Игра не для двоих

Олег уже перестал считать. Разумовский дышал ровно и больше не отливал белым. Но вылезать из объятий не спешил, стоял так, закрыв глаза. А потом внезапно сказал: — Игорь прав. Гром даже сам растерялся от такого заявления, а Волков только вопросительно хмыкнул. — Насчёт рубашки, — неохотно уточнил Серёжа. — Она сейчас… нужна. Птица слишком легко перехватывает контроль, я вообще не замечаю, как вот сейчас. И он может тебе что-нибудь сделать. — Спорное заявление, — заворчал Волков, но Гром перебил его. — Погоди, Птица? Это Чумной Доктор в смысле? — Не совсем, — замялся Серёжа. — Чумной Доктор только сейчас появился. Как образ… символ для публики. А Птица был всегда. Я с ним раньше часто… Ну, в детстве… — Он сбился и замолчал, кусая губы. — А подробнее? — попытался подбодрить Гром. — Может, давай не сейчас? — Олегу не нравилось, как Серёжа снова напрягся, но упускать шанс не хотелось. — Я хочу хотя бы примерно понимать, с чем имею дело. А ты нет? Вкратце, в двух словах. А потом уже поговорим подробнее, когда мы все отдохнём и придём в себя. Лично я с ног падаю, хорошо хоть завтра выходной. Который он, кстати, Юле обещал, но, очевидно, не сдержит слово. Придётся что-то врать — а врать Юле непросто. И врачу надо будет позвонить и набрехать про заложников и всё такое. Или написать… позже. — Когда я был ребёнком, Птица почти всё время был рядом. Общался со мной… защищал. С другими детьми мне всегда было сложно. Они меня часто… не любили. А я не умел отвечать. Птица умел. Так, что меня предпочитали оставить в покое. Один только никак не мог отцепиться. Всё дружить хотел… — Разумовский едва заметно кривовато улыбнулся, касаясь пальцами олеговых рук, всё ещё скрещенных у него на груди. — А когда мы и правда начали общаться… и когда уже он начал меня защищать, Птица словно стал тише. Он стал мне… — Серёжа поёжился, словно опасаясь этих слов, и шепнул одними губами, — не так нужен. Он зажмурился и замер, словно в ожидании удара. — Вроде воображаемые друзья много у кого бывают, пока не появляются… ну, реальные, — сказал Гром, правда, не столько, чтобы блеснуть знаниями, сколько чтобы отвлечь от этого мучительного ожидания. — Да, я тоже так думал. Позже, когда уже старше стал. Потому что Птица замолчал на много лет — я о нём даже думать забыл. Но потом, когда… когда я поступил, а Олег решил пойти служить. Вначале всё было хорошо. Я всё время занят был. Да что там, я пахал, как сумасшедший, всё надеялся… выбиться. Вылезти наверх, чтобы быть уверенным в завтрашнем дне. Не думать, чем за аренду заплатить, чтобы на пожрать осталось. Не выбирать, что из тряпок ещё сезон продержится, а на что придётся как-то наскребать. Так занят был, что не до общения ни с кем. Да вроде и не надо. Пока в какой-то момент не перегорел, не сдох от этой гонки, и нужно было хоть какую-то передышку сделать. И тут оказалось, что мне даже… поговорить толком не с кем. Даже помолчать. Сесть рядом, носом уткнуться — чтобы отпустило. Ещё и с дипломом проблемы навалились. Тогда я снова его и услышал. Тогда он снова меня… поддержал. Да и пару особо подгадивших однокурсников от меня отвадить смог. Только я уже не маленький был, понимал, что это всё… не очень хорошо. Неправильно. Что со мной что-то не так. Даже к психотерапевту ходил. Не прям всё ей рассказал, но суть она, думаю, поняла — таблеток выписала, рекомендовала побольше отдыхать, ну и всё такое. Отдыхать больше я, конечно, не мог себе позволить. Да и таблетки… далеко не все на тот момент. Но помогло. А