История длиною в жизнь

      После этого дня моя жизнь перевернулась с ног на голову и никогда уже не сможет стать прежней. Я влюбился в эту девушку, был без ума от неё. Она занимала мои мысли бесперебойно, каждый день и каждую минуту. Я постоянно прокручивал в голове наш поцелуй, уносился в тот момент, останавливался на нём и замирал, пытаясь прочувствовать каждый миг и каждое движение. Её губы были пухлыми и влажными, и когда я держал их в своём воображении, на меня невольно накатывало возбуждение.       Я перестал спокойно спать и есть, мой аппетит пропал вовсе. Я жаждал видеть её, говорить с ней, касаться. Спустя годы я понимаю, что это была та самая первая юношеская влюблённость, такая яркая и пугающая. Но всё же влюблённость эта отличалась от других, о каких обычно мы думаем — она не закончилась просто так, когда мы повзрослели, а послужила началом новой страстной и более зрелой истории.       После нашей встречи мы некоторое время не виделись, и тогда в моей жизни всё пошло кувырком. Я постоянно витал в облаках, и мои результаты по учёбе ухудшились; я поссорился с отцом и практически перестал видеться с друзьями после университета; кроме того, я очень мало спал и ел, что сильно отражалось на моём здоровье. Всё время я был погружён в свои мысли, думал о ней, много читал, писал картины и гулял в одиночестве, хотя раньше так никогда не делал. Октябрь выдался крайне суровым и дождливым, так что в один вечер я возвращался домой бегом, промокший насквозь. Настроение у меня было плохое, состояние ума и тела дурное, и тогда на следующий день я слёг с простудой. Пришлось взять отгул в университете на пару дней с надеждой на скорое выздоровление, которое не наступило. Мне стало только хуже. Я написал родителям и вызвал врача. К моему счастью, приехал он незамедлительно и тщательно меня осмотрел. В те дни у меня была высокая температура, дрожь, сильный кашель, насморк, боли в горле и во всём теле; я не мог даже банально встать с кровати, не говоря уже о том, чтобы умыться или приготовить поесть. После осмотра мне поставили диагноз «грипп с осложнением: ангина» и назначили кучу всяких разных лекарств, начиная таблетками и заканчивая уколами в случае температуры выше тридцати девяти и восьми.       Я чувствовал себя ужасно беспомощным и не знал, что мне делать. Родители далеко, да и, наверное, ещё не знают про мою болезнь, лучших друзей как таковых не было; никого у меня не было тогда. Пришлось всё делать самому.       Я зашёл к соседке, объяснил своё положение и спросил, не собирается ли она в продуктовый. Она ответила, что пойдёт ближе к вечеру, и с радостью согласилась купить кое-что и для меня тоже. Это была милая и дружелюбная женщина-вдова лет пятидесяти с двумя котами. Иногда мы оказывали друг другу услуги по-соседски, потому как жили одни, и в этот раз она мне нужна была как никогда.       Я вернулся в квартиру и написал своему другу, чтобы он занёс мне некоторые материалы и книги по учёбе, а то я и так до болезни отставал и теперь не имел ни малейшего понятия, как буду всё это нагонять.       Лёжа в кровати, я вспоминал о своей любви, о её прекрасном лице, блестящих глазах, отражающих в себе фонарный свет, о сладких, нежных губах и о мягких волосах. Я любил её, наверное… уже тогда, но не представлял, как мне справляться с этой любовью. Она захлестнула меня так резко и неожиданно, что свалила с ног, и необходимо было приложить огромные усилия, чтобы заново подняться, смочь вкусить эту любовь, её сущность; необходимо было подняться, чтобы ещё раз увидеть её и пройтись под руку по дорожке сада, почувствовать её губы своими, коснуться её завитых прядей, посмотреть прямо в изумрудные глаза и услышать её прекрасный голос.       Я хотел знать большее о ней. Узнать её родителей, где она живёт, над чем ломает голову каждый вечер; узнать её друзей и любимых авторов; знать, что она предпочитает на завтрак и что любит делать после обеда, какие цветы её нравятся больше всего и что она выберет: чай или кофе. Было интересно, думала ли она обо мне после нашей прогулки? Ведь тогда прошло уже больше двух недель… Я готов был отдать всё, что есть у меня, лишь бы встретиться с ней снова. Но я не мог. Если бы я был здоров, я бы побежал в универ, я бы нашёл её или узнал адрес, где мог бы найти. Но я не был здоров.       