Сказочник из Булонского леса

      Ventre affamé n‘a point d‘oreilles – у голодного желудка нет ушей. И коль скоро аппетит телесный утолён, неплохо бы утолить и другой аппетит – аппетит к хорошей истории. Тем более, если аккомпанементом к ней – потрескивание поленьев в камине да дождь за окном.       Волк, блаженно ковыряя когтем в белоснежных зубах, вытянул длинные лапы поближе к теплу. С азартом блеснули в полумраке трактира жёлтые глаза.       — Значит, Вы, месье Перро, желали бы послушать историю?       Шарль кивнул, невольно подаваясь вперёд.       — А любите ли Вы сказку, месье Шарль? Любите ли Вы сказку так, как люблю её я?       О, Шарль сказку любил, как пламенно и страстно любят невесту, как нежно и трепетно любят матушку. С молоком кормилицы впитал он эту привязанность, эту подлинную страсть к речитативным полунапевам-полумолитвам, разбавленную нормандским терпким духом, парижским зимним ветром и прованскими пряными вёснами. Сколько ночей засыпал он, убаюканный крепкими руками кормилицы, во сне пускаясь вслед за протоптанными весёлыми крестьянскими детьми тропками в загадочные тёмные леса, спускаясь в бездонные гномьи шахты и поднимаясь в загадочные каменные башни без окон и дверей! Сколько болезненных, лихорадочных дней метался по перине в горячечном бреду, призывая к своей постели фей и эльфов, волшебников и говорящих зверей!       Да, сказку Шарль любил. И, хоть месье Фаол и был волком, а, значит, не мог считаться знатоком человеческой натуры, однако же, эту его почти одержимость миром за гранью обыденного смог угадать во всём – в мечтательной полуулыбке, в нетерпеливом кивке. Угадал-уловил, и не стал более терзать ожиданием, неспешно, нараспев, как любят рассказывать свои сказки жители Бретани, принялся за рассказ:       — Доводилось ли Вам, месье Шарль, слышать сказ об Эале Чернокрылой и Фелане Белогривом? Нет? Хотя, стоил ли удивляться – Вы же лишь гость здесь, в Вороновом лесу.       Давным-давно, когда Солнце и Луна ещё были детьми, а Затридевятьземельем правил вздорный лесной бог Амур, было в сердце нашего бескрайнего леса одно озеро – круглое, как серебряное блюдо, глубокое, как Ваше Северное море, холодное, как декабрьский снег. Там в камышах жила прекрасная чёрная лебедь, полюбоваться грацией которой к кромке незамерзающих вод приходил одинокий белый волк. Животные они были непростые, ведь в те стародавние времена все существа могли ходить по земле, летать по воздуху, плавать под водой в двух обличиях – животном и человечьем. А уж высокородные особы-то – и подавно.       Королеву лебедей звали Эалой Чернокрылой, и могла она оборачиваться птицей – днём, и человеком – ночью.       Короля волков звали Феланом Белогривым, и при свете Солнца оборачивался он человеком и правил тем лесом, а ночью при свете Луны топтал бесчисленные тропинки своих звериных владений в шкуре огромного белого волка.       И вот, случилось же такое – полюбили королева лебедей и король волков друг друга в тот же краткий миг, что увидели. Так и стали с тех пор неразлучны.       По ночам Эала гладила длинную белую шерсть свернувшегося у её ног Фелана.       Днём Фелан-человек ласкал чёрные перья и длинную шею Эалы-лебедя.       Но, как водится, было им этого мало.       Когда Фелан-волк ночью смотрел на чёрную кожу своей возлюбленной, на волну шёлковых волос, гибкий стан и раскосые очи Эалы – чувствовал он голод, который утолить был не в силах.       Когда Эала-лебедь глядела на мрамор тела своего любимого, на то, как солнце играет в его русых волосах, отражается игривой искрой в голубых глазах – чувствовала она жажду, которой было не утолить водой её сказочного озера.       