***
Джейн помнила, как очнулась в подземелье в кромешной темноте, а её тело горело от боли. Она тогда хрипнула, зайдясь в кашле, и рядом тут же зажёгся фонарик. Джейн узнала Кисаме, чьё лицо было покрыто кровью и грязью. Это было то самое убежище на северо-востоке. Оно располагалось под землёй, и здесь стоял страшный холод, а стены слезились влагой. Джейн заметила, что лежала на кровати, но под ней было бывшее хаори Кисаме, порезанное наискосок в бою. — Ваши раны... — это было первым, что Джейн сказала, когда узнала, где они. Она даже попробовала приподняться, но мечник сурово на неё посмотрел, пригвождая глазами. — Отдыхай, — твёрдо произнёс он, очень напоминая Итачи в этот момент. Сам Учиха дремал на другой кровати. Джейн кивнула. Она сделала глоток из походной фляги, запив обезболивающее, и, не спрашивая больше ничего, провалилась обратно в тяжёлый сон. С тех пор прошла неделя, они уже успели перебраться в гостиницу в ближайшем городе, но Итачи выглядел всё так же измотано, как и в первые дни. Большую часть времени он проводил у себя в комнате, а Кисаме следил за Джейн. Ну, как следил. Они болтали, шутили и просто вместе проводили время. Хошигаке ходил с ней на рынок и в аптеки, периодически помогая в выборе того, в чём сама Джейн сомневалась. Это не шло ни в какое сравнение с надзором самого Итачи. Учиха был суровой, непробиваемой стеной льда и бездушия. Кисаме оказался приятным, пусть и циничным собеседником. Джейн помнила, что решила подыграть ему прежде всего, чтобы иметь союзника, но постепенно просто привыкла к мечнику. Это не могло сравниться с её играми разума с Орочимару. Да, она и Кисаме были абсолютно разными, но умудрялись сосуществовать, не прищемив друг другу хвосты. Часто это было даже весело. Они выбросили старую одежду и теперь носили простую гражданскую — со стороны оба выглядели обычными горожанами, приехавшими в город по делам. И никто не мог предположить, какие ужасы им пришлось пережить недавно. Между тем Итачи стало хуже. Его тошнило, знобило, и периодически он проваливался в забытье. Джейн, зайдя к нему в первый раз вечером, подумала, что всё не так плохо: глаза Итачи блестели, лицо, хоть и бледное, выглядело всё так же сурово, а брови хмурились. Но потом, под ночь, у него началась горячка. Джейн надеялась однажды забыть эту картину. Итачи, весь покрытый испариной и без сознания, бился в судорогах на футоне, изредка тихо постанывая. Иногда его рвало, и приходилось подносить ведро — Джейн, не привыкшей ухаживать за кем-то, всё это было омерзительно и жутко. Но она оставалась рядом, меняя ледяные компрессы и протирая лицо от пота. Её не покидала мысль: если сейчас бросить Учиху вот так, если просто подменить лекарство на яд или увеличить дозу, никто же этого не узнает, никто ведь никогда ничего не узнает — а она станет свободной. Кисаме с самого начала говорил, что не видит в ней пользы — он бы отпустил её, отдал бы клона, которого прятал Итачи. При условии, что Учиха посвятил его в это. Но в том и крылась вся соль. Джейн не была уверена, что Итачи рассказывал напарнику абсолютно всё, а значит, и клона она может не получить. Да и выглядел Учиха так, что сердце непроизвольно обливалось кровью. Джейн молча вколола противосудорожное, стараясь не думать, что, возможно, упускает свой единственный шанс сбежать. Однако самое дикое ждало впереди. Понаблюдав за Итачи ещё полчаса, девушка поняла, что ему опять плохеет, а жаропонижающего не было. Она отправила Кисаме за льдом и водой, а потом и за лекарствами в город. Джейн вышла на минуту из их номера в уборную, а когда вернулась, то Итачи уже крутило в совершенном бреду. Он метался на матрасе, комкая простынь и мотая головой туда-сюда, сверкая шаринганом. Джейн не могла поверить, что это был тот же самый человек, что восемь дней назад уничтожил почти три отряда шиноби Тумана. Практически катаясь по полу, Учиха едва не перевернул ведро, куда до этого его тошнило — Джейн, стоя прежде с круглыми глазами, как очнулась и подскочила, хватая того за руки. — Тихо, тихо, тихо, — лихорадочно зашептала она, не зная, что ещё можно сделать, и только крепко держа чужие запястья. — Сейчас придёт Кисаме-сан, и вам будет легче. Тихо... Итачи постепенно успокоился и замер, закрыв глаза. Грудь его стала вздыматься более размеренно, а затем в ночной тишине, сквозь чириканье воробьёв за окном, раздалось едва различимое: — ...мама... — и рука в ладони Джейн чуть дёрнулась. Девушка осела на татами и несколько секунд молча смотрела на Итачи. На его мокрый от пота лоб, прилипшие пряди чёлки, бледную кожу, запавшие глаза, пересушенные губы... А потом её рывком согнуло пополам, и она, сама не зная почему, громко расплакалась от режущего бессилия. Когда пришёл Кисаме, она спала рядом с футоном Итачи, крепко сжимая его руки. Аптеки оказались закрыты. Джейн и Хошигаке пришлось всю ночь обкладывать Учиху льдом и компрессами. Кисаме отправил Джейн спать под утро, а сам остался дежурить. Девушка вырубилась, только коснувшись футона. Дальнейшее обследование тела ничего толком не дало. Это не было отравление, как Джейн изначально предполагала: порошки, которые она давала Итачи, не принесли никакого эффекта. Это не было респираторным заболеванием: Итачи даже не кашлял. Это не был яд. Девушка проверила кровь Учихи через свои свитки. Джейн понятия не имела, чем тот болел, и не знала, как лечить. Она подняла градусник и посмотрела на осунувшееся лицо Итачи. «Хотя вряд ли я и Кисаме выглядим сейчас лучше, — вяло подумала девушка. — После стольких-то бессонных ночей...». Пошли четвёртые сутки острой стадии болезни. Джейн встала и тихо прикрыла за собой сёдзи. В соседней комнате, за столом, по которому были разложены травы и порошки, сидел мрачный Хошигаке. Перед ним стояла кружка с дымившимся чаем, но он к ней не притронулся. Мечник стыло смотрел в окно, и Джейн стиснула зубы, сглотнув. Она не знала, как сказать, что Итачи умирал. — Я... я не знаю, что делать, Кисаме-сан. Его всё ещё лихорадит, — уронила наконец девушка, поднимая градусник. Его ртутный столбик показывал 39 и 5. — Температура не сбивается. Я перепробовала всё, что знала. Хошигаке медленно посмотрел на неё тяжёлым взглядом. — Тебе нужны лекарства? — сухо спросил он, глядя вполоборота. Джейн опустила глаза в пол. Кисаме не слышал её. «Мне нужны знания», — с мукой подумала она, рассматривая татами. — Хм? — настаивал Хошигаке. Джейн подняла на него взгляд и не нашла в себе сил сказать, что у неё нет ни одной идеи, от чего угасает