Осколки нашей ненависти.

Тёплый летний ветерок развевал тёмные волосы и потоками забирался под майку, шелест зелёных листьев успокаивающе звучал откуда-то сверху, певчие птицы переговаривались друг с другом на разных тонах, а чёрные глаза в обрамлении пушистых густых ресниц закрылись занавесками расслабленных век. Саске хотелось спать.  Сегодня, двадцать третьего июля, ему исполнилось восемнадцать. Он рад? Едва ли. Саске вообще давно не радовался. А смысл? Радоваться и вправду было нечему. Обычно на восемнадцатилетие закатывают мощные вечеринки с алкоголем, наркотой и девушками лёгкого поведения. В двух словах, со всем, что было под запретом, под семью замками. Саске не понимал ни этого, ни безумных подростков, которые так делают. Всё это казалось глупым, несуразным и неразумным. Хотя, — Учиха мог себе в этом признаться — выкурить одну-две сигаретки и запить их стаканом крепкого виски, в попытках забыться, он был не против. Впрочем, его никто и не спрашивал, хочет он чего или нет. Восемнадцать лет — момент, когда выпускаешься из детского дома. Причём в тот же день становления «взрослым». Поступали довольно жестоко: выдавали гонорар номиналом в сто тысяч йен, ключи от однокомнатной квартиры на той же улице, что и детское учреждение, и рядом с университетом, в который ребёнок (или уже не совсем) собирается поступать, желали удачи во взрослой жизни и пинками провожали до ворот, сверху накидывая сумки со всеми вещами. А дальше делай, что угодно, теперь ты свободный и обеспечивать себя должен сам. Совсем ничего страшного, что научиться правильно жить, обходиться с деньгами и заниматься бытовыми делами в детском доме не предоставлялось возможности. Ты же теперь самостоятельный и выкручиваться из этого дерьма должен сам, без посторонней помощи.  Саске, если честно, свою дальнейшую жизнь после выпуска из детдома не представлял. Безусловно, событием это было довольно торжественным, только потому что теперь его никто не контролировал, не следил за режимом сна и питания и распоряжаться своей жизнью можно было по-своему. Но Учиха не знал, что значит «по-своему». Конечно, когда десять лет всё выполняли за тебя, не допускали никакого самовольничества и заставляли следовать всеобщему расписанию, трудно даже что-то делать самому. Однако Саске не обращал на это внимания. Он решил подумать обо всех подробностях позже. Сейчас хотелось просто лечь безо всяких забот и заснуть. Забавно. В мыслях тёмноволосого, по дороге к дому, засел Наруто. Блондин покинул приют ещё в пятнадцать лет — какой-то седовласый мужчина, кажется, его звали Джирайя, заботливо забрал его к себе. В тот момент Саске испытал, наверное, разочарование. Узумаки таскался за ним 3 года: с того дня, когда они разъяснили ситуацию с плачущим Учихой, и вплоть до своего последнего дня пребывания в детдоме. Саске не сказать, что был этим недоволен, нет, он привык к наличию рядом блондинистой и очень шумной головы. И если тёмноволосый к чему-то привыкает, то отсутствие этого самого, к чему он привык, напрягает, нервирует и вынуждает думать, что что-то не так. Также произошло и с Наруто. Без него стало пусто что ли. Учиха отдавался злости, апатии и безразличию снова. С Узумаки эти негативные чувства немного притупились, лидировало желание одерживать победы над голубоглазым вновь и вновь. А после ухода Наруто из детского дома и заодно из его жизни, Саске был крайне разгневан на себя за то, что позволил себе довериться человеку, позволил ему заглушить отрицательные эмоции и вообще привязался к кому-то. Это считалось непростительно по его отношению к себе. И Учиха поклялся больше не заводить таких близких отношений с кем-либо. Ни за что и никогда. Поэтому во время горячего прощания Наруто со всеми детдомовскими ребятами, в частности с Гаарой, с которым они, как настоящие друзья, чья дружба «прошла огонь и воду», договорились переписываться каждый день и созваниваться как минимум раз в неделю, Саске стоял в стороне, в самом тёмном углу и наблюдал за действиями Узумаки с презрением и накатывающей яростью.