Над Луаньцзан светла луна

      Время шло, Вэнь Нин учился заботиться о пока что двух своих сокровищах. Вэй Усянь возвращал себе силы и уже не походил на умершего от страшного голода. Нин с замиранием сердца ждал, когда ему удастся полностью обернуться, потому что подозревал, что тогда удержать полубожественное создание не сумеет никакими уговорами. Да и стоит ли удерживать? Даже если вся Цзянху восстанет против Темного Феникса — это вам не одного сходящего с ума заклинателя всем миром топтать. Здесь ни три, ни пять тысяч не справятся, а ведь Вэй Усянь все так же легко поднимет многотысячную армию мертвецов, и никакой Печати ему больше для этого не понадобится — он сам Печать.       «Это вы его таким сделали, — думал он. — Теперь пожнете плоды своих стараний. Подавитесь ими, твари!»       Ему не было жаль никого, кто мог бы погибнуть в демоническом пламени: ни детей, ни стариков, никто не пощадил его клан — и в нем не оставалось сострадания к этим людям. Но благоприобретенный прагматизм вынуждал доносить до разума Вэй Ина выгоду угроз, но не тотального уничтожения. К сожалению, он не мог быть рядом с Фениксом в момент его триумфа — кто-то же должен был присмотреть за ребенком. Оставалось лишь надеяться, что все пройдет удачно, и на Луаньцзан Вэй Усянь вернется уже не один.       

