Stealing The Spotlight

      Одиннадцатый день рождения Чу Ваньнина был последним, который он когда-либо праздновал. После этого, каждое следующее 9 августа он проводил на кладбище, полдня тщательно очищая надгробие единственного человека, когда-либо искренне любившего его. Оставшееся время, сколько бы его не было, обычно проходило в туманном оцепенении. Цель состояла в том, чтобы сделать вид, будто это просто ещё один день, и ему не о чём печалиться, не о чём горевать и не о чём плакать.       …Когда она умирала, все знали, что должно произойти. Хотя ухудшение и было быстрым, у Чу Ваньнина оставалось немного времени, чтобы подготовиться к закономерному исходу. Будучи довольно чутким и сердечным ребёнком, он чувствовал себя таким беспомощным, глядя на эту красивую, добрую, нежную женщину в больнице, что не в силах даже прогуляться с ним во дворе. Её голос был тихим и невесомым, как и рука на плече Чу Ваньнина, когда она просила его быть сильным.       «Не плачь, Ваньнин, всё в порядке. Мне больше не больно, видишь?.. Посмотри на меня. Мамочка так тебя любит. Не плачь. Всё будет хорошо.»       Конечно, она лгала, чтобы подбодрить его. Преданная мать, верная жена, порядочный человек — так много слов, чтобы описать её, и так много людей, пришедших на похороны засвидетельствовать почтение. В голове Чу Ваньнина их лица расплывались, а голоса звучали помехами, повторяющими одни и те же бессмысленные предложения по кругу. Он не хотел их соболезнований и не хотел их жалости.       Ему было всего одиннадцать лет; маленький мальчик, который хотел вернуть свою маму и чей день рождения навсегда остался омрачён выражением удивления на её лице, прямо перед тем, как она потеряла сознание на кухне. Торт всё ещё был на столе, когда они помчались в больницу. Затем, после нескольких часов ожидания, мрачное и стоическое выражение лица его отца, когда тот молча вёз их двоих домой, говорило громче любых слов.       Когда они вернулись, Чу Ваньнин пошёл на кухню, вытащил свечи из торта и выбросил всё в мусорное ведро. Праздновать было уже нечего, и в доме воцарилась тяжёлая атмосфера. Она должна была быть временной, но некоторые раны остаются открытыми до тех пор, пока человек жив.       Его отец так и не пришёл в себя после утраты. В том же году Чу Ваньнин обнаружил, что его усыновили, и напряжение в их отношениях, с которым поначалу ещё можно было справиться, с годами стало слишком обременительным. После окончания школы Чу Ваньнин переехал в другой город, надеясь начать всё сначала; они заключили негласное соглашение, что лучше не поддерживать связь. Женщина, которая свела их вместе упорством своей любви, ушла, и без неё они остались всего лишь двумя незнакомцами, живущими под одной крышей из чувства долга.       Они посещали её могилу раз в год. Отец — в день их свадьбы, а Чу Ваньнин — в день своего рождения.       «Горе предпочитает уединение, Ваньнин. Так мы оба сможем оплакивать её в мире».       Это были последние слова, сказанные ему отцом. Никаких сантиментов и прощаний.       Трудно признать, но эти семь лет, проведённые вместе в безжизненном холодном доме, сформировали личность Чу Ваньнина гораздо больше, чем любые предыдущие события. Память о нежности его матери все ещё сохранялась внутри, но мальчик, которого она когда-то знала, исчез. Этому милому и нежному ребёнку пришлось приспособиться к жизни с мужчиной, который воспринимал любое проявление эмоций как слабость.       После долгих лет постоянных напоминаний о том, что он на самом деле нелюбим и нежеланен, Чу Ваньнин почти забыл, каково это — быть объектом чьей-то привязанности. И едва мог распознать её, ошибочно воспринимая как насмешку, враждебно и подозрительно относясь к чужой доброте.       Он так давно не чувствовал себя любимым. Так давно, а теперь…       Мо Жань.       Этот молодой человек оказался слишком настойчив. Какими бы острыми ни были когти Чу Ваньнина, сколько бы раз он ни шипел и ни кусал его, Мо Жань всё равно отказывался сдаваться. Его терпение казалось бесконечным; он всегда был полон энтузиазма и веселья, всегда был готов составить ему компанию. Даже после нескольких дней мучительных раздумий, Чу Ваньнин не смог понять, почему из всех людей Мо Жань решил проводить так много времени с кем-то вроде него.       