, новым. Гарри хмыкает, с оттенком какой-то зависти (Что еще за «дорогой»?, возмущается в нем что-то) и опускает ее в коробку. Журавлики нравились ему больше.***
А вот середина пятого курса приносит ему очень, очень большое потрясение. Гарри бы сказал приятное, если бы оно было так, но по большей части он чувствует себя скорее шокированным и паникующим в равной степени. Он не может выбрать. Можно ли физически потерять челюсть или дар речи, отстраненно думает Гарри, разглядывая блестящее в солнечном свете кольцо. То есть, конечно! Для сердца Гарри в долгосрочной и самой приятной перспективе это было замечательно, любовь всей его школьной жизни оказалась его соулмейтом, что, по теории маленького одиннадцатилетнего Гарри, означает также любовь всей его жизни. Проблема, конечно, скрывалась ровно в том же факте. Гарри ни за что в жизни не мог поверить, что Малфой, то есть тот самый Малфой, который если и откусит себе язык, то отравится своим же ядом, которым поливает Гарри вот уже пятый год, посмотрит на него с нежностью. Что Гарри вообще должен был сделать с этим фактом? Драко Малфой мой соулмейт. Гарри был в ужасе, панике и шоке. В любом порядке. — Приятель, ты бы… челюсть на место поставил? — заботливо говорит ему Симус, приподнимая брови и улыбаясь, когда Гарри переводит на него взгляд. — Ну что, неужели там что-то запрещенное? Алкоголь? Компактная коробочка с Авадой? — Хуже, — убито говорит Гарри. Симус хмыкает и продолжает завязывать галстук. Получается у него все равно неряшливо. — Что может быть хуже того, чтобы потерять напоминалку, — бормочет Невилл. — Все равно она не помогала. Что там, Гарри? — Да, Гарри, что там? — встревает Рон, выходя из ванны с галстуком на плечах и покручивая палочку в руках. Влажные волосы у него немного вьются на концах. У них тут у всех получается есть некоторое соревнование на самую странную потерянную вещь. Пока что выигрывает Невилл. Всем все равно интересно знать, что именно заставляет Гарри Поттера чувствовать себя таким подавленным. Гарри просто… просто не может сказать этого вслух, хорошо? Он знает, что это. Он знает, чье оно. Не заметить было бы сложно, учитывая, сколько раз он получал этим перстнем по лицу — так себе ощущения, к слову. Поэтому он просто поднимает его на ладони, показывая, вместо того, чтобы подбирать слова. Рон присвистывает, щурясь, чтобы разглядеть герб Малфоев на кольце. Невилл несколько раз открывает и закрывает рот, чтобы в итоге молча покачать головой. Гарри очень понимает. — Ладно, знаешь что, — бормочет в неверии Симус, не в силах оторвать взгляд от герба. — Ты выиграл приз самого дерьмового соула, я умываю руки. — Эй, — заступается Рон, когда Гарри только успевает открыть рот. Это заставляет его обернуться к другу, который чуть хмурится на Симуса. В груди теплеет от поддержки, Гарри даже не знал, что для него было важно не услышать осуждения за эту вещь, которую он даже не мог контролировать, от Рона. — Я бы не стал так говорить. Малфой перестал к нам цепляться так уж сильно. Он исправляется, знаешь? — Ладно, ладно, — парень отпускает свой галстук и чуть закатывает глаза. Симус всегда легко переключался, поэтому в следующее же мгновения его глаза загораются. — Дин будет в восторге, — ликующе говорит Финниган, выбегая из комнаты секундой позже. Гарри не успевает сказать ему, чтобы держал рот на замке, поэтому просто вздыхает и падает обратно на кровать, надеясь на сознательность друга. Невилл тихо выдыхает: «Да…», которое звучит немного обреченно и удивленно одновременно, и это в целом описывает ситуацию на все сто. Рон пару раз хлопает его по плечу и уходит натягивать рубашку. Гарри подключается к нему минутой позже, прокручивая в голове все те вещи, что Малфой, Драко, терял все это время, и все внезапно обретает смысл. Особенно бутылка с гелем — правда, как можно было не догадаться? Выходя из комнаты, он подхватывает кольцо с тумбочки и запихивает в карман, вытаскивая только тогда, когда шепотом рассказывает Гермионе о находке по пути в Большой Зал. Прикрывая кольцо другой рукой. Потому что он еще не готов. Он не может оторвать от угрюмого Малфоя взгляд за завтраком и весь последующий день тоже, продолжая покручивать перстень в кармане. Его немного царапает чужое безразличие, но чтобы не видеть