его напарник. — Да. Я пойду поищу ещё порошки вместо тех, что принесли вы. Может, что найду. Вы последите. Я разбираюсь в их химических составах — смогу точнее что-то назвать и спросить... — Хошигаке хмуро кивнул и создал клона. Джейн и не надеялась пойти одна, но всё же что-то внутри цепануло. По рынку они шли в напряжённом молчании. Лишь изредка Джейн могла бросить клону, был ли он в той или иной аптеке. В итоге забрели в какой-то переулок, где возле одного из ларьков висел фонарь с надписью «лекарство». Он стоял в ряду с обычными домами, а на этаже над ним кто-то вывесил постиранное бельё, закрывавшее саму вывеску. Девушка переглянулась с Кисаме, тот покачал головой. Значит, тоже не видел. — Доброе утро, — Джейн приподняла тканевый навес и вошла внутрь. — Здесь кто-нибудь есть? — она окинула помещение взглядом. Ларёк оказался средним по размеру и не заставленным. По центру стояло несколько ольховых стендов с муляжами порошков и инструментов на продажу — на песочных стенах висели свитки со списками трав, имеющимися в наличие в том или ином виде, и их цены. Было чисто и уютно, но пустынно. Из коморки за кассой показалась коротко стриженная мужская голова. Джейн удивил мимолётный взгляд, который продавец бросил на её ноги, однако это было так быстро, что она решила, что ей показалось. — Да-да, доброе утро, госпожа, я вас слушаю, — перед ней стоял невысокий и полноватый горожанин за сорок. Однако руки его, как девушка сразу заметила, были тонкими и жилистыми, особенно пальцы. — Мне... мне нужно что-то из антибиотиков... наверное, — глаза продавца удивлённо посмотрели на неё поверх очков. — А что вы лечите? — осторожно спросил он. — В том и дело, что... я не знаю, — сдалась девушка. Она оглянулась, проверяя, стоял ли Кисаме всё так же снаружи, а потом обернулась к аптекарю и кратко обсказала симптомы. Мужчина внимательно выслушал её, не спуская умного, проницательного взгляда. Он спросил, чем лечили Итачи, и в Джейн загорелась надежда, что ещё не всё потеряно. Когда вопросы кончились, аптекарь тихо вздохнул. — Его будет лучше осмотреть. Девушка растерянно открыла и закрыла рот. В лавочку зашёл какой-то клиент, но кассир виновато махнул рукой. — Извини, Масао-кун, сейчас не могу, идти надо. — Опять?! — судя по голосу, это был ещё подросток. — Как ни приду, ты вечно куда-то убегаешь... — Извини, что поделать. Присмотри тут, пока меня не будет? — со стороны подростка донёсся уставший вздох. — Ла-адно! Блин... — аптекарь чуть улыбнулся и шагнул в коморку. За стойку зашёл мальчик лет четырнадцати и пытливо посмотрел на Джейн. — Вы что-то купили? — А... эм. Минуту, — мельком улыбнувшись, Джейн скользнула вслед за аптекарем в коморку. Мужчина собирал свой саквояж на столе справа. Девушка осторожно подошла к нему, стараясь не напугать. — ...вы врач? Губы того кольнула добрая усмешка. — А вы знаете кого-то, юная леди, кто может продавать лекарства, не являясь врачом? — Джейн помялась, наблюдая, как мужчина кладёт с собой ампулы. Аптекарь вдруг прекратил собирать аптечку и хитро посмотрел на девушку. — Интересные у вас шрамы на ногах, госпожа. Джейн застыла, медленно переводя взгляд вниз. По её икрам, ниже края капри, расползлись два светло-розовых узора, точно перья*. Она совсем забыла о них в этой суматохе. Мужчина улыбнулся ей. — Как будто бы... вас ударило... райтоном, — на мгновенье лицо Джейн окаменело, и в ней мелькнула мысль убить аптекаря, пока тот не позвал постовых, но потом она взяла себя в руки. — Я наступила на землю, на которой валялся оборванный провод под напряжением, — кротко ответила она. Улыбка мужчины стала снисходительной. — Я знаю, что вы шиноби, госпожа. Я никому не скажу об этом, — он смотрел на Джейн как на ребёнка, и, наверное, для него так оно и было. Последним он положил в саквояж очки в футляре. «Кисаме разорвёт меня на куски, если я соглашусь». — Спасибо большое, но мы попробуем сами, — аптекарь понимающе качнул головой. Джейн казалось, что тот видел её насквозь. А потом он посмотрел в щёлку между дверью и стеной, в которую была видна спина Масао, и тихо произнёс: — Я в неоплатном долгу перед шиноби. Благодаря им моя семья жива... — он на мгновенье сощурился, глядя вдаль и точно вспоминая всё, что случилось за эти годы. — Много лет назад, когда в этой стране ещё шла война, здесь были самураи. И однажды они пришли к нам. Война заканчивалась, и мы проигрывали, но никто не хотел сдаваться. А война — это всегда голод, и под конец еды катастрофически не хватало всем: и обычным людям, и армии. Самураи просили дать еды с собой, потом требовали... Но у нас (а нас тогда было пятеро в семье и ещё маленький ребёнок) едва хватало её на самих себя, мы жили впроголодь и так. Это разозлило их командира, и он приказал обыскать дом и забрать всё, что будет найдено. Они перевернули всё вверх дном, забрав не только еду, но и нашу скотину. А потом появился шиноби... Он и его товарищи прогнали самураев, заставив всё вернуть. Мужчина помолчал пару секунд. — Обычно шиноби так себя не вели — они не вмешивались в дела, связанные с сёгунатом*, даже если те бесчинствовали на собственных землях. Но этот оказался благородным и с большим сердцем. Он выгнал тот отряд и доложил потом о случившемся в полк. Кажется, его товарищи были несогласны с ним... Но он всё равно поступал, как считал нужным сам. И этим он спас всю мою семью от голодной смерти. Аптекарь печально-мягко улыбнулся, устало посмотрев на Джейн. — Поэтому я знаю, что шиноби необязательно значит «плохой». Нас характеризуют поступки, которые мы совершаем, а не ремесло. Джейн было странно видеть в глазах простого обывателя миролюбивость, а не презрение. Интересно, сказал бы он то же самое, узнай, что чуть меньше двух недель назад она и Акацуки вырезали несколько их отрядов? Но всё же... — Мне надо предупредить моего напарника, — бросила девушка и быстрым шагом направилась к Кисаме. Тот уже успел купить геммайчу* и теперь неторопливо цедил его, стоя напротив аптеки. При виде Джейн он сощурился — сразу почуял что-то не то. Девушка старалась выглядеть как обычно, но, кажется, вид её всё равно был виноватым. — Мои диагнозы были неправильными, — прошептала она. — Итачи-сан нужно осмотреть, чтобы точно понять, чем лечить, — Мечника, кажется, это не очень убедило, поэтому Джейн хмуро и жёстко добавила: — Иначе он умрёт, Кисаме. Он уже умирает. Хошигаке грозно на неё посмотрел. Джейн приготовилась отстаивать свою точку зрения и спорить до хрипоты, но тот отхлебнул ещё чая и