***
— Он опаздывает, не так ли? — сидя в довольно внушительном кожаном кресле, Чу Ваньнин чувствовал некоторое беспокойство, нетерпеливо постукивая пальцами по подлокотнику. Выражение неодобрения на его лице было всего лишь маской, скрывающей тревогу. — Почему я должен его ждать? — Мгм, — Лю Фань едва ли издал звук, но его клиент резко повернул голову, и агента пронзил ледяной взгляд, пригвоздив к месту. Он поднял вверх руки, признавая поражение, и самым успокаивающим тоном, с лёгкой ноткой дружеской насмешки, произнёс. — Что? Я ничего не говорил. — Но он опаздывает, верно? Учитывая все обстоятельства и зная характер Чу Ваньнина, обычно было легче встать на его сторону и поддержать его мнение, каким бы ошибочным оно ни казалось. Но сегодня, по какой-то причине, Лю Фань был не в настроении подыгрывать. Бросив беглый взгляд на свои наручные часы, мужчина мягко улыбнулся: — Вообще-то, до полудня ещё пятнадцать минут. Кроме того, не ты ли решил приехать на два часа раньше? Неудивительно, что кажется, будто ты торчишь тут целую вечность. «Потому что так и есть», — подумал Лю Фань, но вслух этого не сказал, зная, что он уже и так задел гордость и самоуверенность Чу Ваньнина. Минуту или около того не было слышно ничего, кроме тишины. Постукивание по подлокотникам резко прекратилось, и Чу Ваньнин с мрачным лицом, казалось, полностью погрузился в свои мысли. И мысли эти были весьма пессимистичны. Он изо всех сил пытался понять, за что именно этот парень был так одержим желанием извиниться. Он также пытался вспомнить то самое первое утро в квартире Мо Жаня, но от него остались только смутные образы запахов кофе и еды, мягкости простыней… И тёмных, с любопытством изучающих его, глаз незнакомца. Тогда не было ни гнева, ни угрозы, только… Только… Что-то в глазах незнакомца казалось очень важным, даже решающим, но оно ускользало от него всякий раз, когда Чу Ваньнин подходил к этой части памяти слишком близко. Расстроенный и разочарованный, он вздохнул и потёр виски, чувствуя приближение мигрени. С другой стороны, могло ли это что-то изменить? Его карьера подошла к концу, и это уже непоправимо; предложения о работе — которые ему поступали сейчас — не более чем жалкие объедки, подброшенные в качестве акта милосердия. Он не хотел ничьей жалости. Лучше всего было минимизировать потери и вернуться к нормальной жизни как можно скорее. Если Чу Ваньнин должен уволиться, по крайней мере он заслуживает шанс сделать это на своих условиях. Вцепившись в угасающий свет славы, он ещё некоторое время мог бы продержаться в индустрии, но ради чего? Это было бы действительно недостойно. — Сколько ещё осталось времени, лао Лю? Лю Фань взглянул на человека, который, казалось, только что очнулся от меланхолического ступора, из-за чего его взгляд оставался расфокусированным и несколько остекленевшим, и подумал, что Чу Ваньнин, несмотря ни на что, действительно его любимый клиент. Очень жаль отпускать его, но решение принимал не он, а модельный бизнес жесток и неумолим. Если бы они просто привели надлежащую причину разрыва контракта, то возможно, ситуация не вышла бы из-под контроля так быстро. В голове Лю Фаня вертелись вопросы, от которых он никак не мог избавиться, как бы сильно ни пытался. Почему Чу Ваньнин отказался выдвигать какие-либо обвинения, зная, что такого пятна на репутации парня будет достаточно, чтобы разрушить всю карьеру? Зачем Чу Ваньнину делать такие усилия, чтобы спасти репутацию Мо Жаня ценой многих лет собственной тяжёлой работы? Ради чего? Втайне агент надеялся, что этот разговор, даже если и не остановит закат карьеры Чу Ваньнина, то по крайней мере удовлетворит его любопытство. В 11:55 в дверь кабинета постучали, и Лю Фань тут же встал, пройдя мимо своего несчастного клиента, лицо которого казалось застывшим и совершенно нечитаемым, чтобы открыть дверь. В мёртвой тишине комнаты звук резкого выдоха Чу Ваньнина прозвучал сродни взрыву бомбы, одновременно оглушительный и тревожный.***