тут ещё с проектом попёрло — с «Вместе». Вообще ни до чего стало на пару лет. — Прости, что перебиваю, — всё-таки вмешался Гром, подозревая, что к концу разговора Серёжа будет уже не так общителен и от него не добьёшься. — Названия таблеток вспомнить сможешь? — Я, — Серёжа замялся, сбитый с мысли. — Нагуглить смогу. Если… — Надо, — ответил Гром на незаконченную фразу. — Вот те, что твоего Птица заглушали. Они безрецептурные, надеюсь? — Рецептурные, — скривился Серёжа. — Ну ладно, придумаем что-нибудь. Не наркота же. — У меня, может, и рецепт где-то… Хотя это уже неважно, да, — Разумовский отвёл глаза. — В общем, терпимо всё было. Хотя от нагрузки я тогда снова загибался, зато из зеркал никто не выглядывал и в ухо не шептал. И по ночам не снился. Почти. Серёжа остановился, старательно и ровно дыша. Словно готовясь перейти к самой сложной части. Гром напрягся: с одной стороны, ему хотелось ловить момент, пока ему готовы рассказывать — очень откровенно, что ни говори, он такого не ожидал. И понять, наконец, что происходит. Не просто так же у него не сходилась картинка — ещё с общения в башне что-то не складывалось. С другой, хотелось сказать: «Всё, хватит на сегодня. Отдыхай иди», — в одеяло завернуть, сунуть в руки кружку чего-нибудь горячего, оставить в покое, чтобы жмуриться и грызть губы перестал. А то они опять почти в кровь. Волков явно придерживался исключительно второго мнения, но, к счастью, пока молчал. Хотя Гром понимал: одно серёжино слово, и он найдёт способ всё это прекратить. — Что изменилось? — тихо напомнил о продолжении Гром, но, глядя на очередную попытку сцепить в замок руки, сам же перебил: — Ща, погоди-ка. На кухне быстро нашлось что нужно, и, вернувшись, он сунул Разумовскому пакет с какой-то замороженной смесью в подбитую руку. Тот вначале отдёрнулся и зашипел, кривясь от обжигающего холода, но Гром настоял: — Держи давай, а то завтра вообще не разогнёшь. — Лучше б в воду со льдом, — вмешался Волков, отбирая пакет и сам прикладывая его, как надо. — Льда не было. Эта хрень и ещё пельмени. Могу принести. Волков вздохнул, кажется, начиная привыкать к его манере общения, тренируясь не реагировать. Вместо этого, он сам подбодрил Серёжу: — Продолжишь? Если хочешь. Серёжа не хотел, по глазам видно, но сглотнул, запнулся, потом резко выдохнул: — У меня ушло два с половиной месяца с последнего твоего письма, чтобы узнать, почему ты перестал выходить на связь. Он не обвинял, не говорил укоризненно. Но Волков всё равно напрягся и помрачнел. Ох, не ошибка это с документами была... — Я на самом деле мало что помню о том времени, — голос Разумовского стал выше, словно ему сжимало горло. Кажется, на сегодня и правда пора заканчивать. — Раньше не помнил совсем, только недавно начал понемногу разбираться. Меня ничто не интересовало. Я забил на дела, на соцсеть, на себя. Никуда не выходил, не помню, что и когда ел — дни сливались в один. О пунктуальном приёме таблеток и вовсе речи не шло, — он дёрнул уголком рта. — Мне было совершенно плевать. Я... остался один. Он закрыл глаза и тяжело дышал, словно слишком глубоко погрузился в эти воспоминания и теперь никак не мог вынырнуть. Гром кашлянул, но смог привлечь внимание только Олега. Сделал ему выразительный знак глазами. Тот выглядел растерянно, но вроде сообразил, шевельнулся, проводя по плечу рукой, напомнил: — Я здесь, Серый, сейчас-то я здесь. Но лучше почему-то не стало. Разумовский внезапно всхлипнул, закусил губу и затрясся: — Понимаешь... тогда ты тоже... Однажды