отвернулся. — Хорошо. «Но если что-то пойдёт не так, я убью его», — читалось в его лице. Джейн сглотнула и позвала аптекаря. ... Как и обычно, с незнакомцами Кисаме себя вёл истинно вежливо и учтиво. Он разговаривал с Имаи-сан (оказывается, так звали аптекаря), расспрашивал о торговле и пациентах и даже хвалил саму Джейн. Правда, он представил её как Наоми — сестру Ящимото-сан, обучающуюся на врача. Джейн переглянулась с Имаи, но того совершенно не смутила откровенная ложь мечника — он с готовностью подхватил это и покивал. Даже несмотря на то что знал, кто они на самом деле. Когда Кисаме первым зашёл в гостиную, попросив их подождать, Джейн думала, что мужчина будет её расспрашивать, но нет — тот посмотрел на распустившиеся кроны ивы и протянул: — Какая красавица... Джейн, вся взвинченная и дёрганная, совершенно не разделяла такого восторга каким-то деревом. Ей казалось это фальшивым и неуместным. Однако Имаи казался впечатлённым. — Я помню, она росла тут, ещё когда были войны... — пространно заметил он. «И что», — чуть не огрызнулась девушка, потирая бровь. Ей лишь хотелось, чтобы всё это уже кончилось, Итачи выписали нормальные лекарства, и тогда она и Кисаме могли бы выдохнуть и поспать. — Ива опала, Ручей иссох, Голые камни... Девушка удивлённо подняла голову. — Что? — Имаи ностальгически улыбался с озорством в глазах. — Так писал один из поэтов* о ручье, который некогда воспевался другим, — пояснил он. — Но когда новый поэт пришёл к этому ручью сам, там уже всё было иначе... Джейн не знала почему, но что-то внутри неё дрогнуло. Видимо, в лице это тоже отобразилось, потому что Имаи одарил её ласковым взглядом. — Они прошли, дни весны, Когда звучали далёкие Соловьиные голоса, — Джейн опешила, когда дверь гостиницы раскрылась и из неё вышел ощерившийся Кисаме. — О-о, так вы тоже знакомы с поэзией, Харуки-сан? — аптекарь уважительно склонил голову. Джейн же таращилась на Кисаме во все глаза. — Что-то вроде того. Можете зайти, — Хошигаке пропустил мужчину внутрь. Джейн молча зашла следом. Комната стала более прибранной, и все вещи, включая лечебные свитки и порошки, исчезли. Номер выглядел непривычно пустым без Самехады и катаны у стены. Пока аптекарь осматривал Итачи (тот снова бредил), Кисаме ни на мгновенье не спускал с него глаз. Джейн тоже пристально наблюдала, боясь, что если Имаи её всё же обманул, то с неё потом сдерут три шкуры и будут совершенно правы. Однако аптекарь не повёл и бровью: либо он действительно не замечал пронзительных взглядов, либо не придавал им значения. В любом случае, закончив ощупывать горло Итачи, он лишь покивал самому себе и поднялся. — Как я и думал, у него болотная лихорадка. Она не заразная. Вы вовремя спохватились, — Имаи снял очки и достал из саквояжа прямоугольный свёрток. — Здесь порошок, — продолжил он, протягивая Джейн бумажный пакет, — он расфасован по дозам. Одну дозу нужно будет заваривать в чайнике и давать настояться двадцать минут. И поить им весь день каждые два часа по стакану. Того количества, что я положил, должно хватить на полное выздоровление. Если всё же будет недостаточно, то приходите ко мне, и я дам ещё. Джейн взяла свёрток и крайне выразительно на него посмотрела. — Спасибо вам огромное. Имаи тепло улыбнулся в ответ и вышел из комнаты. Джейн слышала уже, как звякнули монеты в дверях — это Кисаме платил за осмотр и лекарства. Она вышла в прихожую и глубоко поклонилась на прощание. Поднимая голову, она знала, что увидит спокойствие в чужом лице, но мудрость и понимание, с которыми Имаи смотрел на неё, сразили полностью. Ива опала, Ручей иссох, Голые камни... «Убедись, что ценишь то, что остаётся неизменным», — говорили его глаза. * два светло-розовых узора, точно перья — «фигуры Лихтенберга», они же «цветы молнии». Остаются на теле некоторых, кого ударило молнией, повторяя форму разорванных кровеносных сосудов. В случае Джейн их почти нет, т.к. разряд техники несопоставим с настоящей молнией. * сёгунат — военное правительство в Японии. * геммайча — японский зелёный чай, заваривающийся вместе с обжаренным коричневым рисом. Также называется «народный чай»: сейчас его пьют все, но раньше — бедные слои населения. *Оба хокку написаны яп.поэтом по имени Ёса Бусон. Ручей из хокку — это ручей, который когда-то воспевал поэт Сайгё.***
— Вы не говорили, что читали поэзию, — с укором заметила Джейн, накрыв чайник крышкой. Кисаме сидел у раскрытого окна, лениво крутя в руках бумажный фонарик. За тонкой рисовой бумагой летали четыре огонька — пойманные светлячки. Начался сезон охоты на них, и Хошигаке притащил в номер сразу пять фонариков с несчастными насекомыми, вырубив лампы в номере. Единственными источниками света остались светлячки в фонариках. — Эти стихи все знают, — вяло отмахнулся мечник. Когда стало ясно, что Итачи полегчало, мрачность Кисаме тоже поутихла. Джейн аккуратно села у стены напротив, следя, чтобы не задеть чайничек с настоем. Она решила заваривать его не раз в день, а разделить на три порции, чтобы каждый раз была новая. Сейчас настаивалась последняя, на ночь. — Тем не менее, Имаи-сан выглядел удивлённым. — Имаи-сан? — Хошигаке усмехнулся, крутанув фонарик. — А может, ты? — А может, и я, — покладисто согласилась Джейн. — Я думала, вы читаете только про войну. Кто-то за окном громко захлопал — очевидно, радовался новому пойманному светлячку. — Так и есть. Но нельзя жить одной войной, — фонарик отбросил на лицо Кисаме угольно-чёрные тени. Джейн показался он усталее обычного. — Должно быть что-то помимо неё. В наступившей тишине было слышно, как бились светлячки внутри фонариков и как топали чьи-то сандали по пыльной дороге. В номере, как и за окном, стояла темнота, и только жёлто-лимонный свет от насекомых бросал причудливые тени по полу. Джейн удивлённо смотрела на Кисаме, словно видя его впервые, но не понимала, что чувствует, и потому молчала. Хошигаке не прекращал её поражать: каждый раз, когда казалось, что она разобралась в нём, мечник раскрывался с совершенно новой стороны, руша старый образ. Девушка прочистила горло. — Орочимару... тоже кого-то цитировал иногда, но не целые стихи, а строчки... Я даже запомнила пару. Кисаме не выглядел впечатлённым, но глаза всё же оторвал фонарика, висевшего в руке. — И какие? — Джейн уставилась в потолок, напряжённо вспоминая. — Все его ненавидят... А он живёт и живёт, Как зимняя муха*, — Хошигаке почти прыснул. — Узнала себя? — подначил он. Джейн шутку не разделила и язвительно улыбнулась. — Думаю, не