***
Большинство их фотосессий имели схожую концепцию — противоположности притягиваются. Всякий раз, когда они были вместе, между ними возникало невысказанное напряжение, описываемое как «манящее и таинственное». Ладили они наедине или нет — не имело никакого значения. Пока на съёмках между ними сохранялась химия, все были счастливы и довольны. В последнее время мысли Мо Жаня постоянно возвращались к тому самому первому предупреждению, которое дал ему Чу Ваньнин. Чем больше времени он проводил в индустрии, тем очевиднее становилось, что в то время, каким бы неуклюжим и необдуманным ни казался мужчина, он искренне пытался ему помочь. Однако Мо Жань был слишком глух, чтобы услышать, и слишком расстроен, чтобы помыслить рационально. Он сделал поспешные выводы, которые, в конечном счете, оказались ошибочны. Эти нелепые заблуждения почти уничтожили его шансы когда-нибудь сблизиться с Чу Ваньнином. И зная то, что он знал сейчас, чувствуя то, что он чувствовал сейчас… Это была бы самая большая потеря в жизни Мо Жаня. Ибо этот человек был тем, кто владел его сердцем. Ему потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в клубке противоречивых эмоций и чувств, но чем больше времени они проводили вместе, работая и почти живя бок о бок, тем очевиднее становилось. Мо Жань был влюблён. И его любовь была такой большой, такой чистой и концентрированной, что он не мог сообразить, как с ней справиться, разрываясь между эгоистичными, первобытными желаниями и тёплой, нежной привязанностью. Он хотел разрушить и поглотить Чу Ваньнина, но также он хотел, чтобы мужчина был в безопасности и был счастлив. Эта двойственность его «Я» ощущалась, словно разум Мо Жаня находился в состоянии бесконечной войны со своим собственным отражением; казалось, что он мог избежать полного краха, лишь воздерживаясь от каких-либо действий вообще. Парализованный любовью, он мог только наблюдать со стороны, в то время как его тело и душа ужасно страдали, лишённые столь необходимого освобождения. По иронии судьбы, именно эта работа должна была стать проверкой его сдержанности — фотосессия в прекрасном саду за городом, часть которого на день арендовала представляемая ими марка одежды. Снималась новая коллекция, и Мо Жаня традиционно одели в чёрное, а это означало, что его партнёра, как обычно, в белое. Единственное, чего он не смог предсказать, так это то, что рубашка Чу Ваньнина будет сделана из изысканного и тонкого кружева (в котором он, естественно, выглядел сногсшибательно), но это даже не самое худшее. Рубашка оказалась почти полностью прозрачной. Это было уже слишком. Со сжатой челюстью и взглядом, который мог бы прожечь дыру в том, кто решил втянуть Чу Ваньнина в эту тряпку, он выдохнул: — Чу-лаоши, ты выглядишь очень красиво сегодня. Может быть, из-за сна в машине, а может быть, просто по воле небес, но человек, который обычно пропускал подобные комментарии мимо ушей, поднял брови и спросил в несвойственной ему игривой манере: — Только сегодня, хм? Хрусть. Пустой пластиковый стаканчик, который Мо Жань держал в левой руке, был мгновенно уничтожен, пока сам он едва сдерживался от минимум сотни комментариев, которые становились всё более и более неуместными по мере появления в его голове. Кто из них сейчас бесстыдник, а? — Конечно, Чу-лаоши всегда прекрасно выглядит, — избитый ответ, но он не смог придумать ничего лучше, чтобы при этом его не обвинили в домогательствах прямо на рабочем месте. Чу Ваньнин на мгновение замолчал, немного отстранённо, а затем будто щёлкнул невидимый переключатель и его настроение моментально изменилось, став меланхоличным: — Хватит комплиментов, они всё равно не соответствуют действительности. Давай приступим к делу. Он повернулся уйти, следуя указаниям одной из помощниц, но, пройдя около дюжины метров, остановился и добавил: — И я уже говорил не называть меня Чу-лаоши, мне это не нравится. Мо Жань, который, не говоря ни слова, следовал за ним, тоже остановился и в недоумении уставился на Чу Ваньнина: — Почему? — Что «почему»? — Почему тебе это не нравится? — Тебе действительно нужна причина? Разве недостаточно того, что я попросил не делать этого? Тупик. Они оба упрямы; Мо Жань даже умудрился на время забыть о прозрачном наряде, сбитый с толку просьбой. Это правда, что Чу Ваньнин упоминал об этом пару раз раньше, но этот вопрос никогда не рассматривался должным образом, поэтому Мо Жань решил игнорировать его. И теперь он возник снова, казалось бы, из ниоткуда. Вместо того, чтобы ответить, он просто молча смотрел на Чу Ваньнина, ожидая объяснений. — П-ф-ф! — Чу Ваньнин поднял подбородок, выпрямил спину и убрал несколько прядей волос со лба, а затем сказал самым величественным, но то же время разочарованным тоном. — Ну и ладно. Неважно. Как и этот, большинство их разговоров ни к чему не приводило. Чу Ваньнин, не давая разумного объяснения, просто отказывался продолжать диалог, и Мо Жаню приходилось подыгрывать. Однако на этот раз… На этот раз всё было по-другому. Устав быть терпеливым и послушным, после