я проснулся — и будто не было ничего. А ты был... рядом. Кажется, офигели они оба. Переглянулись непонимающе, Гром пожал плечами, а Волков попытался разобраться: — В каком смысле я был рядом, Серёж? Разумовский зажмурился плотнее и сильнее вгрызся в губу, сам весь сжимаясь пружиной. А потом внезапно распахнул глаза, и Гром едва успел гаркнуть: — Держи его! Хорошо, что Волков, в общем-то, и так держал, потому что он вряд ли успел что-то понять. Глаза у Серёжи были злые-злые, и дёрнулся он вперёд яростно, словно загнанный в угол. А когда Волков просто на автомате прижал его к себе — с размаху лягнул в коленку. Олег охнул и только тогда вроде сообразил, что происходит — сумел не выпустить, прижать руки к телу. Огрёб ещё и замороженным пакетом по морде, но вроде зафиксировал. Гром не стал лезть ему под руку, просто держался рядом, готовясь, если придётся, перехватить. Не пришлось. Серёжа — видимо, уже Птица — фыркнул, сверля его презрительным взглядом, но временно притих. — Уйди, — угрожающе потребовал Гром. Ну а фиг его знает, вдруг поможет. — Сам уйди, — огрызнулись на него. — Отстаньте уже. Хватит. — Отпусти Серёжу, — тихо вмешался Волков. Даже сейчас он держал осторожно, обхватив поперёк груди, не пытаясь куда более безопасно заломить руку, как сделал бы Гром. Не знал ещё, на что он способен. Птица вместо ответа попытался лягнуть его ещё раз, но уже не достал. Нахохлился и замер. — И как его прогнать? — спросил Волков через несколько минут, убедившись, что сама по себе ситуация меняться не собирается. Гром пожал плечами. Нашёл опытного. Нет, на самом деле у него была одна идея — ещё раз слегка придушить, может, даже до отключки, и надеяться, что обратно «включится» уже кто надо. Но он посмотрел на Волкова и не рискнул озвучивать. — Давай просто обратно в рубашку замотаем и по очереди приглядывать будем, — предложил он вместо этого и, помявшись, добавил: — Я часов двадцать на ногах, поспать бы. Время было глубоко за полночь, а Волков, кажется, ложиться сегодня не собирался. Насколько бы Гром ещё не был в нём уверен — рано или поздно придётся довериться. В одиночку за Разумовским почти нереально уследить. — И что его теперь навечно в рубашку? — в этот раз Волков не рычал и не злился, но было видно, что идея ему не нравится. — Когда оба рядом — поубирать опасное и можно будет отпускать. Когда по одному, лучше б под контролем. А там посмотрим, найдём решение. Те же таблетки могут помочь. А пока одного его вообще не стоит оставлять... — Я смотрю, ты собрался тут остаться? — усмехнулся Волков. — Ты против? — серьёзно спросил Гром. Сам он уже понял, что других вариантов нет. Если он, конечно, не хочет получить обратно Чумного Доктора в городе. И труп его друга. Ну или их дуэт, если вдруг договорятся — этот вариант, пожалуй, пугал больше всего. — Ладно, — неохотно согласился Волков. — Допустим, ты знаешь его лучше. Теперь... Гром не стал его разубеждать — хотя понимал, что знает он разве что Чумного Доктора. Который, как оказалось, тоже был всего лишь маской — а находившийся под ней Птиц далеко не так прост. — Посади его, что ли, не будешь же вечно держать. Я надеюсь, у него хватает мозгов понимать, что с нами двумя он без оружия всё равно не справится. А ты хоть пожрёшь спокойно, пока я ещё не сплю. Волков с сомнением посмотрел на Разумовского, старательно делающего вид, что этот разговор его никак не касается, а в объятьях своего друга он находится исключительно потому, что сам этого хочет. Наконец он решился, отпустил и аккуратно