только я, — она поднялась и, взяв чайник, бесшумно раскрыла сёдзи в комнату Итачи. Тому было легче: жар понижался, но большую часть времени Учиха всё же спал. Однако сознание к нему стало постепенно возвращаться. Джейн аккуратно коснулась чужого плеча, зовя. — Итачи-сама, вам нужно принять лекарство. Тот сразу распахнул глаза, но ещё пару мгновений смотрел словно сквозь неё. Все силы на это и ушли — дальше Итачи стал таким же ослабевшим, как и раньше. Джейн снова откинула мысль прикончить его здесь, а самой сбежать. Все их распри словно ушли бесконечно далеко. Итачи был редкой сволочью по отношению к ней, но он спас её уже дважды. Да и травить больного человека... Джейн насмотрелась на такое в подземельях Орочимару с лихвой. Мысли об этом, пускай и рациональные, всё равно вызывали тошноту. Она помогла «наставнику» приподняться на локтях и протянула чашку с настоем. Итачи странно на неё посмотрел, но лекарство выпил. Возможно, он тоже имел мысль, что Джейн его отравит. Особенно если учесть, что однажды разговор об этом уже состоялся. Джейн усмехнулась себе под нос, позволяя Итачи лечь обратно. Она ненавидела свою собственную человечную сторону, говорившую, что если она станет как Орочимару, то не сможет жить с этим. А как жить, зная, что однажды тебя просто пустят в расход? Этого девушка тоже не знала и поэтому откидывала такие мысли. Хотя бы сейчас. Приём лекарства забрал у Итачи все силы — он лежал, закрыв глаза и глубоко дыша, очевидно, борясь с приступом тошноты. Джейн не стала его дёргать и тихо задвинула за собой двери. Кисаме всё ещё сидел среди фонариков, но смотрел уже за окно. При входе Джейн он переметнул на неё полуприкрытые глаза. — Так же, — ответила та на немой вопрос. Она села у стола, вытянув ноги и покрутив головой: её шея ужасно затекла. От усталости слипались глаза. «Никогда бы не подумала, что скажу это, но как было бы здорово сейчас размяться с Саске, — Джейн вспомнила, как весело они перебрасывались оружием, когда она ещё хромала, восстанавливаясь после обвала потолка. — Да, было время...» — девушка снова поймала себя на мысли, что ей не хватает Саске. Тот бы обязательно что-то придумал и помог... — Чего хмуришься, — хмыкнул вдруг Кисаме. Джейн с неохотой приподняла веки. — Потому что хочу. — Принцесса, — смешливо фыркнул мечник. Джейн закатила глаза, но попытку оценила. — А у вас, — спросила она с деланным безразличием, — есть любимое стихотворение? Кисаме посмотрел на закрытые сёдзи в комнату Итачи, а потом на светлячка, ползшего по бумажной стенке фонарика. — Нет. Но есть то, которое считаю неплохим. Джейн, растянувшись по столу, внимательно следила за Хошигаке. Тот плотоядно усмехнулся, и стало ясно, что грядёт что-то неприлично-насмешливое. Девушка заранее скривилась, осуждающе глядя. — Совсем легла на землю, Но неизбежно зацветёт, — мечник снова взглянул на задвинутые сёдзи, — Больная хризантема.* ... Кисаме действительно умел удивлять. *Все его ненавидят... — хокку Такараи Кикаку. *Совсем легла на землю... — хокку Мацуо Басё.***
Они всё же покидали эту дрянную страну, чему Джейн была несусветно рада. Да, здесь были лучше дома, больше товаров и вкусностей, но Джейн искренне тосковала по обветшалой стране Чая, где тебя не будут пытаться убить на каждом углу. Самым смешным оказалось то, что ждали они весь этот месяц зря: джинчурики Шестихвостого уже давно покинул деревню, но Туман тщательно это скрывал, чтобы не выглядеть слабее на фоне других. Кисаме, узнав это, вернулся в номер с замогильной усмешкой. «Здесь всё точно так же, ни черта не меняется», — прошипел он тогда. Джейн попыталась что-то выспросить, но Итачи отослал её забрать постиранное бельё, и шанс пропал. Сейчас Джейн сидела на пороге гостиницы, в которую они переехали сразу же, как только Итачи чуть пришёл в себя, и застёгивала сандали. В этом гостевом доме было тише, чем в старом: он был дальше от центра. — Мяяу... А ещё здесь было много котов. Джейн закончила с застёжкой и возмущённо посмотрела в ярко-жёлтые глаза. — Что ты на меня так смотришь? Тебя и так тут все кормят! — кот с укоризной прищурился, а потом зевнул, снова мяукая. — Вот-вот, иди спать. Из дверей вышел Кисаме. — Собралась? — Ага. А Ящимото-сама... — Расплачивается за номер. Джейн лукаво взглянула в дверной проём, а потом на кота и Кисаме. Они оба на днях видели из окна — мельком, правда — как Итачи гладил маленькую рыжую кошечку. При них он бы делать так вряд ли стал, но тут они случайно подловили его на этом и теперь тихо хихикали в кулак. Учиха это, скорее всего, понял, но ничего не сказал — лишь продолжал ходить с таким же гордым и независимым видом. И сейчас они оба, не сговариваясь, метнулись обратно в гостиницу, сказав, что забыли вещи в номере и оставив чёрного кота возле входа. Итачи, стоя на ресепшене, взглянул на них прохладно и — совсем немного — осуждающе. Последнее адресовывалось одной Джейн: Кисаме был всего лишь сопровождающим. Они зашли в номер и спрятались за оконными сёдзи. Когда Итачи вышел и стал обуваться, Джейн почти взвигнула от нетерпения: кот вяло мяукнул и, казалось, хотел убежать. Однако в последний момент животное лишь потянулось и привалилось бочком к ноге Учихи. Джейн не видела лица Итачи, но была готова поклясться, что тот чуть усмехался. Той самой полуулыбкой-полуусмешкой, которая так редко мелькала на его губах, но оттого была по-настоящему искренней. Джейн ещё ни разу не ловила её, направленную на себя, но успела заметить дважды, когда Итачи разговаривал с Кисаме. Учиха протянул костлявую руку и почесал кота за ухом. Даже со второго этажа было слышно, как громко замурлыкал последний. Девушка переглянулась с Хошигаке, зажимая себе рот: боялась засмеяться. В глазах мечника тоже плясали черти. Итачи между тем уже гладил кошачьи щёки и подбородок — животное довольно урчало и ластилось, с готовностью подставляясь. Оно тёрлось о новый серый плащ Учихи, топталось по его коленям и, упирая передние лапы в чужую грудь, пыталось дотянуться до лица Итачи. Тот поднимал голову выше, убирая глаза, но с волосами играть позволял. Изначально затеявшая это ради веселья, Джейн смотрела заворожённо. На улице стояла солнечная, приятная погода, где-то в кустах чирикали воробьи, во дворике желтели сливы, работница подметала каменную дорожку... Эта безмятежность навсегда отпечаталась в голове Джейн, и до конца своей жизни она вспоминала это самое утро с Итачи, игравшим с котом, Кисаме, стоявшего напротив неё, и её саму, выглядывавшую из окна их бывшего