— Чу-лаоши, — сердце Мо Жаня билось где-то в горле, и ему потребовалось всё его мужество, чтобы заговорить, хотя единственными словами, которые он смог произнести, оказались те, что плясали на кончике его языка всякий раз, когда он видел Чу Ваньнина. Чу-лаоши. Был ли он зол? Расстроен? Разочарован? Возможно, ему уже смертельно скучно. В конце концов, что такой человек, как Мо Жань, может дать такому, как Чу Ваньнин? Даже если он выкопает свою эгоистичную, навязчивую любовь и бросит её к ногам этого человека, тот может просто перешагнуть через неё и уйти. У Мо Жаня нет ничего достаточно ценного, что он мог бы предложить. Глупый. Безрассудный. Недостойный. Недостойный. Глядя на молодого человека перед собой, Чу Ваньнин с болезненным самосознанием понял, что никогда не сможет со всем этим конкурировать. Эта огненная, взрывная, дикая красота, бурлящая энергией и жизнью… В то время как он — не более чем равнодушный, бесчувственный манекен, неподвижно застрявший в прошлом. Словно сняв бремя с плеч, это осознание заставило Чу Ваньнина почувствовать себя очень легко, потому что теперь он точно понял: его модельные дни закончились. Будущее принадлежит молодёжи, яркой и амбициозной, а он всего лишь пережиток прошлого, пылящийся в каком-то богом забытом музее. С этой мыслью он почти жизнерадостно встал и улыбнулся Мо Жаню, который, ошарашенный таким неожиданно тёплым приветствием, отступил назад, неловко споткнулся и чуть не упал навзничь, с немалым усилием восстановив равновесие. Почему вся эта ситуация кажется такой неловкой? — Чу, э-э-э… Чу-лаоши, мне жаль, я… — «Блять». Случившееся чуть ранее фактически лишило его дара речи. С каждой секундой, потраченной на бормотание, Мо Жань всё больше и больше чувствовал себя полным идиотом, и добрый, почти родительский, взгляд Чу Ваньнина ничуть не помогал. Да уж, действительно блять. Не прошло и пяти минут, а Лю Фань уже хотел застрелиться. Само нахождение этих двоих в одной и той же точке пространства вызывало у него такое чувство неловкости за них, что, по правде говоря, приносило реальные мучения. Не в силах и дальше молча наблюдать, агент подошёл к мужчинам, всё ещё беспомощно таращившимся друг на друга: — Хорошо, как насчёт того, чтобы мы все успокоились и присели, м? Кто-нибудь хочет выпить? Воды? Чаю со льдом? Стаканчик чудесного холодного яда, может быть? Если бы он не знал, что это невозможно, Лю Фань искренне подумал бы, что эти двое были не соперниками, а бывшими любовниками, которые до сих пор не могли оправиться от разрыва. Самой мысли оказалось достаточно, чтобы его глаз дёрнулся. Как только Чу Ваньнина и Мо Жаня усадили на разные стулья и дали каждому по стакану воды, атмосфера значительно остыла и стала намного более деловой. Но в ту секунду, когда агент Лю наконец позволил себе почувствовать облегчение, Мо Жань наклонил голову, бросив на человека напротив вопросительный взгляд: — При всём уважении, Чу-лаоши, почему Лю-сяньшэн всё ещё здесь? О, нет. Чу Ваньнин не мог смириться с тем, что его сейчас видят, и сильно покраснел, закрыв лицо руками и пожелав исчезнуть. От прежнего дружелюбия не осталось и следа, его конечности бесполезно ослабли, и ему очень, очень захотелось сбежать. К сожалению, это был не вариант, поэтому он открыл рот, взвешивая каждое слово на языке с предельной точностью: — Он здесь, чтобы обеспечить мою безопасность. — Вашу безопасность? Струсив, он не мог даже взглянуть на Мо Жаня, но когда молодой человек задал следующий невозможный вопрос, глаза Чу Ваньнина расширились от ужаса, а руки безвольно опустились, открывая румянец на щеках. — Чу-лаоши, значит ли это, что Вы до сих пор не рассказали ему правду об инциденте? Правду. Если бы это было так просто. Лю Фань был в замешательстве. Чу Ваньнину было стыдно. Мо Жань терпеливо ждал. — Ваньнин, о чём он говорит? Его агент стал всего лишь жертвой недосказанности. Если бы Чу Ваньнин был более прямолинеен с самого начала, возможно, дело никогда не зашло бы так далеко. Если бы только он не был таким упрямым, надменным дураком. Если бы он… — Попытки изнасилования не было. Я все выдумал, — хотя губы Чу Ваньнина дрожали, его голос звучал ровно, и смысл того, что он сказал, нельзя было не расслышать или неправильно истолковать. Бросив быстрый взгляд на Мо Жаня, он отвернулся и вместо этого взглянул на Лю Фаня, словно выбрав меньшее из двух зол. — Я знаю, что должен был сказать раньше, но я думал… Для меня всё кончено в любом случае, так было уже какое-то время, и… Я не думал, что правда что-то изменит. Мне очень жаль. При этих словах Мо Жань рефлекторно сжал стакан и, боясь разбить его вдребезги, аккуратно поставил на стол. Затем, с глубоким вздохом, он потянулся вперёд и после секундного колебания взял окоченевшую руку Чу Ваньнина и нежно сжал её. Зверь внутри него зарычал, но его сердце утонуло в нежности, а рука, которую он держал, показалась куда более хрупкой, чем стекло стакана. Первым, кто взял себя в руки и нарушил молчание, оказался Лю Фань. Растерянный до крайности, он уместил все свои противоречивые эмоции в довольно простом вопросе: — Кто-нибудь может объяснить мне, что, чёрт возьми, происходит? Именно в этот момент трое мужчин одновременно поняли, что разговор затянется.