подтолкнул его к дивану. Разумовский изображал паиньку. Причём, ещё и обиженную, как будто не он весь этот бардак устроил. Волков наклонился, поднял с пола уже порядком потёкший пакет и протянул ему. Птиц проигнорировал его, подтягивая ноги под подбородок. — Бери, не выпендривайся, — пригрозил Гром. На него взглянули исподлобья, но пакет действительно забрали. Как ребёнок, честное слово. А может, снова играет, чтобы бдительность потеряли. Олег сходил на кухню, вернулся с тарелкой и бутербродом в зубах — надолго оставлять их не рискнул. Птиц проводил его взглядом, и тот внезапно мирно предложил: — Будешь? Птиц замер, глядя на него пристально, и вдруг коротко кивнул. Волков щедро поставил перед ним всю тарелку и отошёл к Грому. Тот сунул ему в руки подобранный пистолет. Волков удивился, но потом взвесил в ладони и спросил: — А обойму? — Пусть у меня побудет. Обоих сложнее застать врасплох. — У меня же может быть запасная. — Он не знает, где, — Гром кивнул в сторону дивана, давая понять, что он здесь не Волкову не доверяет. Разумовский то ли их не слушал, то ли делал вид. Ел он не то чтобы торопливо, как-то просто неаккуратно, пальцами отщипывая мелкие кусочки и отправляя в рот. Скорее по тарелке крошил, причём все бутерброды сразу, чем сам ел. — Тебе не кажется, что он больше из вредности давится? — спросил Гром, понаблюдав за этим безобразием несколько минут. — Просто чтоб тебе не досталось. — Какая разница, главное, что ест, — пожал плечами Олег. — А то совсем прозрачный. Птиц поперхнулся очередным кусочком — всё-таки слушал — и отодвинул от себя тарелку, давая понять, что с него хватит. Олег невозмутимо забрал оставшееся крошево и спросил: — А чай будешь? Разумовский помотал головой. — Как хочешь. Волков спокойно жевал остатки бутербродов, Птица уткнулся носом в коленки и сидел с видом великомученика. Гром даже заподозрил, что пить он таки хотел, а отказался всё из той же вредности. Ощущение фарса становилось всё сильнее. — Посидишь с ним ещё немного, я в душ схожу и отпущу тебя? Гром кивнул, но потом спохватился: — Может, сначала запакуем? Волков поморщился, подумал, но кивнул. Гром подобрал с пола рубашку, встряхнул, подошёл ближе. Волков понятливо зашёл за диван сзади. Птиц и не думал разворачиваться из своего клубка, поглядывая на него исподлобья. У Грома в детстве кот был: когда ему надо было дать таблетку, и они его окружали, отрезая пути побега — он так же смотрел. Недовольно, но с полным пониманием безысходности. Царапаться при первой возможности он тоже, впрочем, успевал, так что Гром по старому опыту был настороже. — Майку снимай. Ноль реакции. — Ты серьёзно думаешь, что мы тебя вдвоём не разденем? Давай по-хорошему. Одна коленка вздрогнула, и Гром был уже готов уворачиваться, защищая самое ценное, но Птиц, видимо, решил, что оно того не стоит — нависающий сзади Волков всё равно не даст ему воспользоваться секундным преимуществом. Тогда он немного отлип от дивана и потянул майку вверх: неловко, стараясь не поднимать высоко руки — Гром догадывался, почему — и в итоге чуть не запутался, хорошо Олег подхватил и стянул её до конца. — Ноги вниз опусти, — сказал Гром, решив воспользоваться случаем и бегло его осмотреть. Он не врач, конечно, но кое-какой опыт получить успел. Синяки всё-таки были: на предплечьях кольцами — от чьих-то пальцев, на сгибе локтя — от частых инъекций. На жопе, небось, тоже живого места нет. На плече наливалось тёмным пятно — это уже его рук дело. Как же легко на нём отметины остаются... Справа, у