то, как Драко переживает из-за дурацкого кольца (не такое уж и дурацкое, наверное, это все-таки фамильная ценность, и Драко с ней, вероятно, сросся) это совсем слепым надо быть. Так как Гарри слишком влюблен, он отклоняет предложение от слишком возбужденного Рона не возвращать кольцо вообще и саркастичное предложение Гермионы попросить за кольцо выкуп в виде тысячи поцелуев. («Серьезно, Гермиона?", «Что? Это упростило бы жизнь буквально всем. Включая меня. И Рона. И всю башню Гриффиндора. Я уверена, что слизеринцы были бы тоже довольны. И…», «Ладно, ладно, я понял») Так как Гарри все еще в панике, шоке и ужасе (в любом порядке) от того факта, как скривится лицо Драко, когда он все поймет, это делает его немного глупым — ко всей той глупости, что приходит к нему, когда он влюблен. Поэтому он отправляет перстень по почте. Ему приходится встать сильно раньше, чем обычно, чтобы никто его не заметил (только тогда, когда он отдает «письмо» сове, он понимает, что мог бы воспользоваться мантией невидимкой), — Гермиона поднимает брови в приятном удивлении, когда видит его, нервничающего, на диване в гостиной слишком рано для его обычного подъема, — кольцо он кладет в конверт, чтобы не потерялось и чтобы не привлекало к себе особенного внимания, потому что вряд ли Драко хотел бы делать из этого шумиху. Идеально. Гарри думает, что сделал все идеально. Он идиот, и понимает это, когда смотрит на опустившееся лицо Драко. Он идиот, и понимает это, когда и так устрашающий Теодор выглядит еще более устрашающим, еще более мамочковым (как бы это ни звучало), что определенно указывает на то, что этот парень собирается порвать Гарри на британский флаг за это грустное выражение лица Драко. Но в общем и целом, это была хорошая идея. Потому что заканчивается все хорошо, чтобы ни говорил ему расстроенный Рон, который ожидал зрелища. В конце концов, Драко улыбается ему на Зельях, и Гарри даже думает, что у них есть шанс.***
Перед самым началом каникул в общей комнате их встречает возбужденная Гермиона, которая объявляет, что нашла любимую потеряшку (у всех была такая) — в ее руках роскошная серебряная сережка с красивым зеленым камнем в дополнение. Рон склоняет голову набок, и шутит что-то о том, что ей даже умудрились подарить лучший рождественский подарок, чем тот, что он собирался ей подарить. Она шутливо лупит его по плечу, так радостно и ярко улыбаясь, что они только и могут, что улыбаться ей в ответ. Гарри знает, что Гермиона носится по всей школе с украшением целый день — и он молчит, если это кажется ему немного опрометчивым в тот момент, когда он случайно подслушивает, как Панси Паркинсон жалуется, что потеряла свою любимую сережку.***
Когда Гарри теряет свой галстук на шестом курсе, то кровь его холодеет. То есть, никто не может винить его в этом, потому что прошлой ночью в гостиной Гриффиндора была вечеринка, и он уверен, что множество вещей потерялось в отрезок времени с одиннадцати до пяти утра (вовсе не потому что в этот момент пронесли ящики с огневиски от близнецов Уизли). Гарри ушел довольно рано, успев выпить только пару бокалов, где-то в час ночи — и если Дин и Симус называли его слабаком вчера, то сегодня эти стонущие, опухшие кучки с дерьмом заберут свои слова обратно. Если Гарри вообще вспомнит об этом, потому что единственная задача, с которой он сейчас справляется, это в ужасе уставиться на свое покрывало в небрежно застегнутой рубашке. Без галстука. Где галстук? — Что случилось? — мягко спрашивает Невилл, собирающий сумку за его спиной. Гарри заставляет себя дышать и выдавливает, что-то о том, что потерял галстук. Рон с кровати сонно хмыкает в насмешке, ах, тебе весело, в то время как Невилл только мило улыбается и говорит, что это поможет им найти друг друга. Если бы мы вообще искали, думает панически Гарри. (Нам стоило только взглянуть чуть дальше своего носа) Если бы Малфой был твоим соулмейтом, ты бы так не говорил, думает жалко Гарри, оборачиваясь. Клянчить галстук у своих сокурсников — это совсем плохо или еще в рамках нормы? Он сам не говорит, что это катастрофа. Не так прямолинейно, по крайней мере, у него еще есть какое-то самоуважение. Он все равно умоляет Рона остаться сегодня в комнате вместе с ним, потому что он не уверен, что может посмотреть на Драко