Над Луаньцзан светла луна

      Луаньцзан все так же возвышалась над Илином, скалилась острыми зазубренными пиками скал. Глухо шелестела пожухлая и скукожившаяся листва, а ведь Вэнь Нин помнил: когда они пришли сюда, яблони — это были одичавшие за многие десятилетия или даже столетия сады — снова начали цвести и плодоносить. Четвертый дядюшка именно из яблок делал свое фруктовое вино в тот год, когда они собрали первый — и последний на его памяти — урожай. Вэй Усянь тогда еще напился вдрызг...       Его господин ведь не просто так шлялся по горе со своей флейтой: он собирал темную ци, чертил ограничивающие печати своей кровью — сколько сестра на него ругалась после, перевязывая рассеченные запястья. За два года клочок земли примерно в четыре ли вокруг пещеры Фу-Мо стал пригоден для жизни, странная багрово-бурая почва потемнела, больше напоминая теперь слишком сухую, но достаточно плодородную землю. И эта земля приняла семена и позволила им собрать не один, а два урожая за год. Пусть лишь ямс, редька, фасоль, чеснок, немного свеклы и имбиря, но это помогло им выжить. Почему-то только теперь, осматривая пожухлую, почти мертвую зелень, Вэнь Нин понимал, что это все было заслугой и Вэй Усяня, а не только мастерства его родичей. Обустраивая в разоренной пещере подобие постели для все еще бессознательного темного заклинателя, он думал: станет ли земля на горе снова пригодной к жизни, если они останутся здесь?       Он боялся оставлять дитя и господина в одиночестве, но ему требовалось хоть что-то, чтобы их накормить. Живым нужна пища, а ребенку и безумно истощенному и больному мужчине — еще и легкая, но питательная пища. Он в своей жизни никогда не крал, но сейчас у него не было выбора, как и денег. Вэнь Нин, укутав малыша и его шишу потеплее, рванул в город, пока еще спящий. Скоро наступит рассвет, времени у него было совсем мало.       

