***
— Чу Ваньнин. Окружённый со всех сторон, столкнувшийся с собственной нечестностью, Чу Ваньнин изо всех сил пытался подобрать нужные слова. Он уже сказал, что сожалеет, но одних извинений недостаточно. Руку, которую держал Мо Жань, покалывало и жгло, и часть его хотела вырваться, но возможно… Возможно, у него больше никогда не будет такой возможности. Чтобы узнать, каково это — принимать нежность этого молодого человека — он сказал бы что угодно, сделал бы что угодно… Лишь бы момент близости продлился хоть немного дольше. От того, как Мо Жань произнёс его имя, внутри у Чу Ваньнина потеплело, сделав его мягким. Он не мог контролировать своё желание, то самое, которое, несмотря на всё, что произошло между ними, кричало и умоляло о большем. Такой нуждающийся. Такой эгоцентричный. — Чу Ваньнин… — знакомый звук имени исказился и обрёл новую форму, получив двусмысленное и столь изменчивое значение. Прямо сейчас Чу Ваньнину казалось, что оно несёт в себе послание принятия и прощения, и он инстинктивно подался вперёд. — Чу Ваньнин, Чу-лаоши, всё в порядке. Вам не нужно извиняться, я понимаю и не виню Вас. Это… и моя вина в том числе. Я не должен был… Если бы он только мог обратить время вспять, взяв последние несколько месяцев и выбросив их, то Чу Ваньнин вернулся бы в то утро, когда он, похмельный и раздражённый, произвёл ужасное первое впечатление. Слова, сказанные им тогда, и этот бесполезный, претенциозный и ненужный совет... Он бы прикусил язык и сказал «спасибо» вместо всей той злобной чуши. Мо Жань не виноват в том, что он стареет. Мо Жань не виноват в том, что он не умеет находить общий язык с людьми. Бедный парень попал в немилость его уязвлённой гордости, и всё, что последовало дальше, было просто сопутствующим ущербом. Когда приходит время погребения, человеку, взявшему лопату и тщательно, с полной самоотдачей вырывшему собственную могилу, некого винить, кроме самого себя. Когда он взглянул на Мо Жаня, в его глазах не было гнева. Связавший их клубок вины, стыда и непонимания уже нельзя распутать; легче разрубить его пополам. — Если я принимаю твои извинения, а ты мои, есть ли ещё что-то, о чём мы должны поговорить? — он не принадлежит миру этого человека. С увядшей красотой и без перспектив, ему суждено провести остаток жизни в забвении, в то время как у Мо Жаня впереди успешное будущее. Чу Ваньнин высвободил руку и поднял голову. — Теперь, когда этот вопрос улажен, могу ли я спокойно вернуться к планированию моего позорного ухода на пенсию? — Нет. Он моргнул, ошеломлённый ответом Мо Жаня, а также внезапным приливом обнадёживающей теплоты в груди: — Что значит «нет»? — Я ещё не закончил, Чу-лаоши, — взгляд молодого человека был довольно оскорблённым, когда он повернулся посмотреть на Лю Фаня. — Лю-сяньшэн, Вы разумный человек, как и мой агент. Моё предложение ему сначала не понравилось, но… Скажем так — альтернатива ему понравилась ещё меньше. Лю Фань, прислонившийся к своему столу, втянул воздух и прижал обе руки к деревянной поверхности: — Если всё, что я только что услышал, правда… Если мой клиент солгал мне и попытки изнасилования действительно не было… Я не могу не полюбопытствовать. Мо-сяньшэн, я весь внимание. Чу Ваньнин чувствовал себя молчаливым свидетелем на собственном суде, пока эти двое решают его судьбу. Для того, кто уже смирился с неизбежным, задержка становилась источником надежды, но также и главной причиной глубокой, непрекращающейся тревоги. Взгляд Чу Ваньнина переходил с одного мужчины на другого, его губы были сжаты, и он едва мог оставаться на месте. — Я хочу продолжить работу с Чу-лаоши. Условия нашего сотрудничества… — в этот момент он мельком глянул на Чу Ваньнина, который, взволнованный до крайности, уже чувствовал предательские красные пятна, появляющиеся на его лице. — Я думаю, что мы должны подписать надлежащий контракт. На данный момент должно хватить года с возможностью продления. И, прежде чем вы спросите — да, я разговаривал с юридическим консультантом. — Официальное долгосрочное сотрудничество? И Ваш агент это одобрил? Мо Жань улыбался с предельной искренностью, но, когда Чу Ваньнин встретился с его взглядом, внутри тёмных зрачков горело адское пламя, грозящее сжечь заживо. Как мог один человек быть таким мягким и нежным, но в то же время таким ужасающе опасным? — Мгм. Он был недоволен, но я сказал, что если не смогу работать с Чу-лаоши, то вообще уйду из индустрии. Признаться, я немного вынудил его, но это… — он запнулся, и Чу Ваньнин с запозданием вспомнил, как на самом деле молод Мо Жань. Вся эта ситуация, должно быть, принесла ему немало трудностей, но он был готов пожертвовать карьерой ради… — Это всё ради Чу-лаоши. Мо Жань был готов пожертвовать карьерой ради… него? Но почему? Он хотел быть смелым и прямолинейным. Он хотел встать, взглянуть в лицо этому глупому, безрассудному человеку и спросить: «Почему?» Но он этого не сделал. Конечно нет, потому что Чу Ваньнин, несмотря на своё высокомерное поведение, в глубине души оставался трусом. Он не был смелым и не мог высказать своё мнение… Но и отказаться от предложения тоже не мог. Он и не хотел. Впервые в жизни, Чу Ваньнин желал иметь что-то для себя. В то время как двое других мужчин разговаривали точно старые друзья, он с чувством всепоглощающего страха понял, что его сердце забилось чаще не из-за перспективы снова получить работу, а из-за… Из-за Мо Жаня. — ...