Бред мало-помалу начал затуманивать мой разум. Я видел её лик перед собой, она смеялась и убегала; я пытался догнать, а она отдалялась ещё больше. Я был в её комнате (какую воображал себе), смотрел, как она пишет что-то за столом, затем читает в кровати; я подходил и ложился рядом, она была так близко, а в комнате тишина; я слушал её дыхание и вдруг решил коснуться её лица — она улыбнулась, и на щеке показалась ямочка, её кожа была такой нежной, как у младенца; мы смотрели друг другу в глаза и улыбались — это было чудесно. Она накрыла своей рукой мою и погладила её; я приблизился и поцеловал её пухлые губы; мы лежали рядом на одной кровати, и я словно парил в облаках; моё тело подалось вперёд, и потом она сама прижалась ко мне. Я целовал её губы, лицо, шею, спускался ниже, к груди, руками обнимал её тело, ласкал его, забирался под рубашку и чувствовал бархат её кожи, я гладил её по спине и бёдрам; она шумно выдыхала и жалась ко мне ещё сильнее — ей это нравилось. Вдруг она остановилась, положа ладонь мне на щеку и смотря в глаза. Сладким шёпотом она произносила моё имя: — Коля… Колечка… — я вздыхал и что-то мычал, — ты слышишь меня?       Это была Она, на самом деле касалась моего лица и смотрела мне в глаза. Она была рядом, только не на кровати. Катя сидела передо мной в моей же комнате.       Я широко открыл глаза и сознание пришло в порядок. Это действительно была она. Я быстро накрылся одеялом, так как был в одном белье, и щёки мои вспыхнули от воспоминаний недавнего сна. — Екатерина? — спросил я в полнейшем недоумении. — Что вы здесь делаете? Как вы вообще сюда попали?       Девушка стояла и с лёгкой улыбкой и сочувствием в глазах смотрела на меня. — Я узнала о вашем состоянии в университете и адрес там же спросила, а соседка ваша, как только узнала, что я к вам, тут же дала мне ваш ключ. Она, вот, продукты ещё передала, — Катя указала на объёмный пакет, стоявший у двери. — Вы бредили… и я решила вас разбудить.       Я не знал, что ответить, поэтому просто сидел, смотрел на неё и молчал — довольно комичная ситуация. К счастью, Катя взяла всё в свои руки. — Я могу дать вам лекарство? Вы вызывали врача? Я трогала ваш лоб, вы весь горите! — Можете, пожалуйста, подать мне градусник? — Конечно! — и она протянула мне его. Спустя время, пока я измерял температуру, Катя спросила: — может, мы будем обращаться друг к другу на «ты»? — Да, отлично.       Девушка прошлась по комнате и огляделась. — Милая квартира. — Спасибо, только… не прибрано. — Думаю, вам… то есть, тебе прощается. — Как великодушно с вашей стороны, — ухмыльнулся я.       Градусник показал тридцать восемь с хвостиком. — Какая высокая! — воскликнула она. — У меня и выше было. Подай, пожалуйста, вон ту голубую коробочку и микстуру.       Когда я принял лекарства, то меня тут же поманил сон. Катя это заметила и сказала, что я могу отдыхать, а она пока побудет на кухне и разберёт продукты, которые всё ещё находились у двери. Я поблагодарил её, сомкнул веки и сразу же крепко уснул.       Спал я без сновидений и проснулся уже ночью, часа в четыре. Оторвав голову от подушки и чуть приподнявшись, я тут же заметил, насколько мне полегчало; измерил температуру — тридцать семь и один. Вдруг резко накатила мысль о Кате, сердце сразу забилось быстрее и виски сдавило, но потом отпустило. Я размышлял: здесь ли она ещё? Всё-таки ночь, как никак. Если да, то где? Выбора не особо много… диван на кухне. Но, наверное, она всё же ушла. А что мне сделать? Написать? Прийти к ней? Что сказать?.. Спасибо? Ну, как минимум, спасибо, а там разберёмся.       