номера. Когда они с Кисаме спустились, кот лежал на коленях Итачи, с интересом обнюхивая кольцо того. Иногда он мурчал тише, громко выдыхая, но потом снова принимался тарахтеть словно трактор. Учиха поднял глаза на напарника. Джейн за его спиной выглядела растерянно-довольной. Кисаме с мягкой усмешкой посмотрел на чёрного кота, уже навострившего уши при звуке шагов. — Этот призыв вам пошёл бы гораздо больше, — заметил Хошигаке. И Итачи ответил ему той самой полуулыбкой. ... Они шли между двух утёсов, вдоль некогда мощной реки, от которой теперь осталось лишь дно воды — жалкая толика былой силы, как сказал Кисаме. Здесь дул сильный ветер, срывая пыль с отвесных скал, уходивших на много метров вверх. — Я думала, мы пойдём в страну Чая обратно, — заметила Джейн, перекрикивая шум воды. Кисаме пожал плечами. — Так и есть. Но сперва нужно кое-что тут закончить. Девушка посмотрела с унынием на огромную лестницу, вившейся змеёй до самой вершины утёса. — Нам ведь не придётся опять сражаться? — без особой надежды уронила девушка. — Как повезёт. Итачи, шедший впереди, сухо на неё посмотрел через плечо. — Ты в любом случае не должна влезать, — Джейн, обожжённая его пренебрежительным тоном, вскипела. — Неужели вы всё ещё думаете, что ваша тактика работает? — прошипела она, едва сдерживаясь. Взгляд Учихи сменился на ледяной, и отступник остановился. Джейн, стоя напротив, смотрела на него со сосредоточенным бешенством. — Если вам так не нравится, что и как я делаю, вы бы уже давно могли бы!.. — девушка запнулась. Глаза Итачи превратились в узкие лезвия. — Договаривай. Джейн сглотнула и отвела взгляд, стушевавшись. Но Учиха терпеливо ждал ответ, и ей всё же пришлось выдавить: — Отпустить... меня... — уже на первом слове она знала, что ответ однозначно «нет», но внутри неё вдруг взвилось что-то отчаянное, безнадёжное и оттого горячее, и Джейн взглянула на Итачи распахнутыми, уязвимыми глазами. — ...пожалуйста... — едва слышно прошептала она. Лицо Учихи оставалось бесстрастной маской. — Почему мы должны тебя отпустить? — чужой голос был холоден, как вода из колодца, и страшно безучастен. Джейн непроизвольно скукожилась, но ответила в тон. — Потому что от меня никакой пользы? Потому что я только и делаю, что мешаюсь? — Итачи не повёл даже бровью, поэтому девушка сменила тактику. — Вы же знаете и видите, что моё место не здесь... Кисаме, стоявший слева, слегка напрягся. Джейн поняла, что сказала что-то не то, но брать слова обратно было поздно, и она просто замерла, приготовившись. Итачи, пронзительно глядя, медленно, будто под чьим-то приказом, развернулся всем корпусом и вздёрнул подбородок, тем самым нависнув над девушкой. — Твоё место? — убийственно спокойно произнёс он. Джейн сглотнула, но ответ всё же выдавила. — Мои родители ждут меня в другом м... — Нет, — рывком обрубил Итачи. Следующие слова прошлись по позвоночнику Джейн хлыстом. — Твоё место было там. На лабораторном столе Орочимару, с которого тебя вытащил мой малодушный брат. Ты так ничего и не поняла. Тебя уже давно дожидаются здесь, — Итачи медленным жестом перевёл палец на землю, и при этом губа его чуть дрогнула в смешке. — Ад. Вот где твоё истинное место. Джейн показалось, что ей в живот ударили тяжёлым, холодным ядром. Сказанное было столь оглушительным, мерзким и унизительным, что мир вокруг просто поплыл. Но она всё же продолжала стоять, сама не понимая как. Глаза Итачи вдруг дёрнулись, как в насмешке. Он выглядел словно садист, радовавшийся загнанной под ноготь занозе. — Мы, — тут он сделал ударение, — позволили тебе жить. Без нас — тебя бы уже убили. Поэтому однажды — ты вернёшь нам этот долг, — Итачи упорно бил в одно место, будто вколачивал массивный гвоздь. — Ты шпион. И делать ты будешь то, что тебе сказано. Если не сама, то под гендзюцу, — Учиха, не менявший надменно-ледяного выражения лица, ещё раз окинул Джейн взглядом, точно убеждаясь в чём-то, — как и советовал Сасори. У последней было ощущение, что её растоптали. «Надо было всё же тебя отравить», — билось в голове, пока она смотрела в чужое холодное, словно высеченное из мрамора лицо. «Ты бы не смогла», — возражала она самой себе. «Теперь бы — смогла». «Ты бы прокляла саму себя, если бы стала как Орочимару». «Я никогда не буду как он. Отравить Итачи — это не значит стать им», — Учиха пристально смотрел, ожидая ответ. — Ясно, — уронила Джейн, едва заметно дрожа от ярости. — Я поняла. Итачи отвернулся, и они просто пошли дальше.***
Поднявшись вдоль коричнево-бурых, словно разрезанных утёсов, они прошли сквозь каменные тории и углубились в лес, полный мошкары. Теперь они стояли по пояс в воде в непонятном пруду, недалеко от моста через пропасть. Джейн, всё ещё под впечатлением от слов Итачи, смотрела ему в спину, словно надеясь, что это его убьёт. Учиха, в отличие от Орочимару, никогда не реагировал на взгляды — он делал вид, что ничего не случилось, хотя и подмечал малейшие изменения. Но реагировал только на слова. Это позволяло Джейн смотреть на него с неприкрытой ненавистью и злобой. Она спасла его! Она нашла этого аптекаря! Не отравила даже! Вылечила! И вот благодарность! В её голове звенело от ярости. Она вспоминала слабые, точно бескостные руки, когда Итачи болел, и то, как сжимала их, чтобы успокоить. Высокий и покрытый испариной лоб, с которого градом катился пот, пропитывая подушку под собой. Пересушенные, потрескавшиеся губы, дрожавшие между припадками, и запавшие глубоко глаза с синяками под ними. Она ведь могла вспороть ему глотку! Могла дать захлебнуться рвотой! Могла просто не вколоть противосудорожное — и он бы подох! Но нет — она даже проверила всё его тело! Пыталась подобрать лекарства на будущее, чтобы остановить болезнь в лёгких! Как Итачи мог не чувствовать даже толики благодарности?! Но все эти мысли и взгляды напоминали лишь скрежет зубов сушёной сардинки, как бы сказал Кисаме. Все они были бессмысленными и наполненными тупой злобой. Джейн с неохотой отогнала ещё одного комара. Она помнила, как в те пару месяцев, что встречалась с Кевином, ей доводилось навещать его, когда тот болел. Он всегда был ей рад, даже если Джейн просто заходила в гости, а если приносила мамин пирог, то вообще... Здесь всё было совершенно иначе. Кисаме, вопреки теплоте их отношений, ничего не возразил Итачи и в целом не выразил ничего. Учиха тоже вёл себя как обычно. Интересно, что бы сказал Кевин, узнай, как с ней тут обходятся? Джейн с болью поймала себя на мысли, что всё реже и реже вспоминает родной мир. Не