«Весело тебе? Счастлив? Предатель!», — крутилось в мыслях злостное.  А потом блондин, когда Джирайя предупредил, что уже пора отправляться в путь семейной жизни, начал остервенело оборачиваться и с тревогой оглядываться, будто в чьих-то поисках. И голубизна тёплого взгляда наткнулась на копну чёрных волос и пронизывающие холодом, того же цвета глазницы. Наруто сорвался на бег, Учиха развернулся, чтобы не встречаться с солнечным Узумаки. Больше никогда. Однако медово-смуглая ладонь всё же достигла своей цели — бледного костлявого запястья. Саске остановился, но не повернулся и попробовал выдернуть руку из чересчур крепкого захвата. — Саске… — обычно весёлый голос сейчас звучал разбито и будто бы виновато. — Уйди! — прозвучало твёрже, чем Саске представлял, и с рычащими нотками. Обида захлестнула с головой, и видеть Наруто сейчас было почти невозможно. — Саске, я… Пожалуйста, дай мне и свой номер телефона! Я буду писать тебе! Ну же, Саске! — блондин отпустил ноющее запястье и осторожно подошёл ещё ближе, как бы прощупывая почву. Наруто ненавидел унижаться, тем более перед Учихой, но сейчас он говорил умоляюще, почти надрываясь. — Чёртов Узумаки! Отстань от меня! Достал! — тёмноволосый разворачивается и с силой впечатывает голубоглазого в стену дома. Блондин резко выдохнул от острой боли в позвоночнике. И в сердце, — Иди, давай же! Заживи счастливой развязной жизнью! Познай все её радости! Наслаждайся же ею! Предатель. Ненавижу, блять! Тишина. Слышно только яростное учиховское дыхание. В тени потаённого уголка видны лишь горящие гневом глаза. Если потрудиться, можно выглядеть ещё пустеющие с каждой секундой синие очи, но в нахмуренных светлых бровях виднеется упрямство. И в следующей фразе оно слышится. — Саске… я найду тебя. Обязательно. После твоего выпуска я разыщу тебя, чего бы мне это не стоило. Ненавидь меня, продолжай. Это меня не сломает. Я никогда не нарушаю своего слова. — на загорелом лице распускается своенравная улыбка. В следующую секунду в растянутые губы врезается угловатость холодных костяшек. Наруто, довольную улыбку с лица не снимая, сплёвывает металлическую на вкус, красноватую слюну. Боль сладкой истомой разлилась по разбитой нижней губе, десне и пульсацией застыла в подвижной челюсти. — На прощание, да?.. Спасибо, Саске, — Узумаки счастливо заливается смехом секунд так на тридцать, а потом, отдышавшись, но всё ещё улыбаясь, проговорил, — Тогда, и я тоже… Блондин бьёт своим смуглым кулаком по тусклой ледяной скуле. Это выглядит… красиво. Контраст цветов кружит Наруто голову и приносит удовольствие вместо покалывания в костяшках руки и чесотки в месте разрыва губы. — Не забывай меня, Саске, — проводит ладонью по тёмным волосам, спускается ниже и отдёргивает руку только дойдя до плеча, — Ну, я пошёл! Учиха очнулся от воспоминаний только у входа в новую квартиру. Тёмноволосый не был встревожен мыслями о прошлом. Теперь ему было всё равно. И сейчас ему хотелось только спать. *** Наруто сидел на тонком футоне старенькой гостиной, читая очередной роман Джирайи и дожидаясь его же. В эротический текст особо не вглядывался, мысли текли совсем в другом направлении. Он помнил, прекрасно помнил своё обещание три года назад. А ещё помнил, что сегодня день рождения Саске. Сказать, что Узумаки не волновался — это значит соврать. Блондин знал, что темноглазый не будет в восторге, если и вовсе не впадёт в ярость. Но Наруто всегда сдерживал свои обещания, сдержит и сейчас. У Узумаки колом в спине разгоралась уверенность в себе. Наруто боялся, правда боялся, однако желание увидеть Учиху превышало все страхи. Его мысли прервал телефонный звонок. Звонил Ирука, его бывший воспитатель. — Ирука-сенсей? — блондин удивился: Умино звонил нечасто, обычно раз в год. И то только потому, что Наруто являлся его любимчиком. Другим детям, по типу Гаары, он даже сообщения не писал. — Наруто, привет. Саске выпустился только что. Я скину тебе его новый адрес смской.