нескольких недель либо уклонения, либо полного игнорирования, он решил настоять на своём. Когда Чу Ваньнин снова собрался уходить, он крикнул: — Подожди! Чу-лао… Чу Ваньнин, да послушай ты меня! Услышав своё имя, Чу Ваньнин замер. Бедная девушка, которая вела их на съёмочную площадку, была совершенно сбита с толку. Никто не давал ей указаний, что делать, если модели поссорились, и взгляд бедняжки беспомощно метался между ними. Мо Жань, зная, что, если они не уединятся на некоторое время, то попытка разобраться снова ни к чему не приведёт, очаровательно улыбнулся: — Извините, не могли бы вы дать нам пять минут? Мы уже опаздываем, и все ждут, но… Это как бы важно. Девушка взглянула на Мо Жаня, застывшего воплощением нежности, затем на Чу Ваньнина, с холодным словно лёд выражением лица, и решила, что ей недостаточно платят, чтобы иметь дело с этим: — Только пять минут, хорошо? Мо Жань ободряюще кивнул, и когда девушка наконец ушла, подошёл к Чу Ваньнину. Если он хотел высказать своё мнение, то сейчас или никогда. — Тебе не нравится, когда я называю тебя лаоши, и ещё меньше нравится, когда я называю тебя по имени. В один момент ты счастлив, а в следующий уже расстроен. Я не могу предсказать перепады твоего настроения, даже не могу заставить обменяться со мной более чем парой фраз. Я так стараюсь понять тебя, но… Ответа не последовало. Казалось, Чу Ваньнин ждал, пока он закончит мысль, но Мо Жань исчерпал последние остатки своего мужества и теперь не знал, как продолжить. — Но… — Я не хочу, чтобы ты называл меня лаоши, потому что это заставляет меня чувствовать себя старым, — Чу Ваньнин посмотрел на него, затем быстро отвернулся и опустил взгляд, нервно закусывая нижнюю губу. — Вот, я сказал это. Ты доволен? Доволен? Такая глупая причина, как он может быть доволен? — Чу… Я не… Я имею в виду… Ты даже не выглядишь старым! — лицо Чу Ваньнина становилось темнее с каждой секундой, и Мо Жань понял, что несёт полную чушь, но что ещё он мог сказать, в самом деле?.. — Я имею в виду… Ты всё ещё молод. Очень молод. — Но не так молод, как ты? Оу. Не потому ли Чу Ваньнин всегда вёл себя так странно рядом с ним? Он слишком хорошо осознавал разницу в возрасте между ними? По большому счету, десять лет — это не так много, но… Десять лет назад он был в возрасте Мо Жаня, восходящей звездой индустрии, и его лицо украшало обложки всех журналов, а теперь… Теперь он стал достаточно взрослым, чтобы называться чьим-то лаоши. Но как мог Мо Жань объяснить, что для него Чу Ваньнин — самый красивый человек в мире? Что неважно, сколько ему лет, насколько он популярен или успешен, всё это несущественно. Единственное, что имеет значение, это сам Чу Ваньнин. У него не было слов, чтобы передать любовь, поэтому он ничего и не сказал. С кровью, пульсирующей в ушах, Мо Жань подошёл ближе, преодолев расстояние между ними слишком быстро, чтобы другой успел среагировать, а затем так мягко, как только мог, заключил Чу Ваньнина в нежные объятия. На несколько мгновений воцарилась тишина. Они оба тихо дышали, одинаково напуганные тем, что может произойти дальше. Мо Жань, благодарный за то, что его не отругали за излишнюю дерзость, набрался храбрости заговорить первым. — Чу-лаоши, я сделаю всё, что ты скажешь. Пока это делает тебя счастливым, мне всё равно что, я сделаю это, просто… не отталкивай меня. Когда Мо Жань, наконец, сказал то, что хотел, он отпустил человека в своих руках. Но прежде, чем он успел отойти, Чу Ваньнин схватил его за руку и потянул к себе: — Подожди. Словно только что произошла смена ролей: слова были те же, но человек, произносивший их, был другим. — Пожалуйста, не называй меня лаоши, мне правда… Мне правда не нравится. Если хочешь, можешь называть меня Ваньнин, я… я не против. Мо Жань был вне себя от радости, но не осмеливался заговорить. Момент столь редкий, но он надеялся, что в будущем их будет больше. Возможно, теперь, когда лёд треснул, со временем его можно будет полностью сломать. — О, и… Я постараюсь быть более… открытым с тобой, Мо Жань. Поскольку мы уже работаем вместе, мы могли бы быть… друзьями. Съёмка заняла целый день, но фотографии получились фантастическими, и фотограф щедро их похвалил. В машине, на обратном пути в отель, Мо Жань просматривал свой телефон, когда вдруг почувствовал тяжесть на плече. Глаза Чу Ваньнина были закрыты, его челка падала вниз и касалась слегка дрожащих ресниц. Ещё одна долгая поездка, ужасные пробки, но Мо Жаня это больше не волновало. Он смотрел, как Чу Ваньнин спит.Глава 8: О любви и старении
13 мая 2022 г. в 08:00
Это была исключительно утомительная неделя. Летняя жара оказалась безжалостна: на последней фотосессии два сотрудника персонала упали в обморок, и ещё по меньшей мере дюжине из них в какой-то момент потребовалась медицинская помощь. К счастью, Мо Жань, похоже, совсем не возражал против заоблачных температур. Он оставался жизнерадостным и энергичным, всегда готовым прийти на помощь тем, у кого возникли проблемы, независимо от того, насколько велики или малы они были.