вспоминает друзей, родных — в её голове царила лишь мысль о выживании и том, как сберечь побольше чакры. Что в целом теперь было одним и тем же. Девушка на секунду прикрыла глаза и попыталась вспомнить. Кевин, Эстония, его дом, соседний дом её тёти, родители... Образы ускальзывали из её головы, но она пыталась удержать их при себе во что бы то ни стало, словно от этого зависела жизнь. Первое знакомство с Кевином, когда он только переехал из Эстонии, его смущённая улыбка и задорный взгляд. Мягкие, травяные глаза и светло-русые волосы. Тонкие пальцы и бледная кожа. Джейн улыбнулась этому образу. Она вдруг вспомнила, как ещё в самом начале они гуляли, смеясь на всю улицу, а он переживал, что на них смотрят люди. Потом он уже привык и смирился с её шумностью. Да... Когда-то она была шумной и громкой... Как сидели вместе на всех школьных конференциях и никогда не слушали, что говорили со сцены. Как дарили друг другу подарки на Новый год... что же она тогда ему подарила? Кажется, кроссовки, о которых он так давно бредил? Как смотрели фильмы, которые потом Джейн разносила в пух и прах, а Кевин зарекался смотреть с ней что-то снова. Но всё равно смотрел... Да. У неё был замечательный друг. Джейн поняла, что вот-вот расплачется, и открыла глаза. Напротив неё стоял Кисаме, мрачно глядевший на дорогу впереди, а слева высился Итачи. Она была по пояс в воде, среди нового рогоза и поломанного прошлогоднего. Ноги вязли в мерзком слое ила. Думать о том, как придётся очищать одежду, особенно после таких светлых воспоминаний, было выше сил. Она услышала вдалеке приглушённый цокот и осторожно выглянула из-за острых листьев рогоза. Растение было высоким и густым, и поэтому можно было не бояться, что тебя заметят. Спустя какое-то время среди деревьев впереди появились лошади, а за ними — обозы и ещё два подобия рикши, но крупнее и закрытые со всех сторон. Для Джейн они казалась каретами, но в них не было витеватости и богатства. Окна была задёрнуты, поэтому не было видно, кто сидел внутри — однако, судя по количеству охраны и повозок, речь шла о представительных людях. Ткань, которой были обтянуты рёбра обоза, выглядела дорогой и качественной, а колёса держались прямо и крепко — они были хорошо затянуты и смазаны. Лошади были статными и благородными: их высокие ноги выбивали чёткий шаг, а на тонких, но сильных шеях покоилась ухоженная, чуть спутанная грива. Джейн больше всего нравилась морда бело-серой, шедшей перед «рикшей». Шерсть на её щеках была пепельной, но именно на носу виднелось белое пятно. Она казалась невероятно красивой. Засмотревшись, Джейн не сразу поняла, что произойдёт дальше. А потом вся вереница зашла на мост, и, когда они были посередине, прогремело несколько взрывов. Девушка смотрела на пыль, поднимавшуюся из пропасти, с суеверным ужасом. Взрывы были такой мощи, что часть камней долетела до них, упав в воду рядом. Раздался тошнотворный звук удара о землю, и чудовищное ржание вместе с криками, среди которых особенно выделялся девичий. Девушка? Там была девушка? — Отлично. Одним камнем двух птиц, — Джейн подняла глаза на щурившегося Кисаме. Тот не выглядел радостным, но определённо — менее мрачным, чем раньше. Он испытывал облегчение. Джейн затошнило. Они выскочили из пруда и подошли к взорванному мосту, проверяя. Джейн смотрела вглубь пропасти и видела искорёженные обозы и щепки, разлетевшиеся по всему дну реки. Слева на берегу мучительно ржала та самая белая лошадь, истекая кровью из разорванного бока. Рядом лежали охранники и другие, кто шёл вместе с процессией. Вода в речке окрасилась в розовый и чуть застопорилась от упавших в неё вещей, как на плотине. Вспомнились вдруг слова Имаи-сан. «Нас характеризуют поступки, а не профессия». Джейн неотрывно водила глазами по упавшим телам, некоторые из которых всё ещё каким-то образом были живы. — Зачем мы это сделали, — глухо уронила девушка. — Мы? — голос Хошигаке звучал почти удивлённо. Его глаза сочились издёвкой и ядом. — Мы лишь привели в исполнение то, на что не решились сами заказчики. Джейн отвела мрачный взгляд. Мечник не успокоился. — В этой дрянной стране всегда так. Сильный пожирает слабого, как шиноби, так и кланы мирных. Вот и эти купчишки поплатились лишь за то, что захотели стать ровней сильным, — Хошигаке осклабился, но Джейн этого не видела — она смотрела на переломанные рикши и видела, как из-под них торчала тонкая девичья рука. Удивительно белая и выделявшаяся среди искорёженных повозок. И Джейн больше не понимала, кто был виноват. Она подняла глаза, только когда Итачи бросил: — Пошли, — и с удивлением заметила, насколько усталый у него вид. Он, в отличие от Кисаме, не испытывал даже отдалённого облегчения. Его лицо стало тяжёлым и почти печальным. Они метнулись вниз и добивали ещё живых. К счастью, Итачи сказал Джейн просто дожидаться их рядом — в кои-то веке та была искренне благодарна ему. Джейн не могла и не хотела видеть, как Акацуки сновали среди тел, перерезая горла, поэтому стояла вдалеке, отвернувшись. Однако она всё ещё слышала. Невыносимее всего были не стоны или быстрые, режущие звуки — самым страшным было лошадиное ржание. Прекрасная серая кобыла, беспомощно извиваясь на камнях, смотрела на Джейн выпученными и налитыми кровью глазами, издавая болезненные вопли. Это нельзя было назвать ржанием — оно было высоким и полным муки, иногда напоминая человеческий крик. Джейн, не в силах этого выносить, достала кунай и, пропитав его чакрой, выпустила в голову лошади, точно в центр высокого лба. Кобыла на мгновенье застыла, а потом, дёрнувшись, уронила голову на пыльную землю, наконец умерев. Когда в ущелье остался лишь звук журчавшей реки, они вернулись обратно в лес и пошли дальше.***