Нелепо.       В этом году, когда рядом с ним был Мо Жань, его приближающийся день рождения казался горько-сладким. Появилось желание, которое он хотел бы загадать, а потом задуть свечи и надеяться, что оно сбудется. В теле чувствовалась лёгкость, исходящая от счастья, и Чу Ваньнин боялся, что это уже слишком. Он не знал, как с этим справляться, и это отсутствие понимания делало его чрезмерно осторожным и обороняющимся.       Внутри него искрилась невыразимая радость; он наслаждался ощущением того, что есть кто-то, с кем можно поговорить, кто-то, кто решил быть рядом, кто-то, кому не всё равно.       Однако внешне Чу Ваньнин оставался всё таким же холодным и неприступным, даже с Мо Жанем — особенно с Мо Жанем — относясь к дару его привязанности как к бомбе, которая могла взорваться в любую секунду.       Тот факт, что преданность Мо Жаня, несмотря на то что его игнорировали большую часть времени, не колебалась, был совершенно беспрецедентен. Для Чу Ваньнина, который привык к тому, что его всегда бросают, и изо всех сил старался не привязываться к людям, это оказалось новым и ужасающим ощущением. Быть кем-то желанным.       И Мо Жань изо всех сил старался сделать так, чтобы Чу Ваньнин знал, что действительно желанен.       За день до его дня рождения нужно было посетить мероприятие, немного скучное. Оно затянулось за полночь, и ни ему, ни Мо Жаню не разрешили уйти.       Когда вечеринка наконец закончилась, они оба были измотаны; Чу Ваньнин, которому на следующее утро предстояла довольно долгая поездка обратно в свой родной город, уже мысленно готовился к тому, чтобы обойтись четырьмя часами сна.       Он чувствовал, как его тело отключается, и, хотя между ним и кроватью было меньше пятнадцати минут, голова клонилась вперёд, а сонные глаза закрывались сами собой. Но прежде, чем он успел как следует задремать, тихий голос Мо Жаня прозвучал рядом с его ухом, от чего по спине пробежали мурашки.       — Ваньнин, у тебя есть какие-нибудь планы на завтра? У нас обоих выходной, поэтому я подумал, может быть, мы могли бы поделать что-нибудь вместе, м?       Излишне говорить, что Чу Ваньнин мгновенно проснулся. Не то чтобы сказанное молодым человеком, было неправдой, так как их графики настолько тесно переплетались, что, если бы один из них попросил выходной, другому было бы нечего делать. Но тем не менее, было ли это просто несчастливым совпадением, что Мо Жань не имел планов и хотел провести время с Чу Ваньнином или?..       …Или он знал, что завтра его день рождения?       Нет, этого не может быть. Единственный человек, который знал особое значение его коротких поездок домой — Лю Фань, и он поклялся никогда никому не говорить об этом. Дата дня рождения Чу Ваньнина держалась в секрете столько лет; маловероятно, чтобы Мо Жань узнал её.       Нет, это невозможно.       — Спасибо за предложение, но мне придётся отказать, — Чу Ваньнин пытался говорить спокойно и сдержанно, как обычно, но его губы слегка дрожали, из-за чего он звучал немного неуверенно.       — О? — Мо Жань поднял брови, и на мгновение Чу Ваньнин испугался, что ему будут задавать какие-то дополнительные вопросы, но затем молодой человек мягко улыбнулся. — Ладно. Хорошего выходного, Ваньнин.       В ту ночь мужчина почти не спал (если спал вообще, а не ворочался в постели). Сны, преследуемые его прошлым, были наполнены страданиями и сожалениями.       Он забыл слишком многое.       Как доверять. Как открываться кому-то. Как любить и быть любимым.       Таким жалким человеком был Чу Ваньнин: внутренние и внешние слои его существа никогда не совпадали друг с другом; неспособный выразить свои чувства словами, неспособный ослабить бдительность в страхе быть раненым… Какое жалкое создание. Какое грустное, одинокое и жалкое создание.       Рано утром, как раз перед тем, как будильник должен был прервать его сон, он прошептал два слова, обнажив проблеск самого тщательно скрываемого желания.       «Мо Жань».       Это будет очень долгий день.