Чего нельзя сказать о Чу Ваньнине. Этот человек не выносил ни жары, ни холода, и, как Мо Жань узнал за последние полтора месяца совместной работы, обладал крайне плохими навыками общения. Его помощники обычно работали от недели до пары месяцев, в зависимости от того сколько приступов гнева они могли выдержать в день и не сойти с ума.
Проще говоря, Чу Ваньнин был сущим наказанием.
С другой стороны, оказалось приятно обнаружить, что такое его отношение не было направлено конкретно на Мо Жаня, а просто «выставлено по умолчанию» ко всем. Лю Фань, благослови господь его сердце, должно быть, обладал стальными нервами, а также запасами терпения, достойными святого. Хотя Чу Ваньнин и вёл себя как абсолютный профессионал на съёмочной площадке, пунктуальный и скрупулёзный, позирующий для одного и того же кадра снова и снова без тени недовольства на лице, в повседневной жизни он был поистине невыносим.
Несмотря на все вышеупомянутые факторы, любовь Мо Жаня к нему только крепла. Он не мог не замечать лёгкий румянец на щеках Чу Ваньнина, когда тот волновался или злился, находя это очень милым; и то, как мужчина хмурился, пытаясь сосредоточиться, и как менялась его поза, когда он был в кадре и вне его... Мо Жань также уделял пристальное внимание его привычкам в еде (далёким от идеальных) и постоянно подавлял желание накормить, считая это слишком неуместным.
Они были связаны контрактом, летали из одного города в другой, посещали мероприятия, улыбались в камеру и выполняли работу за работой, не имея возможности нормально отдохнуть. В самолете их места часто оказывались рядом, как и гостиничные номера, где они останавливались на ночь, но Мо Жань всё равно чувствовал себя вором каждый раз, когда смотрел на Чу Ваньнина на полсекунды дольше.
В глубине души, он — просто жадный мальчишка, увидевший мужчину настолько прекрасного, что не мог отвести глаз, даже если это означало неминуемую смерть, даже если это сжигало его заживо.
И прямо сейчас он смотрел, как Чу Ваньнин спит.
Предполагалось, что поездка займёт час, но они застряли в городе, не в силах вырваться из пробки, что привело к довольно длительной задержке. Съёмочную команду, ожидающую их на месте, уже уведомили, и все были готовы начать, как только они прибудут. Однако, убаюканный монотонным шумом людей и машин снаружи, в сочетании со звуком радио внутри, Чу Ваньнин задремал.
Он выглядел очень умиротворенным, в отличие от того, каким был во время бодрствования. Черты его лица казались более мягкими и хрупкими, а кожа слишком бледной. Мо Жань подумал: «Неудивительно, что ему всё время нужно столько солнцезащитного крема, ему потребовалось бы меньше минуты прямого солнечного света, чтобы обгореть». Много лет назад, в приюте, впервые увидев фотографию Чу Ваньнина, он почувствовал словно истинный небожитель благословил Землю своим присутствием.
Тот одинокий ребенок не догадался бы, что годы спустя этот самый небожитель будет дремать прямо рядом с ним. О, и что среди прочего окажется, что некоторые божественные сущности социально неуклюжи, не знают, как стирать, и иногда у них расстройство желудка после горы съеденных сладостей.
Мо Жань улыбнулся, нежно глядя на Чу Ваньнина, затем поднял руку и, опасаясь, что даже простого прикосновения будет достаточно, чтобы потревожить его, удержал её над шеей мужчины. Соблазн был велик, но ему пришлось сдержаться, совладать со своими желаниями и продолжить ждать подходящего момента.
Слишком рано что-то предпринимать, даже при том, как отчаянно он хотел Чу Ваньнина… Слишком рано. Память об их конфликте ещё свежа, Мо Жань только начал завоевывать доверие этого человека… Ещё рано.
Ещё рано.