сегодня (что только доказывает, что самоуважения у него все-таки нет). Уизли смешливо хлопает его по плечу: «Все будет путем, приятель», и толкает его из комнаты под аккомпанемент рычания Дина о том, что они ведут себя неприлично громко. В конце концов, у Гарри все еще есть Гермиона, которая в любом случае не дала бы ему прогулять пары, которая просто кивает на его белую рубашку без привычного красного пятна и спрашивает, не нашлось ли у него запасного галстука? Вопросы вроде: «А что если он поймет?» волнуют его больше. Гарри вроде как чувствует странное разочарование, когда не видит Драко весь день, только его друзей, которые ведут себя абсолютно так же, как и обычно, одновременно с некоторой нервозностью от отсутствия какой-либо реакции. Единственной вещью, которая доказывает ему, что Драко все-таки нашел его галстук, является то, что строгая профессор Макгонагалл возвращает ему полоску ткани после обеда и просит быть внимательнее, со странным блеском в глазах. (Он почти уверен, что она над ним смеется. Не хватало только того, чтобы и его декан узнала о том, кто именно являлся его соулмейтом на протяжении всех этих лет.) Ничего не меняется, кроме того, что Драко несколько часов усердно сверлит стол Гриффиндора взглядом, — Гарри настолько привык к этому, что даже не замечает, что что-то не так, и до него доходит только тогда, когда Джинни уже не выдерживает. Гарри одновременно выдыхает с облегчением (он еще не готов) и смотрит с тоской в глазах. Гермиона и Рон переглядываются знающими взглядами, но молчат и ничего не предпринимают. Пока что.***
У него давно вошло в привычку следить за Драко, всегда замечать его, не то чтобы это было сложно, правда. Каждый раз, когда его соулмейт входил в кабинет, коридор, появлялся в поле его зрения даже только смехом где-то на периферии, Гарри цеплялся за него взглядом. Сегодня такой день, когда Драко выглядит прекраснее обычного. Его вид выбивает воздух из легких, кто позволил быть ему таким красивым, жалко думает Гарри, разглядывая его. Солнечные лучи, проникающие сквозь высокие окна, подчеркивают его мягкость — остатки сна в ресницах, легкую медлительность в каждом движении, чуть взъерошенные светлые волосы, теряющиеся в свете. Серые глаза выглядят почти прозрачными стекляшками, когда солнечные лучики играются на его лице. Гарри впивается глазами в то, как Забини клянчит что-то у Драко с невероятно жалобным выражением лица (Паркинсон хихикает рядом), тянет руки в разные стороны, — здесь Гарри завистливо вздыхает, — и потом он получает объятия от Малфоя. Это выглядит так мягко, то, как бледные руки обхватывают чужое тело, и одновременно так привычно, что у Гарри сосет под ложечкой, как ты смеешь обнимать моего соулмейта, это только для меня, отойди. С другой стороны, Драко же дарит эти объятия. — Совсем совесть потерял, — ворчит Гарри, все-таки утыкаясь взглядом в стол, немного в шутливой манере, пытаясь унять взбесившиеся чувства. — Нет, — внезапно говорит Рон, в его улыбке снова есть что-то лисье. — Ее же нет на твоей тумбочке. — О, замолчи, — кривится Гарри, в то время как Гермиона давится чаем и заливисто смеется. — А он ведь прав, — говорит она, широко улыбаясь и откидывая кудряшки с плеча. Гарри ловит шальной взгляд Паркинсон, скользящий по их тройке. — Но, знаешь, Гарри, если тебя что-то не устраивает, ты мог бы сказать ему, — с намеком продолжает она. Гарри кривится снова. — Нет, не мог бы, ты просто посмотри на него, — он делает широкий жест в сторону слизеринского стола, не задумываясь о том, как это выглядит. Рон демонстративно оборачивается, и Гарри хочется дернуть его за галстук обратно, но через стол же не перелезешь. — А потом на меня, быстро развернись, — и тыкает себя в грудь. Гермиона выглядит немного сочувствующей, но в то же время решительно не согласной. Рон все-таки оборачивается, такой неуловимо похожий на своих старших братьев, сверкая дурашливой улыбкой. — Что тебе не нравится в себе? — спрашивает он, делая большой глоток из кружки, как будто не он только что демонстративно показал всему Залу, кого именно они обсуждают. (Справедливости ради, он сделал это первым. Тем не менее.) — Мне в себе все нравится, — категорично возражает Гарри. Судя по тому, как на него взглянули его лучшие друзья, они ему не верят. — Но, понимаешь ли, я не уверен, что мы уместны друг для друга. — Гарри, ты… — начинает Гермиона и умолкает на секунду. Потом она вздыхает, сдаваясь. — Тебе бы очки новые, знаешь? Очевидного не видишь. Он бормочет «да-да», в то время как глаза Рона загораются, и Гарри это решительно не нравится. Утром он понимает, что не может найти очки.***