края рёбер отливало жёлтым — но это, пожалуй, старое. Ниже — только свезённые царапины, совсем свежие. Чтоб их всех... — Красивый? — внезапно спросил Разумовский, и Гром понял, что тот успел снова обрести нагловатый и ехидный вид. — Офигеть просто, — ответил он. — То ли суповой набор, то ли отбивная. Руки давай. Руки он, как ни странно, дал без сопротивления, вместе с наглостью обретя ещё и долю пофигизма. В четыре руки они его мигом запаковали. Затягивать сильно Гром не стал, оставив рукава хоть и связанными, но максимально свободными — всё равно ни взять ничего, ни ударить он не сможет. Гром сделал шаг назад, оглядывая, что получилось. Птиц несколько секунд хмуро смотрел в ответ, потом завалился набок — на мгновение напугав — отвернулся от него, утыкаясь носом в спинку дивана и, кажется, намекая, чтобы ему не мешали спать. Спина продолжала излучать презрение — вот же актёр пропадает. — Всё, иди, я посижу пока. Гром упал в кресло, надеясь не уснуть в нём, если Волков будет плескаться долго, а Разумовский продолжит смирно лежать. Но он не продолжил. Пяти минут не прошло, как хлопнула дверь в ванную, и он, не оборачиваясь, подал голос: — И что дальше, Игорь? Будешь сторожить меня день и ночь, как пёс цепной? Не надоест? Гром открыл было рот, но потом решил, что вовсе не обязан с ним сейчас общаться, и вместо ответа широко зевнул. Разумовский не дождался и продолжил: — Будешь связывать меня, запирать... Следить за каждым шагом, вздрагивать от каждого движения? Ох, договорится он сейчас... Может всё-таки опробовать свою теорию? Аккуратненько, вот тем же удобным воротником — проверенный метод. А Волкову сказать, что оно как-то само. — И знаешь, ты совершенно не зря меня боишься, Игорь. Тебе просто мозгов не хватит меня просчитать. Рано или поздно я тебя переиграю, и тогда ты пожалеешь… — Что тебя вытащил? — перебил Гром, понимая, что сам он таки не заткнётся, а слушать надоедало. — Не переживай, я уже. Вот думаю, обратно сдать, что ли. Спина вздрогнула — видать, ощутимо зацепила его эта угроза — и Птиц рассерженно зашипел: — Да что бы ты ни делал, я всё равно доберусь, но вначале не до тебя, а до всех твоих друзей и близких. — Нет у меня друзей, — охладил его Гром. — Неужели? — торжество заскользило в голосе. — А я вот их хорошо запомнил. Очень хорошо… Гром подобрался, уже всерьёз подумывая о том, чтобы заставить это трепло заткнуться — просто грубым физическим способом. Разумовский по-прежнему лежал к нему спиной, на расстоянии пары шагов, и белоснежный воротник на его шее призывно топорщился — только руку протяни. Но тут Гром заметил прислонившегося к косяку Волкова, который флегматично следил за их диалогом, и сел обратно. Вот же бесшумный, зараза. Интересно, как давно он там стоит? Олег не стал никак комментировать услышанное, просто прошёл через комнату и кивнул: — Сейчас вещи заберу, и спальня в твоём распоряжении. Вернулся он через полминуты с ноутбуком и спортивной сумкой через плечо. — Хорошей ночи, — буркнул Гром, проходя в спальню. — И ты это... лучше особо не слушай его. Пока он такой. — Это я уже понял. Достаточно, значит, слышал. В небольшой спальне, куда у Грома раньше не было возможности сунуть нос, обнаружилась двуспальная кровать, шкаф и довольно много личных вещей. Всё намекало на то, что Волков жил тут уже некоторое время — впрочем, это и по продуктам было видно. Наверное, если покопаться, тут можно было бы обнаружить много интересного, но Гром не стал. Он вообще отрубился, едва голова коснулась подушки.