Смилостивился лесной бог Амур, глядя на страдания Фелана и Эалы. Взмахнул рукой над вершинами лесных дубов, шепнул пару волшебных слов ветру – потемнело небо, спрятало Солнце за плотным облаком. В этом дневном мраке и обратилась Эала человеком.       Фелан подхватил её, заключил свою возлюбленную в объятия – и не могли они наглядеться друг на друга, счастливые в своём единении.       Но быстро наскучило коварному богу человеческое счастье.       — Соблазны ждут каждого из вас, – шепнул он, и ветви дерев зашуршали, повторяя слова. – Не уступите им, не поддадитесь – останетесь в желанном образе на веки вечные.       Но Фелан и Эала были слишком увлечены друг другом, а потому не слышали слов лесного бога. Не желали слышать. Взявшись за руки, шли они вдвоём, белое и чёрное, ночь и день, и всякая тварь лесная преклоняла пред ними колени.       Непривычно было Эале ступать теперь лишь по земле. То хотелось взмахнуть руками-крыльями и взмыть высоко в небо, достать до снежных облаков и погладить мягкие макушки древних древ. То, заслышав лебединую песню своих подруг, вторить ей – певучей, печальной, свободной. То скользить, танцуя, по зеркальной глади вод озера, расправляя чёрные крылья, горделиво изогнув длинную шею. Тоскливо стало ей бродить по мху и мёрзлой траве, хоть и шёл рядом тот, ради кого оставила она свою лебединую стаю.       Непривычно было Фелану ступать по земле лишь человеческими стопами. Смотрел он на Луну – и тоска наполняла его звериное сердце. То хотелось вдыхать аромат волчиц и ночи, бежать вперёд по тропе, преследуя туман и время. То горло рвала волчья песнь – певучая, печальная, свободная. То порывался он оскалить зубы свои – острые клыки – в зверином оскале, пугая Эалу, доверчиво льнущую к нему. Тоскливо стало ему бродить по мху и мёрзлой траве, хоть и ступала рядом та, ради кого оставил он свою волчью стаю.       Страшны были ночные бури в те стародавние времена. От молний делалось светло, как днём. От ветра гнулись к земле вековые дубы, словно тонкие берёзки. От дождя казалось, что само небо оплакивает любовь ушедшую, растраченную.       Фелан глядел на Эалу, спящую рядом, и казалось ему, что нет в этом мире дождя и ветра, молний и тьмы никого более безобразного, чем она. Эта чёрная, как смоль, кожа. Волны этих чёрных, как смоль, волос. Тонкий стан, длинная шея с пульсирующей жилкой у точёного подбородка.       Ночь звала его. Голоса волчиц, возносящие хвалу ночному богу, манили. Тонкая вена, пульсирующая кровью, напоминала о жажде затаённой, жажде неутолимой.       Вонзил Фелан острые, как клинки, зубы в шею Эалы, и обагрила кровь чёрная, как смоль, белую шерсть обратившегося навеки волком. Страшен был крик лебедя, забившегося в когтистых лапах гигантского зверя!       И взревел тогда спесивый лесной бог Амур, позабавленный гибелью одного из прекраснейших своих созданий, и слова его многократно повторили ветер с бурей:       — Проклинаю тебя, Фелан, тебя и племя твоё! Вечно будет хотеться тебе вкусить крови человеческой, и вечно будет мало, ведь в каждой теперь будешь искать свою Эалу, а найти не сможешь вовек…       Кровавая луна взошла над Вороновым лесом, и стал тот лес местом тёмным. И пересохло озеро, а стая лебедей улетела в другие места, где Солнце было всё так же юно, а Луна не облачалась в свою алую тогу.       Посмотрел лукавый бог Амур на Затридевятьземелье, повздыхал о собственной прозорливости. Да и принялся придумывать себе новые забавы: человеческое счастье быстро наскучивает. А если сдобрить его щепоткой соблазна – занятные истории получаются!