Когда дверь в спальню скрипит, а через секунду резко захлопывается, они слышат приглушенный вскрик, это заставляет их отвлечься. Когда голос, подозрительно похожий на Забини, почти кричит за дверью: «Святой Мерлин, у меня теперь травма, вы, придурки, хоть бы заперли дверь», Гарри понимает, что их время вышло. Драко понимает это тоже и поэтому стонет, почти вторя жалобности, с которой это сделал Блейз. Головой он несколько раз драматично стукается об подушку, что заставляет Гарри рассмеяться, что, в свою очередь, заставляет Забини начать кудахтать с новой силой о том, что у них совершенно нет стыда. Гарри не собирается отрицать это, явно не тогда, когда Драко выглядит вот так в его руках. (Где-то краем сознания он думает, что вряд ли сам выглядит сильно опрятнее.) Его белесые волосы смешно всклочены, совсем как у Гарри по утрам, на лице румянец, глаза блестят — одновременно опьяненно, и таким счастьем, что Гарри даже сложно поверить, что это он причина такого состояния. Заканчивает свой осмотр тем, что спотыкается о красные засосы на шее и челюсти Драко, не все из которых можно скрыть, туго застегнув рубашку. Если ему и становится за это неловко, то только в тот момент, когда Малфой спешно поправляется у зеркала и проводит пальцем по одному пятнышку. Но только немного. Они выходят из спальни и Теодор почти издевательски смеется, когда видит насколько взъерошенным и зацелованным выглядит Драко. У Гарри мурашки (отнюдь не приятные) от этого глубокого смеха, но он думает, что привыкнет. Ему, все-таки, просто придется привыкнуть, учитывая, насколько плотно переплетутся их компании в будущем. Единственная же реакция, которой Драко делится с миром — это густо краснеет щеками, но в основном он игнорирует своих друзей, проходя мимо и утаскивая Гарри за рукав к выходу.***
Парни любезно освобождают для них спальню в башне Гриффиндора на некоторые время, когда они с Драко наконец-то добираются до того, чтобы разобрать коробку. Так вышло, что в списке их вещей приоритетом было посвятить время друг другу более осмысленным способом, нежели в спальне Слизерина. («Развратники», — разъяренный голос Забини все еще доносится эхом из подземелий. То, что Драко фыркнул в ответ: «Кто бы говорил», не сильно помогает Гарри избежать мурашек на шее) Гарри и Драко любезно игнорируют красные щеки сбегающего Невилла, и пять, которую разделяют Рон и Симус за их спинами, хотя этот громкий, отчетливый шлепок сложно игнорировать. — Она зачарована? — интересуется Драко, когда Гарри вытаскивает коробку и ставит ее на свою кровать. Малфой подбирается чуть ближе, взглядом цепляясь за знакомые вещи на поверхности. — Да, от магглов, — поясняет, присаживаясь рядом. — Было не очень удобно жить с Дурслями до того, как у меня она появилась. Драко хмурится, но ничего не говорит, подбирая золотистую цепочку, которая висела на стенке коробки. С шорохом он вытаскивает на свет часы, которые почти стерлись из его памяти, так давно они были потеряны. И, на самом деле, довольно быстро — едва ли прошла неделя с того дня, как Люциус преподнес ему красивые часы в качестве подарка на день рождения. — Отец потом ругал меня, — морщась, признается Драко. Часы наконец-то выглядят уместно в его руках, и Гарри понятливо кивает. — Это, наверное, одна из моих любимых вещей, которые ты терял, — признание дается легко, намного легче, чем «Но моя самая любимая — сказки», уже готовое сорваться с языка. Гарри решает оставить это для себя, хотя бы пока. — Часто брал их в руки. Драко кивает, еще пару секунд их разглядывая. Они хорошо сохранились. Можно было бы все равно отдать их мастеру на проверку и, возможно… оставить их у Гарри навсегда? Раз они ему дороги, — явно больше, чем они важны для самого Драко. Складывая часы в карман, он обещает себе обдумать эту мысль позже. Его взгляд привлекает высокая бутылка, потому что он не помнит, чтобы терял что-то такое. Краем глаза он видит, как Поттер начинает