Кисаме однозначно повеселел и вряд ли потому, что они отмылись от ила. Он даже начал гудеть под нос какую-то мелодию и довольно скалился пролетавшим мимо воробьям. Итачи, в противовес ему, оставался спокойным, глядя точно перед собой. Джейн разговаривать ни с одним из них не хотела. Она вновь и вновь вспоминала аптекаря и женщину-хирурга, обвинявшую во всём шиноби. И она была права. Акацуки творили много жуткого, убивали гражданских. Но просили убить этих гражданских другие гражданские. И вряд ли их грызла совесть. Они ещё и деньги за это Пейну заплатили. Чтобы собственные руки не марать. И наверняка верили, что и в самом деле остались чистыми, не взрывая мост самим. Джейн так не считала. Ей было тошно и от таких заказов, и от тех, кто их исполнял. И чем тогда гражданские отличались от Акацук? И от шиноби в целом... Джейн помнила про Коноху и Наруто, готового умереть самому, но не убить невинных. Неужели такие шиноби спасли семью Имаи? — В мёртвое утро падает туманный снег... — внезапно прогудел Кисаме в такт мелодии. Итачи, скосивший на него взгляд, чуть потеплел. — сандалии... — гэта скрипят... Я иду, глядя на роковой мрак своей судьбы, обнимая тьму... с одним зонтом*, — эти строчки они уже гудели вместе. Вся последующая песня тянулась заунывно и надломленно — никто из них не умел петь, но из слов было ясно, как всё плохо и безнадёжно. Речь шла о женщине и том, как она променяла своё сердце на силу, и что теперь у неё не осталось ничего, даже завтрашнего дня. Джейн слушала их с абсолютно круглыми глазами. Ей казалось, что она очутилась на застолье, где все начали петь «Чёрный ворон». Слова всё тянулись и тянулись, выходя на высокие, печальные ноты, но тон, которым пели Акацуки, не передавал грусти — скорее, смирение и даже странное веселье. И действительно: вопреки тоски песни и Кисаме, и Итачи — оба чуть улыбались. Когда они допевали последнюю строчку, лицо Учихи вообще словно смягчилось и оживилось. Потом, вплоть до самого чайного дома они шли молча, но уже бодрее. Как минимум потому, что Итачи перестал быть похож на каменное изваяние. — Что это была за песня? — тихо спросила Джейн, когда они сели за столик. Их одежда уже высохла, и можно было не думать о том, что ты оставишь мокрые пятна на циновке под собой. — Мм? Ты никогда не слышала? — Кисаме улыбнулся подходившей официантке. — Сукияки и две геммайчи. И данго с нектаром Кирин. — Данго... — Трёхцветные. Джейн вдруг поймала себя на мысли, что за все полтора месяца тут ни разу так и не попробовала тот «божественный нектар». Всё рисовый чай пила один... — Нет, не слышала, — продолжила она, когда официантка, поклонившись, ушла. Хошигаке хмыкнул полувесело-полухмуро. — Это песня из моей деревни, но поётся по всей стране. — А Ита... Ящимото-сама откуда её знает? — Итачи тут же резанул холодным взглядом, но Джейн отказывалась поворачиваться к нему. Так и чувствовала боковым зрением, как жжётся в виску от пронзительных глаз. — Птичка напела, — усмехнулся мечник. К ним подошли с глиняным котелком, уже заполненный рыбным бульоном, и поставили на газовую горелку посередине стола. Вокруг рассервировали много маленьких мисок: в некоторых было мясо, в некоторых — грибы, а где-то и овощи с лапшой. Когда официантка ушла, Джейн вновь обернулась к Кисаме. — Она популярна и за пределами страны? Хошигаке промолчал, но в этот момент снова пришла официантка. На этот раз она принесла рисовый чай и нектар. Джейн с грустью посмотрела на то, как высокая чашка со сладким ароматом ставится перед Итачи. — Нет-нет, этот — сюда, — поправил работницу Кисаме и указал рукой на Джейн. Последняя, округлив глаза, потеряла дар речи. Она отупело смотрела на дымившуюся чашку перед собой, а потом недоумённо подняла глаза на мечника. — Ну, ты же его ещё с первой встречи попробовать хотела, — усмехнулся тот. — Спасибо... — тихо ответила Джейн, не зная, что сказать ещё. Кисаме бормотнул что-то невнятное, и девушка, пытаясь чем-то заполнить паузу, продолжила: — Так вы, значит, научили ей И... Ящимото-сама? Кисаме чуть закатил глаза, выпивая геммайча. Джейн смутилась, но не успела что-то добавить, потому что встрял Итачи. — Кирин, который перед тобой, пьют горячим, — сухо заметил он. Девушка кинула на него испуганный взгляд. — Прояви ответное уважение. — Извините, — растерянно добавила она, не понимая, что именно цепануло. Нектар в самом деле был очень вкусным. Медово-цветочный, как будто в нём намешали самые сладкие фрукты, налитые солнцем. Он имел необычное кисловатое послевкусие, оставляшее желание выпить его ещё. Они молча жевали превосходное сукияки, наедаясь на много дней вперёд: в город они зайдут ещё очень нескоро, ночуя в лесах и пещерах по пути в страну Чая. Джейн, всей душой ненавидя эти буреломы, но уже свыкшаяся с мыслями о них, отрешённо глотала кусочек свинины за кусочком. Что-то не давало ей покоя в этой ситуации. Что-то в поведении Итачи казалось странным, но она не могла понять что. За столом в углу раздался громкий смех нескольких мужчин. Посмотрев туда, Джейн застыла с палочками в пальцах, так и не опустив кусочек свинины в кипящую кастрюлю. Там стояли пятеро шиноби. — Веди себя как обычно, — мертвенно-холодно произнёс Итачи, отпивая геммайчи. Джейн с паникой вспомнила, что не умеет подавлять чакру до нуля. — Они почувствуют... — Как. Обычно, — слова Итачи точно задвинули могильную плиту за собой. Девушка, побледнев на несколько тонов, кивнула. На протекторах шиноби был незнакомый ей символ — пять точек, словно на игральных костях. Они выходили из-за угла: видимо, сидели на втором этаже. О чём-то смеясь, они медленно шли на выход. Джейн почувствовала их глаза на себе, но не обернулась, вынимая лапшу из кастрюли. Взгляд исчез так же быстро, как и появился — видимо, он был вскользь. Шиноби расплачивались, смеясь над одним из своих товарищей, попавшим в неловкую ситуацию на миссии с девушкой. Тот возмущённо их прерывал, оправдываясь, что совершенно не знал, как надо себя вести с ней, и только поэтому предложил обсудить грибы, росшие в той местности. Кто-то весело заметил, что хорошо, что только грибов, а не чего похуже. В итоге взорвались хохотом все и, отдав деньги и обувшись, вышли. Джейн, до боли вглядываясь им в спины, чувствовала, как сердце стискивает костистая лапа. Те шиноби были такими... светлыми? Солнечными? За ними хотелось тянуться. Она настолько не могла выкинуть их из головы, что это, видимо, отразилось на её лице. — Чего притихла? — спросил Кисаме, когда они шли поверх пруда, среди очередной мошкары и рогозов. — Ничего, — неохотно ответила та. — Да ладно, ты в тех из страны Мороза дырку почти прожгла, а теперь ходишь серая, как больная моль. Джейн подняла хмурый взгляд, отогнав комара. — Я разве была радостной и до обеда? — Кисаме посмотрел со злым вызовом. Он что-то почуял и теперь планировал «атаковать», но ещё не было ясно, как именно. — Нет, я помню, что ты из тех, кто не готов марать руки. Только получать за это деньги, — девушка раздражённо-недоумённо посмотрела на того. — Вкусный был Кирин? Джейн наконец поняла, к чему тот вёл, и тут же раздула в бешенстве ноздри. — То-то же, — желчно заметил Кисаме. — Я не просила вас что-то мне покупать, — прошипела девушка сквозь сцепленные зубы. Хошигаке взглянул с откровенной издёвкой. — А