***

      Древняя легенда об Огненном фениксе, призванном защищать мир от засилья скверны, передавалась в клане Лань из поколения в поколение. Нигде не записанная, она тем не менее никогда не претерпевала искажений, ни единое слово не было вымарано из ее текста, не искажено и не заменено.       Лань Цижэнь знал эту легенду так же идеально, как список всех правил со Стены Послушания. Знал, что рядом с Фениксом всегда должен быть его хранитель — Дракон, что будет оберегать пепел сгоревшего возлюбленного и ждать его возрождения. Лань Цижэнь мог назвать девяносто девять признаков драконьей сущности, таящейся в теле заклинателя, ожидая, когда придет час превращения для исполнения миссии. Он знал, в ком от рождения затаилась полубожественная тварь. Он поклялся, что не позволит сделать из этого ребенка существо, к роду людскому после превращения отношения не имеющее. Лань Ванцзи, его племянник, должен был прожить жизнь праведного заклинателя и достичь если и не бессмертия, то славы как человек. И если для этого потребуется смерть без возможности воскрешения для Феникса — то так тому и быть. И он праздновал победу, не скрывая радости, когда Цзинь Гуаншань развеивал по ветру пепел сожженного темного заклинателя, Старейшины Илина. Он упивался ею, тем обиднее было узнать, что Ванцзи, его чистейший Нефрит, все же оказался запятнан этой тварью, пошел на поводу у каких-то смехотворных соображений о невинности и слабости последних из Вэнь. Наказание в тридцать три удара дисциплинарным кнутом он выбрал, чтобы выбить из головы племянника даже самую возможность помыслить о чем-то, кроме разрушенного совершенствования и сожалений о нем.       Он потерпел сокрушительное поражение, когда Ванцзи сбежал после наказания и вернулся полумертвый, в ханьфу, залитом кровью из ран на спине до самого подола, неся на руках дитя. О, Лань Цижэнь прекрасно понял, кто этот ребенок. Такие глаза когда-то были у человека, который уничтожил и растоптал первые ростки его робкой юношеской любви. Это много позже они стали походить на переспелые вишни, а тогда светились, как лепестки горечавок на солнце. У мальчишки были такие же, бездонные, словно небо, хранящее солнце... Проклятая вэньская кровь! Если бы не Сичэнь, вступивший в обязанности главы клана и ордена, и не его приказ — приказ! — оставить дитя, принять в клан и дать ему минцзы, названное Лань Ванцзи, то уже по выздоровлении мелкая дрянь отправилась бы обживать улицы Илина или еще какого захолустья. Но увы, Сичэнь слишком сильно потакал причудам младшего брата. Пришлось терпеть вэньского гаденыша, смотреть в его не по-детски серьезные глазища и видеть над ними белый, в голубых облаках, росчерк лобной ленты. И все же теперь Лань Цижэнь был спокоен: Ванцзи останется человеком. Пусть на возвращение хотя бы прежнего уровня совершенствования у него уйдут годы, пусть с его спины никогда не сойдут глубокие шрамы, пусть он упивается своим горем и воспитывает проклятую вэньскую кровь, как дитя Лань. Но никогда тварь, спящая внутри его души, не проснется.              Его спокойствие рухнуло в тот день, когда пришла весть о дотла сожженной Цзиньлин Тай. Сожженной вместе со всеми, кто в ту ночь был в резиденции. Орден Ланьлин Цзинь, по сути, прекратил существование: не осталось в живых ни одного носителя крови Цзинь, были уничтожены все уникальные реликвии и сокровища, самая богатая резиденция, библиотека, сокровищницы, Храм предков. Все поглотил демонический огонь, и Лань Цижэнь проклял жадную тварь Гуаншаня, который, скорее всего, вовсе не Феникса сжег на костре, а какого-то другого бедолагу или вовсе нагреб пепла из жаровни. Сука, какая же сука! Как он мог так поступить?!       Цижэнь с ужасом ждал новых сообщений о пожарах и бесчинствах, ведь Феникс, судя по всему, действительно переродился в темную тварь. Тварь, равной которой под этими небесами нет — ведь Дракон так и не пробудился... Единственным, кто мог и должен был усмирить и уничтожить Темного Феникса, та же легенда называла хранителя, что не справился со своей первоочередной задачей. Но проходили дни, складывались в недели, и он начал думать, что Темный все-таки сгорел в порожденном своей же силой пламени.       Эта надежда успела укрепиться в его сердце к тому дню, как дозорные на стенах подняли тревогу, завидев разливающееся на половину ночного неба багровое зарево, движущееся к Юньшену с каждой мяо все ближе. Тишину разорвал высокий, ввинчивающийся в виски, крик, и спустя пару фэнь с неба прямиком на врата резиденции обрушилась струя зеленовато-синего пламени, испепеляя толстые створы, словно тонкую рисовую бумагу, обрушивая камни надвратной башни, раскаляющиеся и лопающиеся со звуком сигнальных огней. Темная тварь закружила над Юньшеном, резиденция немедленно наполнилась паникой, адепты, дети и взрослые, выскакивали из домов в ночных одеждах, хватаясь за мечи, у кого они были, за ведра: память о пожаре все еще была слишком свежа.       Лань Цижэнь с ужасом следил, как гигантская огненная птица нацеливается на высокую крышу библиотечного павильона, как ее огромные когти разбивают и раскалывают черепицу, вцепляются в конек, словно в добычу. Крик Феникса снова ввинтился в голову, едва не разрывая уши. А потом оборвался, багровое марево превратилось в огненную вспышку, и вместо птицы на крыше оказался он. Бесстыдно обнаженный, посмевший оставить на виду крылья и хвост, отчего-то делающие его еще более порочным, нежели полная нагота.       Рядом ахнул и забормотал что-то о невозможном Сичэнь, но Цижэню было не до него. Он знал, что даже в таком виде Феникс неуязвим для стрел и мечей. Знал, что он прилетел мстить и забрать свое. И видят боги, мальчишку ему Цижэнь отдаст с превеликой радостью, а месть... от мести можно откупиться. Он шагнул вперед, выпрямляя спину и чувствуя, как впивается в его душу огненный взгляд.       — А, старик. Решил сдаться сам, чтоб я не искал тебя, переворачивая весь Юньшен по камешку? Похвально. Стой на месте, если желаешь, чтоб твой прах похоронили здесь, а не разнесло над морем.       Цижэнь оцепенел. Это что же... Эта тварь угрожает ему смертью?!       — Глава Лань, вы догадываетесь, зачем я здесь? — Феникс слегка наклонился, распахнув крылья для равновесия. — Адепты Гусу Лань в числе прочих преследовали и убивали остатки клана Вэнь, пытавшиеся уйти с горы Луаньцзан. Скажите, глава Лань, вам было нормально — отдать приказ уничтожить безоружных и напуганных стариков, женщин и детей?       Лань Сичэнь хватанул ртом горячий воздух и промолчал.       — Вам было приятно отдать приказ изувечить вашего брата, единственного, кто вступился за них, превратить его в калеку лишь за то, что искал справедливости и защищал невинных? Вам спокойно спится сейчас, когда Лань Ванцзи стоит на коленях во льду, а его раны продолжают истекать кровью и отвечать болью на любое движение? Вам хорошо, когда Лань Юаня наказывают за любое неверное движение, за самую малейшую ошибку так, что у пятилетнего ребенка не проходят синяки, а если он во сне пытается уберечь избитую спинку и ложится не в «пристойную» позу, его снова наказывают? Добродетель не жмет ли, глава Лань?       Сичэнь был белее своих одежд, и Цижэнь не выдержал, разразился бранью. Феникс медленно перевел на него взгляд и чуть заметно шевельнул рукой. Пламя, словно свившееся в плотоядную лиану, опутало его ноги до колен, прожигая одежды, кожу, мясо до костей, но не поднимаясь выше.       — Глава Лань, закройте старику рот, он мешает, — перекрывая надсадные вопли Цижэня, прозвучал спокойный приказ Феникса, и Сичэнь повиновался, даже не осознав этого. — Благодарю, так лучше. Продолжим. Я не сотру Юньшен с лица земли, если получу то, что мне требуется, от вас и союзных вам кланов. Вот список. Сроку — неделя. Ванцзи и ребенка я заберу прямо сейчас. Вместе с их вещами, потрудитесь собрать. Чем скорее справитесь, тем больше останется от ног старика.       Лань Сичэнь деревянно поклонился, подобрал брошенный ему свиток, развернулся и бегом бросился к Ледяным пещерам. Всего одного кэ хватило, чтобы адепты собрали вещи Ванцзи и Лань Юаня в несколько мешочков-цянькунь, раненого заклинателя перевязали получше и переодели в чистое, и даже успели собрать немного пищи, лекарств и вещей из списка. Но этот кэ показался Цижэню длиной в вечность в Диюе. Упасть он не мог — огненная лиана не позволяла двигаться, выращивая вокруг него настоящую клетку из веток, кричать не мог, так как Сичэнь от шока вложил в заклятье молчание чересчур много духовных сил. Ничего он не мог, только ждать, когда закончится эта пытка. И когда тварь на крыше снова перетекла в облик Феникса, легко снялась с места и опустилась на землю, позволяя устроить закутанного в одеяло бессознательного Ванцзи и сосредоточенно-молчаливого Юаня на своей спине, он понял, что скоро все закончится.       Феникс грациозно повернул голову, изогнув длинную шею, подцепил кончиком страшенного клюва сперва одну, потом вторую лобные ленты, развернулся к Цижэню и очень напоказ щелкнул клювом, испепелив зачарованную на неразрушимость ткань, словно тонкую паутинку — жар костра. Крик снова ввинтился в уши, что-то в них хрустнуло или разорвалось, и Лань Цижэнь перестал слышать вовсе. Огненная лиана погасла, как только Феникс пересек границу Юньшена, и он смог наконец-то упасть, теряя сознание.