Я встал с кровати, что вышло довольно легко, оделся и направился в кухню. Зайдя туда и не поверив своим глазам, я обнаружил её! Девушка лежала на маленьком диване, свернувшись в клубочек и накрывшись тоненьким пледом. На минуту я замер в полнейшем беспамятстве, затем сознание подсказало мне, что нужно хоть что-то сделать. Но я не мог. Не мог поверить в это, осознать. Она мирно спала на моём диване, такая хрупкая и бесподобно прекрасная, её локоны аккуратно лежали на подушке, а грудь медленно вздымалась при каждом вздохе. В тот момент я видел в ней чистого ангела, хотя чутьём ощущал, что это не так. В её теле кипел огонь, бурлила страсть, несмотря на то что облачена она была в небесное существо.       Секундная мысль промелькнула у меня в голове: коснуться её лица, руки. Поначалу я отмахнулся от неё, но она не давала мне покоя и с каждым мгновением становилась лишь соблазнительнее. В конце концов, я наклонился к её лицу и вгляделся в него. Как же я хотел видеть это лицо каждый день… засыпать с ним и просыпаться, готовить вместе завтраки и ужины, одаривать его короткими поцелуями на прощание и полностью зацеловывать в моменты страсти и близости. Я жаждал её. Её всю. И не только тело, но и душу. Конечно, я понимал, что эта женщина никогда не будет подвластна мне, да и никому вообще, однако именно это и делало её такой притягательной — мысль, что за неё всегда нужно будет бороться, удивлять, очаровывать, иначе она в любой момент сможет ускользнуть от тебя, уйти к лучшей жизни. Такие девушки не будут бегать за любовью, не будут просить её или ревновать к кому-то, они просто будут получать эту любовь и наслаждаются ею. Но при этом если вы всё же сможете завоевать сердце этого милого и чудного существа, то оно будет полностью ваше. Это существо отдастся вам, будет верно, и чувства его будут самые сильные и искренние. Конечно, если вы вдруг посмеете разбить этот полученный дар, то не ждите пощады. Поверьте, вам будет больно — не физически, нет, — морально. Потому что за вами не будут ходить по пятам, унижаться или умолять вернуться. Она просто исчезнет, и страдания захлестнут вас: боль, печаль, одиночество, — нахлынут огромным цунами и снесут всё хорошее в вашей жизни. Однако… есть кое-что и позитивное — это урок, опыт, который вы не сможете получить где-то ещё, опыт жизни и любви, прекрасного и жестокого.       Я не стал тревожить её; я поднялся и сходил за тёплым одеялом — это было наилучшим решением. После я сам вернулся в постель, но уснуть смог только спустя пару часов. В голове вертелись различные мысли, и даже не Она занимала там первое место. Я думал о своей жизни, о предназначении. Мне было двадцать три, но я уже пытался определить себе место в этом мире. Думаю, так делал каждый юнец, не сознавая, насколько всё сложнее; намного сложнее, чем просто сесть и за один вечер продумать своё будущее. Бывает, что человек рождается и с самых первых лет понимает, к чему у него лежит душа, ради чего он будет просыпаться каждое утро; но бывает также, что спустя время этот самый человек меняет своё мнение по разным причинам. Это не обязательно что-то серьёзное, по типу травмы, может быть, у него или неё просто изменились взгляды. И только с опытом ты понимаешь, что это совершенно нормально; нормально не знать, что ты будешь делать со своей жизнью в двадцать три года, нормально менять своё мнение касательно тех или иных вещей, нормально позволить себе ничего не делать, замедлиться, чтобы погрузиться в себя, почувствовать, кто ты, что ты, зачем ты…       Тогда я всего этого не смыслил и терзался непосильными вопросами. Я любил писать картины, по-настоящему любил, понимал, что ни в одном больше деле я не ощущаю того же, что и при живописи. Но одно мешало мне — отец. Он был консерватором и не понимал, как можно зарабатывать искусством. До сего момента я прекрасно исполнял условия договора — учился на «отлично», но в то утро мои убеждения дали трещину. Я осознал, что не могу жить так, как желает того мой отец, однако и пойти против него я боялся. Они с матерью дали мне жизнь, кров, еду, одежду, воспитание, слепили из меня приличного здорового человека, и я собирался перечить им — это просто не укладывалось в моём мозгу, потому как для меня это означало потерять с ними ту связь понимания и любви, какая выстраивалась между нами все эти двадцать три года. В то утро я так ничего и не решил. Я уснул где-то около шести и спал спокойным, крепким сном. Я видел обрывки снов, но не мог связать их воедино. Там были родители, Она, мой наставник по живописи, преподаватели из университета и так далее. Это были обычные картинки из моей привычной жизни, но с одной особенностью — в каждой такой картинке у меня было ощущение того, что мы с Катей уже вместе, что мы пара и наша любовь взаимна. Именно это делало отрывки такими тёплыми и сладостными для утомлённого работой мозга.       