если бы купили Морозники? Ты бы шипела так же? — Джейн, сбитая с толку, молчала, но злобы это не уняло. — Причём тут вообще шиноби из Мороза, — процедила она. — Ты мне скажи. Ты же их разглядывала так, словно пыталась пароль на всю жизнь запомнить. — Я на них смотрела, как и все остальные! — взорвалась Джейн. — Потому что они были шумные и громкие! И я боялась, что нас поймают! — Это не ответ, — настаивал Кисаме. — Если бы тот нектар купили они, ты бы его приняла? — Причём тут это?! Я и ваш приняла! Кисаме ощерился, обогнув деревце посреди пруда. — При том, что ты явно увидела в тех Морозниках святых. — Тупых! — огрызнулась Джейн. — Что плохого в том, что я посмотрела на обычных шиноби из обычной, нормальной деревни? Я не могу посмотреть на то, как живут обычные люди, как они хотя бы ведут себя, когда не пытаются тебя убить?! — Обычные люди? — Да! Уж извини, что не могу назвать тебя и Итачи обычным, вы ведь постоянно кого-то режете, что не совсем входит в понятие «нормально»! Учиха, привлечённый их перепалкой, обернулся, остановившись почти у песчаного берега. Кисаме, замерев на половине шага, вдруг изменил своё выражение на ледяное, хотя и не убрал усмешки. — Ты считаешь шиноби нормальными потому, что они выполняют приказы своей деревни? Хорошими? — Джейн пристально посмотрела на холодно улыбавшегося Кисаме. — Может быть. И что? — наконец процедила она. — То есть, если бы мы выполняли все те же приказы, но под руководством деревни, в твоих бы глазах мы были правильными и хорошими? — по спине Джейн поползли мурашки от понимания, куда клонит тот. — Не надо, — глухо прошипела девушка. — Шиноби деревни не убивают всех напропалую просто так. Тут уже на неё посмотрел Итачи. В его глазах стояло разочарование. Кисаме усмехнулся с чувством полного превосходства. — Ну да. Получается, на той горе сожгли только тех, кого приказала убить деревня? Джейн вспомнила угольно-чёрные стены домов и золу, в которой утопала подошва. Девушка опустила голову, но смотрела всё так же волком. Ей не нравилось, как Кисаме всё извернул. — Мы не были на той горе, когда это случилось. Скорее всего, это случайные жертвы. — Как и по всей стране Чая? — тот не унимался. — Как и муж той женщины? Матери — как её? — Цукуши? — Я не знаю, что случилось с её мужем. — Вот именно, — Хошигаке вдруг ядовито улыбнулся. — Ты ничего не знаешь, но ведёшь себя так, словно понимаешь. Если я скажу тебе, что вырезал собственных товарищей по приказу деревни, это сделает меня белым в твоих глазах? — Джейн растерянно закрыла рот. — Вы убили слишком многих потом. — Но тоже по приказу, только уже другого человека. Получается, разница лишь в том, кто отдаёт приказ? Джейн окончательно растерялась и непроизвольно втянула голову в плечи. — Что вы хотите сказать? — прошептала она, боясь ответа. — Все шиноби одинаковы. Все из них орудия. Все из них должны убивать, если им приказали. Поэтому нечего презирать одних, но возвышать других. Манал я твою мораль, в которой убивать — хорошо, но только если именно по наводке конкретного человека. Это лицемерие. Джейн стояла как опущенная в воду. Кисаме смотрел на неё с высокомерием, а Итачи — крайне устало. Девушка всё ещё не соглашалась с ними обоими, но возразить было нечего, ведь логика выглядела предельно ясной. Всех шиноби выращивали с целью выполнять миссии, большая часть из которых имела опасность для жизни. А значит, убиваешь либо ты, либо тебя. И в чём-то Кисаме был прав. Убивать было отвратительно в любом случае. А значит, все шиноби становились омерзительными. Включая её саму. Джейн хмуро опустила голову и вышла из пруда, отряхивая подошву. Она вдруг отчётливо почувствовала, как ненавидит весь мир шиноби и в целом устройство их общества. Благородство... Защита собственной деревни... Всё это были только высокопарные слова, чтобы выставить себя чистым и незапятнанным, когда на самом деле ты немногим лучше Акацук. Да и кем были Акацуки? Такими же бывшими шиноби своих деревень. Когда-то они все сражались за них, защищая. И тогда их считали героями. Итачи был гением клана, гордостью Конохи. Кисаме, как выяснилось, отправляли вырезать своих же товарищей. Сасори был героем войны. Дейдара — одним из лучших подрывников. Но стоило им отвернуться от деревень... Как их тут же заклеймили отбросами, забыв о всех прошлых заслугах. Только из-за того, что они продолжали выполнять миссии уже не под началом «своих». Джейн не брала в расчёт Хидана — совсем отбитого язычника, не имевшего иной цели, кроме как новых разрушений. Но ведь и правда... «...Какудзу ушёл из деревни, когда она его предала, Конан и Яхико — тоже... Итачи был вынужден уйти, Кисаме — а почему он покинул Туман, кстати? Видимо, надоело убивать своих же? — Джейн поправила лямки рюкзака и убрала выбившиеся из пучка пряди. — Деревни создали этих «чудовищ», но восхваляли, пока обладали ими сами. А теперь... — в голове вспыхнуло, с каким отвращением прошипел шиноби из тумана в последней стычке. — «Грязная предательница»... Так он назвал меня, хотя даже не знал, что именно я совершила — ему хватило перечёркнутой налобной повязки, — Джейн стиснула зубы. Опять всё работало не так, как ей хотелось. — И ведь делали они то же, что и мы! Мы просто друг друга убивали и резали! Но я была для них предательницей, а они — святыми защитниками...» — Не хмурься, морщины будут, — ей прилетел мощный шлепок по лопаткам. Джейн, едва не упав, обозлённо вскинулась на Кисаме. Тот добродушно щерился. — Ну-ну, повыясняли и хватит. Между прочим, нас теперь ждёт небольшой отпуск, — добавил он чуть погодя. Джейн неохотно фыркнула. — Отпуск? — Да, и проведём мы его не где-то, а в стране Горячих источников, — тут взгляд девушки сменился на любопытный, хотя вид её и не стал менее обиженным. Кисаме довольно хмыкнул. — Множество онсенов, добродушные горожане и никаких сражений. Джейн мрачно выгнула бровь и отвернулась. Хошигаке громко прыснул. — Ничего-ничего, когда сама увидишь, тогда поверишь, — он снова хлопнул её по спине. Девушка чуть скривилась, но злость уменьшилась. Беззаботность Кисаме разрядила обстановку, хотя ещё десять минут назад они оба рявкали друг на друга. Но тем не менее мечник первым сделал шаг к примирению. В чём-то всё же ситуация и правда улучшилась. Кисаме её поддерживал. Тренировки с Итачи перестали быть столь невыносимыми. Пришло лето. Оставалось лишь забрать клона. Жизнь по-своему налаживалась. *В мёртвое утро падает... — отсылка к «修羅の花», «Цветку резни». Песня, написанная Мэико Кадзи.