и я знаю хорошее местечко неподалёку, где нас никто не побеспокоит, так что скажешь, Чу-лаоши? А? Разговор, должно быть, закончился, пока он был слишком занят постыдными мыслями. Подняв глаза, Чу Ваньнин увидел стоящего перед ним молодого человека, или, скорее, нависающего над ним. Он сглотнул, пытаясь сообразить, что ответить, исходя из контекста вопроса. Хорошее местечко неподалёку? Что… Должен ли он согласиться? — Э-э-э… Хорошо? — Правда? — Мо Жань просиял, и с чувством облегчения Чу Ваньнин подумал, что дал удовлетворительный ответ. — Вы не пожалеете, Чу-лаоши, обещаю. Буду ждать Вас в машине. Как только он ушёл, Лю Фань приблизился к Чу Ваньнину, и, положив руку ему на плечо, выразительно прошептал на ухо: — Так, Ваньнин, ты хоть знаешь, на что только что согласился? Он пожал плечами, сбрасывая руку агента, а затем сделал самое достойное выражение лица и ледяным тоном произнёс: — Конечно, я знаю на что согласился. Мы собираемся… — Да-а-а? — Мы собираемся… пообедать, — что ещё это могло быть? Время как раз подходящее, а милое место поблизости это, вероятно, что-то вроде ресторана. В любом случае, если Чу Ваньнин собирался опозориться, он мог, по крайней мере, сделать это с достоинством. — Хорошо. Поскольку твоя догадка верна, теперь мы оба можем притвориться, что последние тридцать минут ты не провёл в своих мыслях и действительно обращал внимание на то, о чём мы с Мо Жанем говорили. — Лю Фань, ты… — Не заставляй человека ждать, Ваньнин, — ухмылка его агента вышла слишком двусмысленной, но его слова были ещё хуже, и по спине Чу Ваньнина пробежали мурашки. — О, и… не забудь поразвлечься.***
Он не развлекался. Только мазохист может наслаждаться подобным. Бокал с вином в руке Мо Жаня выглядел очень хрупким, а его глаза были готовы прожечь дыру в груди Чу Ваньнина. Нет, он определённо не развлекался. — Чу-лаоши, в чём дело? — парень выглядел и говорил очень уверенно, но в голосе звучала уязвимость. — Я думал, ты меня простил, и мы можем начать всё сначала, но за всю дорогу ты не сказал ни слова, и сейчас всё так же молчишь. Если ты не хотел ехать сюда, я мог просто отвезти тебя домой. Он наделал слишком много ошибок. Одну за другой, Чу Ваньнин в итоге получил множество причин чувствовать себя виноватым. Разве он не мог хоть раз быть честным и рассказать Мо Жаню, что ему страшно? Он так напуган; и чем больше хочет остаться, тем больше его разум кричит, чтобы он нашёл предлог уйти, сбежать, пока не стало слишком поздно. — Это не так, я просто… Я просто не голоден, — за этими словами последовало довольно громкое урчание живота, которое полностью выдало его, и Мо Жань не мог не рассмеяться над Чу Ваньнином. Он действительно жалок. — И над чем это ты смеёшься?! Его яростный взгляд никак не повлиял на Мо Жаня. Парень только сильнее рассмеялся, и потребовалось несколько отчаянных попыток отдышаться, пока он, наконец, снова смог говорить. — Чу-лаоши, прости, прости. Я не хотел тебя обидеть, — он вежливо улыбался, но в его глазах всё ещё мелькали искорки плохо скрытого веселья. — Если ты говоришь, что не голоден, значит, ты не голоден. Давай подождём, пока вернётся официантка. Я заплачу за вино, а потом отвезу тебя домой, хорошо? Несмотря на свою полную неспособность обрабатывать сложные эмоции, Чу Ваньнин не был глуп, и сразу понял, что делает Мо Жань. Молодой человек достаточно любезен, чтобы помочь ему сохранить лицо. В его действиях нет злого умысла, никаких скрытых намерений, и этот смех — тоже искренний. Из них двоих, это Чу Ваньнин всегда вёл себя как ребёнок. — Нет необходимости. — Хм? Боже, почему так трудно сказать несколько простых слов? — Мы можем пообедать. — Чу-лаоши, если ты не хочешь… — Мы уже здесь, так что давай пообедаем, — Чу Ваньнин попробовал слово на языке, взвесил и обдумал его, и только потом продолжил. — Вместе. Вместе, что бы это ни значило. Если он хотел быть эгоистом, он мог быть эгоистом. Какая гордость у него ещё оставалась, чтобы её защищать? Он уже согласился работать с Мо Жанем, продал свою душу на следующие триста шестьдесят пять дней, так что какое значение имеет один приём пищи? В любом случае, похоже, что «пенсионным» планам Чу Ваньнина придётся подождать ещё немного.