смешливо ухмыляться, как только понимает, к чему тянутся чужие пальцы, и ему это не нравится, но… — О, Мерлин, — чуть хнычет, когда читает название этикетки. Тут Гарри не выдерживает и начинает смеяться, пока Драко краснеет и отпихивает бутылек подальше. — Это было ужасно, мы больше никогда не будем вспоминать первый год и этот ужас у меня на голове. — Согласен, твои кудряшки нравились мне больше. — Заткнись, — он почти шипит это, пихая Поттера, что, к сожалению, заставляет его смеяться только больше. Драко нравится его смех, искрящийся и солнечный, Драко влюблен в его смех, но в данный момент ему слишком неловко, поэтому он быстрее хватает первую попавшуюся вещь. Это бумажный журавлик. Волна привязанности поднимается в его груди, когда он его разворачивает. Гарри сохранил даже эти кусочки бумаги, очевидно, свернув их в первозданный вид. Он оглядывает коробку — все записки, все птички, сидят на верхушке, чтобы не помялись под весом остальных вещей. На каждую записку Драко улыбается, солнечно и приязненно. Гарри пробует еще раз угадать, с кем Драко переписывался каждый раз — не угадывает он только Паркинсон, что вполне себе логично. Ему еще предстоит узнать друзей своего соулмейта лучше. Наверное, можно сказать, что он даже в некотором предвкушении, которое медленно зарождается в его душе каждый раз, когда он замечает, как эти люди дороги для Драко. Последнего журавлика, — того самого, оскорбляющего, который послал Малфой, а не соулмейт Гарри, — Драко порывается все-таки сжечь, но Гарри отбирает у него птичку, проказливо пряча ее за спиной. Драко сдается довольно быстро, но Гарри уверен, что схватка на этом не закончена и они продолжат позже. Следом он находит закрытый пакетик с не самым редким сортом роз, которые Драко хотел посадить около окон маминых покоев на первом этаже и около беседки в саду, но потерял перед самой посадкой. Пришлось отложить это на неделю, чтобы заказать новый комплект. Розы сейчас цветут и радуют Нарциссе (и отцу, Драко верит в это) глаз. — Я начал покупать семена после того, как… — бубнит он, откладывая пакетик в сторону. Гарри кивает. — После того, как подумал, что хоть что-то обо мне выяснил, да, я понял. — Да иди ты. Спустя пару минут он добирается еще и до лопатки. Хмыкает и откладывает ее в сторону под бормотание: «Я пользовался ей, надеюсь, что ты не против, просто она нравилась мне больше, чем та, что была у Петунии…» — Конечно, я не против, — он криво улыбается, разглядывая пару книжек про зелья для совсем начинающих. — Я бы даже предложил тебе воспользоваться остальным набором, который остался в мэноре, но теперь я в курсе, что садоводство у тебя не в почете. — Зато у тебя будет больше свободы в нашем саду, — Гарри произносит это с мягкой улыбкой, утыкаясь в плечо замершего Драко, так спокойно, слегка мечтательно. Вполне себе определяя вектор их отношений на такое далекое будущее, что это слегка заставляет сердце Малфоя сбиться с ритма. Книжка со сказками, классика в Магическом мире, еще более потертая, чем он ее помнит вовсе не подрагивает в его пальцах. Он находит еще несколько книг для детей, которые только учатся магии, несколько астрономических атласов и несколько собственноручно нарисованных на пергаменте по памяти. Это навевает приятные воспоминания. На глаза ему попадется закрытая чернильница с красными чернилами внутри, несколько перьев, маггловскую книгу, которую он спрятал от родителей и потом пытался потерять, чтобы не возникло никаких вопросов. На дне коробки валяются золотые галлеоны и уже сухие маленькие цветки. Драко собирает монетки в ладонь со смешком. Гарри не очень смешно, потому что он вспоминает, как прятал их по карманам, а Дадли все равно нашел и отдал Петунии, и она спрятала все там же, где и часы. Если бы Хагрид не помог ему тогда… Было бы очень стыдно.***
Когда Драко спрашивает его, познакомит ли он его с родственниками, Гарри впадает в ступор, потому что все в нем кричит, что Драко, который рос в роскошной обстановке, со своей комнатой (наверняка, несколькими), с кучей слуг и в атмосфере любви, просто обязан никогда не видеть того кошмара, каким запомнился ему дом Дурслей. Когда Забини начинает верещать, Гарри думает, что ни за что не пустит своего парня к этим людям. Потому что ему их просто жалко.