Проснулся уже после полудня. Зайдя на кухню, я не увидел там Кати, что было логично, так как, возможно, она была на учёбе, но зато я заметил приготовленные блины и аккуратно разложенные продукты по полочкам, шкафам и холодильной камере. На душе у меня как-то потеплело, и всё внутри затрепетало; захотелось прижать её к себе, окутать руками в объятии и нежно поцеловать. Я подумал, что когда-нибудь эта мечта станет реальностью и что я буду готов приложить для этого все усилия. Тогда мне казалось, будто я мог на что-то повлиять, но на самом деле всё было решено уже давным-давно… и не без Её помощи. Она понимала это, но всё же не придавала этому никакого значения, не сознавала всей своей женской силы, хотя где-то внутри неё корни уже давно были пущены и ростки вот-вот начинали пробиваться наружу, ростки прекрасных и ароматных шипастых роз, процветающие в каждой женщине, что даёт волю расти этому растению. Екатерина только становилась той самой женщиной, однако уже неосознанно подпитывала ростки своей притягательной женственности.       Я начал быстро поправляться, и высокая температура и сонный бред больше не беспокоили меня. Неделю я провёл дома, занимаясь учёбой и книгами. Катя больше не заходила, и я ничего о ней не слышал. Вечерами, лёжа в постели, я размышлял, как мы увидимся после моего выздоровления, и тихонько посмеивался от такой радостной мысли. И вот наконец-то этот день настал.       На следующее утро я уже должен был пойти в универ, ну, а пока мог встретить Катю. Я дошёл до её корпуса, предвкушая долгожданный момент встречи, но когда я решил спросить Екатерину на первом этаже, то понял, что не знаю ни её возраста, ни фамилии, ни места жительства. Чуть растерявшись, я попробовал описать внешность, и к моему счастью, у них была только одна ученица Екатерина с тёмными волосами. Однако следующая новость была уже не такой радостной; оказалось, что она уехала вчера. Первая мысль, что пришла мне в голову: она уехала с концами, и мы больше не увидимся, но затем мне сообщили, что направилась она к родителям и вернётся, скорее всего, через неделю, максимум, две. Мне было сложно описать тогда на каких горках каталось моё сердце. Оно то поднималось вверх от мысли о нашей встрече, то падало при осознании моей полной неосведомлённости, потом снова подпрыгивало, когда меня поняли, и снова летело вниз на огромной скорости, когда я подумал о вечной разлуке; теперь же оно опять возвысилось, но не собиралось выпрыгивать, всё-таки пока что мы ещё не увидимся. В тот момент я даже, наверное, как-то облегчённо вздохнул, потому как мог сосредоточиться на учёбе, чем я и поспешил заняться по возвращению домой.       Неделя пролетела достаточно быстро, а за ней и ещё несколько дней. Я с головой погрузился в учёбу и не думал, не вспоминал ни о чём, кроме неё. Кисти и холст остались мною не тронутыми, и вопросы о смысле жизни больше не завладевали моим разумом. В один из дней я поймал себя на мысли, что давно не заходил к своему наставнику, Родиону Алексеевичу, хотя и так был там не особо частым гостем, в последние три месяца вообще забыл туда дорогу. Однако эта мысль осталась просто мыслью, и должного внимания я ей не уделил, был поглощён университетскими книгами и заданиями. В сам университет я, кстати, ходил исправно, посещал лекции, выполнял домашние задания и виделся с друзьями, конечно. Они даже звали меня несколько раз на всякие гулянья, но я отказался по причине завала на учёбе; они меня поняли, всё-таки мы плыли в одной лодке.