***

      К концу второго дня Вэнь Нин был готов возвести на горе алтарь и поклоняться всем матерям и бабушкам мира. А еще пришел к мысли, что в его ранней гибели есть положительная сторона: он не станет отцом и не познает «радости» ухода за детьми. Правда, тут его логика хромала на все четыре лапы и хвост, потому что именно эти «радости» он познавал прямо сейчас, а Цзинь Лин оказался на редкость требовательным ребенком, да еще и громким. Вэнь Нин не мог вспомнить, был ли таким малыш А-Юань. Кажется, нет? Или просто он не сталкивался с племянником раньше, чем тому исполнилось три года? Да и потом Вэнь Юань вел себя почти все время тихо, если только Вэй Ин не брался с ним поиграть или погулять. Вот тогда малыш оживлялся, снова начинал смеяться, капризничать и даже кричать, становясь обычным маленьким ребенком, а не зашуганным зверьком.       Вэй Ин очнулся только на рассвете третьего дня. К этому моменту Вэнь Нин уже был готов малодушно просить упокоить его с концами.       — В-вы проснулись, г-господин!       — Я же просил... — прохрипел Вэй Усянь, пытаясь сесть, но слабые руки не выдерживали даже веса смертельно исхудавшего тела, подламывались.       — А... А-Сянь?.. — робко, на пробу, произнес Вэнь Нин.       — Так лучше. А-Лин?       Ребенок, не дававший мертвецу ни мгновения покоя ночью, тихо спал в своей колыбели.       — К-кажется, у н-него были легкие к-к-колики. Г-гос... А-Сянь, я н-не знаю, чем можно кормить т-такого м-малыша, чтоб было правильно...       — Я тоже, А-Нин. Я тоже. Придется научиться.       — А в-в... т-твоя сестра?       — Я убил ее, — почти беззвучно прошептал Вэй Усянь. — Я убил... мою шицзе...              Разобраться с тем, что же произошло за тот год, что сам Вэнь Нин провел вне сознания, а Вэй Усянь — в плену в подземельях Цзиньлин Тай, мертвецу удалось лишь несколько дней спустя, вытягивая из темного заклинателя по слову-два. И у Вэнь Нина забрезжила надежда, что кто-то из его родных может быть еще жив.       — Когда я сумел преодолеть действие игл Цин-цзе, прошло два дня. Я приказал оставшимся на горе Вэнь собрать пожитки и потихоньку уходить. Сказал, что больше не смогу их защищать — я решил сдаться, выторговать для них хотя бы какое-то время. Думал, что еще успею спасти вас с Цин-цзе, но застал лишь догорающий костер. Ее душа отозвалась мне, обещала приглядеть за теми, кто останется жив. Я немного наберусь сил и позову ее, А-Нин, обещаю. И тогда мы узнаем, что с остальными. Твою душу я не дозвался, подумал, что она уже ушла на перерождение.       Вэнь Нин согласно кивнул: как раз в тот момент он чувствовал зов, но цепи были слишком крепкими. Ему удалось вырвать одну, а после пришел тот паренек и усмирил его.       — В Безночном городе я сдался Цзинь Гуаншаню. Отдал Печать, с условием, что она будет разрушена. Ха-ах, А-Нин, я такой дурак! Взял с них слово! Будто не знал, что они все — настоящие хозяева своих слов: как дали, так и заберут. Наивный идиот, Вэнь Цин была права. Что ж, меня увезли в цепях в Цзиньлин Тай. Заперли в каком-то каменном мешке. Я ждал суда, возможно — казни, но шло время — а обо мне словно все забыли. Не знаю, сколько времени прошло. Может, несколько дней, может, недель — в темноте, без пищи и воды, я просто... ждал. Не звал тьму, хотя и чуял ее — темной ци там было довольно. Она поддерживала во мне жизнь, не давая умереть от голода и жажды. В какой-то момент все изменилось: темная ци стала уходить, словно вокруг моей темницы возвели барьер. И я начал слабеть. Когда в каменном мешке, где меня приковали, появились люди, я сперва принял их за галлюцинации. Но увы, это был всего лишь глава Цзинь со своим ублюдком. От меня потребовали подчинения. Хотели, чтоб я учил какого-то мелкого управлять Печатью. Я отказался. И меня снова оставили в темноте.       Вэнь Нин не понимал, как Вэй Усянь выжил и не свихнулся. О, он в свое время много читал — в Цзычани была огромная библиотека с трактатами по медицине. Позже ему посчастливилось причаститься и мудрости библиотек Цишани, где на тот момент уже были и книги из Гусу Лань, и даже что-то, награбленное в Юньмэне. Какое воздействие на человека оказывает темнота, голод и жажда, страх и неизвестность, он знал. Возможно, темный заклинатель на самом деле уже давно тронулся, сумасшедшие, бывает, выглядят обычными людьми, пока не случится что-то, что сорвет их разум с якоря. Сделал себе мысленную пометку: не оставлять Вэй Усяня в темноте. Это был один из возможных спусковых крючков его безумия.       — Это все — приход Цзинь Гуаншаня или кого-то из его прихвостней, требования, снова темнота и тишина — повторялось, пока однажды в моей камере не появился Цзинь Гуанъяо и не пригрозил, что в случае неповиновения они убьют шицзе. А если и это не поможет — то возьмутся за А-Лина. Я... Я не мог этого допустить. Но тогда у меня уже не было сил даже согласиться. Мое горло так высохло, что я не сумел издать ни звука... А-Нин, если бы я постарался! Еще немного постарался! Я не смог — застыл словно камень... Ублюдок ушел, не дождавшись ответа. А еще через какое-то время вернулся. Сказал, что шицзе больше... больше нет. Поздравил с тем, что я убийца... Спросил, не жаль ли мне годовалого младенца, который остался совсем один...       Вэнь Нин уже не мог слушать эту исповедь, но теперь слова из Усяня лились сами, вместе с кровью, капля за каплей стекавшей из его губ. Нужно было остановить его, но тогда бы этот нарыв не прорвался, отравил и без того едва живого заклинателя виной насмерть.       — Гуанъяо оказался наблюдательнее всех прочих. Он понял, что я согласен. По взгляду, или мне все-таки удалось разлепить губы — не знаю, не могу вспомнить. Просто он засмеялся и пообещал прислать Сюэ Яна «на учебу» и ушел снова. А какое-то время спустя явился снова тот малец. Принес воды и... Печать. Я выпил, — Вэй Усянь запрокинул голову и шелестяще засмеялся. — Сперва воду, а потом Печать. Выпил из нее всю тьму до капли. Цепи истлели в ржавчину так быстро, что я свалился. Мальчишка и Печать рассыпались прахом так же быстро, как цепи. А вот Чэньцин уцелела, представляешь? Я так обрадовался... Потом... Я не помню.       Вэнь Нин тоже не помнил, но примерно представлял себе: зов Чэньцин дошел до его закрытого сознания, потому что звучал очень близко. И очень мощно — с силой-то осушенной Печати. Они выбрались — наверняка, их пытались остановить, и тогда загорелось все вокруг. Вэй Усянь как-то отыскал малыша, оградил их, убрал из его головы то, что мешало вернуться в сознание и сел ждать, пока он очнется.       — Теперь все хорошо, А-Сянь, — сказал он, поднося к губам заклинателя плошку с отваром кое-каких лекарственных трав, украденных в Илине, в лавке аптекаря. — И все будет хорошо. Мы справимся.              Над Луаньцзан нависали, медленно закручивались воронкой черные тучи: тьма ощутила возвращение своего повелителя и стягивалась к нему, подпитывала, возвращала силу. Сколько времени уйдет на то, чтобы Вэй Усянь смог встать с постели и начать нормально жить, Вэнь Нин не знал. Сколько времени понадобится тьме, чтобы окончательно пожрать и без того пошатнувшийся рассудок темного заклинателя, он не знал тем более. Но очень надеялся, что малыш А-Лин сможет стать для Вэй Усяня якорем, на котором удержится утлая лодчонка его разума.