***

      Над кладбищем застыла тишина. По сравнению с городским, оно отличалось меньшими размерами. День был жарким и влажным, и кроме Чу Ваньнина, по узким тропинкам шло не так уж много людей.       Он прибыл в город около полудня, позавтракав в крошечном кафе, которое, если ему не изменяет память, ещё год назад было продуктовым магазином. Начинать бизнес здесь всегда было сложно, так как покупателей немного, и они требовательны, а ко всему новому относятся с чувством неприязни. Чу Ваньнин прожил здесь значимую часть своей жизни, но каждый раз, когда он возвращался, город казался всё более удушающим, и ему хотелось уехать как можно скорее.       Он купил цветы, букет красивых белых лилий, которые так любила его мама. Чу Ваньнин всегда считал их запах слишком сладким, из-за чего у него чесался нос, но он готов был терпеть такое неудобство в любое время, если только это могло вернуть её хоть ненадолго.       Надпись на надгробии сделали простой и безликой. Чу Ваньнину в ней не нравилось абсолютно всё, но он был слишком мал, чтобы участвовать в принятии каких-либо решений, когда мама умерла, а позже отец запретил вносить какие-либо изменения.       «Мёртвых не волнуют такие пустяки. Пусть будет так. Не тревожь её, Ваньнин. Если ты любишь её, просто позволь покоиться в мире».       И он повиновался. Разозлился, но не возразил. Возможно, его отец был прав: она уже ушла, так зачем беспокоиться. Тем не менее, каждый год Чу Ваньнин всё равно должен возвращаться к её могиле и чистить надгробие, которое ему не нравится, потому что он любит свою мать, и любит очень сильно.       Он вытирал камень куском ткани, стирая пятна, оставленные дождём и снегом. Обычно это занимало некоторое время, но он и не торопился. Несмотря на жару, от которой Чу Ваньнин обливался потом, он наслаждался безмятежной атмосферой кладбища, тихо напевая мелодию, которую услышал по радио в дороге сюда.       Он даже не заметил, как первая слеза скатилась по щеке на землю… Вскоре после этого позади него упала тень, рисуя силуэт человека на траве и камнях. Щурясь от солнца и протирая глаза, Чу Ваньнин поднял голову. Его зрение всё ещё оставалось размытым, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что человек, нависший над ним, не был незнакомцем.       — Мо… Мо Жань?! — он встал, сжимая в руке кусок ткани, и его лицо с каждой секундой становилось всё краснее и краснее от смеси шока и смущения. — Что ты здесь делаешь? Как ты… Как… Ты не должен здесь быть!!       У Чу Ваньнина закончились слова, и вместо них он решил просто молча уставиться на Мо Жаня. С плотно сжатыми губами и высоко поднятой головой он пытался произвести внушительное впечатление. Однако Чу Ваньнин не учёл пот и грязь на своей одежде, а также то, насколько остекленевшими были его глаза из-за отсутствия должного отдыха.       Вместо того, чтобы излучать уверенность и уравновешенность, он чувствовал себя полным дураком.       — Ваньнин, прости, что побеспокоил тебя. Если ты хочешь, чтобы я ушёл, я уйду. Но если ты позволишь мне остаться, я обещаю не мешать, — выражение лица Мо Жаня, в соответствии с местом, где они находились, было спокойным и серьёзным. В руках он держал небольшой букет, вероятно, купленный в том же магазине, что и букет Чу Ваньнина, но из других цветов. Пионы, а не лилии.       — Как ты узнал, где я? Лю Фань сказал тебе?       — Нет, — Мо Жань качнул головой, опустив взгляд на надгробие. Первым побуждением Чу Ваньнина было вмешаться, защитить могилу своей матери от посторонних, но потом он вспомнил, что это не просто какой-то чужой человек, это его друг. Неразумно мешать ему отдавать дань уважения. Честно говоря, теперь, когда он задумался об этом, то почувствовал, что его маме очень бы понравился Мо Жань.       Возможно, они бы даже неплохо поладили.       — Ваньнин?       — М?       — Ты хочешь, чтобы я ушёл?       Чу Ваньнин поднял глаза, встречаясь взглядом с Мо Жанем, а затем повернулся к могиле. Со вздохом он опустился на колени, провёл пальцами по краю камня и очень тихо ответил:       — Всё в порядке. Ты можешь остаться.       На завершение ушёл ещё один час. Камень был отполирован, и два букета цветов, украсившие его, полностью скрыли безжизненный, лишённый эмоций текст. Наконец Чу Ваньнин удовлетворённо вздохнул, потянулся и вытер пот со лба. Собирая вещи, он услышал Мо Жаня, всё это время простоявшего в стороне:       — Прости.       — За что? — Чу Ваньнин не остановился, продолжив собираться, но удивился внезапным извинением, чувствуя, как его лицо снова покраснело.       — Прошлой ночью я должен был попросить разрешения пойти с тобой, но я испугался.       — Испугался? Чего?       — Того, что ты меня отвергнешь.       Кхм. Это действительно слишком. Чу Ваньнин поднялся на ноги и взглянул на Мо Жаня, ища следы насмешки, но ничего не нашёл. Молодой человек говорил серьёзно.       — Тебе не стоило приходить. Здесь действительно не на что смотреть.       — Здесь есть ты.       Так, он когда-нибудь собирается остановиться?! Чу Ваньнину всегда было сложно провести грань между настоящим и фальшивым, особенно учитывая его род занятий, и как часто ему приходилось сталкиваться с неискренностью. Однако с Мо Жанем всё казалось искренним. Будь то ярость или нежность, печаль или радость — всё это, несомненно, было настоящим.       — Не… не говори такой ерунды. Давай вернёмся, у нас завтра фотосессия, нельзя терять время.       — Ваньнин.       Пара сильных рук обхватила его сзади, а тёплые губы коснулись затылка, держась в опасной близости и позволяя Чу Ваньнину чувствовать на своей шее дыхание Мо Жаня:       — Год за годом, ты проводишь свой день рождения на кладбище. Когда я узнал, несправедливость этого так меня разозлила, поэтому… Поэтому в этом году, Ваньнин, я не хотел, чтобы ты был здесь один.       Солнечный свет мог оставлять ожоги на его коже, но это объятие сжигало заживо. Слишком интимно, слишком горячо, слишком ошеломляюще… И Чу Ваньнин растворялся в этих ощущениях.       Пытаясь собраться с мыслями, он приготовился оттолкнуть Мо Жаня, но в этот самый момент хватка вокруг его талии ослабла, и молодой человек отступил назад сам, с таким невинным лицом, будто ничего не произошло. Взвесив все за и против, Чу Ваньнин решил подыграть.       Через три часа его машина уже мчалась по шоссе обратно в город, но на этот раз он сидел на пассажирском сиденье. Мо Жань, который застенчиво признался, что в родной город Чу Ваньнина приехал на автобусе и не имел возможности вернуться, предложил, чтобы он был тем, кто отвезёт их назад. В конце концов, он был младшим.       Молодой человек оказался довольно приличным водителем, и Чу Ваньнин продолжил дремать, убаюканный монотонным движением машины. Когда они приближались к окраине города, он проснулся, чувствуя себя отдохнувшим, но притворился, что всё ещё спит, наблюдая за Мо Жанем сквозь полуопущенные веки.       Молодой человек был бесспорно красив. Его дыхание всё ещё сохранялось на коже Чу Ваньнина, и он хотел коснуться шеи сзади, просто чтобы снова почувствовать теплоту, и это заставляло сердце биться чаще.       Был ли он действительно влюблён в этого человека?       Как странно. Раньше между ними было так много вражды, но теперь она, казалось, исчезла совсем. Если им как-то удалось подружиться, то возможно…       Нет, он не должен даже думать об этом.       С закрытыми глазами Чу Ваньнин сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение; его медитация была прервана голосом Мо Жаня, нежным и теплым:       — Ваньнин, я не уверен, спишь ты или просто притворяешься, но это не имеет значения. Я должен сказать тебе кое-что очень важное, это правда довольно…       Внезапно, у Чу Ваньнина зазвонил телефон, и он, вздрогнув, вытащил его из кармана. Лю Фань.       Он кашлянул, прочистив горло, затем посмотрел на Мо Жаня, который, казалось, полностью сосредоточился на вождении. Лучше бы звонок быть действительно важным, подумал Чу Ваньнин и прижал трубку к уху:       — Да? В чём дело?       — Ваньнин, боюсь, у нас проблемы.       — Хм? Какие проблемы? Это не может подождать?       — Извини, но это невозможно, Ваньнин.       Несмотря на кондиционер в машине, после следующих слов агента Чу Ваньнин почувствовал, будто всё его тело охватило пламя. Дыхание стало учащённым, голова закружилась, и он замер на грани обморока. Телефон выскользнул из руки и упал; сопровождаемый испуганным взглядом Мо Жаня, сам Чу Ваньнин ничего не видел и не слышал, только голос Лю Фаня непрерывно звенел в ушах.       «Мы получили ещё одно письмо. Оно пришло в офис агентства сегодня днём».       «Ваньнин, твой сталкер вернулся».