***
Маленький храм Гуаньинь в Илине был, точнее, был не в городе, а в светлой роще из деревьев гинкго, единственной в округе Илин. Эта рощица и храм были словно островок света в окружающем тумане. Ванцзи вошел, слегка неуверенный, что теперь ему можно входить в храмы, но ни молния с небес святотатца не поразила, ни сама богиня или ее аватара с алтаря не сошли. Старый подслеповатый смотритель, занимавшийся тем, что протирал алтарь и убирал прогоревшие палочки благовоний, отвлекся от своего занятия и вручил Дракону новые, с терпким запахом сандала и сладким — лотоса. Ванцзи знал уже, что Вэй Ин не особенно ревностен в вере и скорее использует имя бога или богини как восклицание, а то и вплетет в какое-нибудь проклятье позаковыристее, чем помолится по-настоящему. Но он сам привык к иному и собственное преображение лишь укрепило его в вере. Потому сейчас именно он был здесь и пытался сделать хоть что-то правильно. Он уже договорился с несколькими женщинами, что они придут убрать храм цветами и алыми лентами, когда наступит время, выдал им задаток, не поскупившись на серебро. Заказал свадебные одежды. Начал продумывать, какое украшение сделает Вэй Ину. Это не могла быть корона феникса, как у женщин, ведь их брак будет равноправен, так же не будет и вуали, хотя с Вэй Ина и сталось бы ее надеть. Его сердце разрывали два противоречия: с одной стороны, он хотел бы скрыть от всех и каждого прекрасное лицо своего Темного Феникса, которое в такой день будет наверняка еще прекраснее, а с другой — он хотел, чтобы все видели именно это — как божественно красив его нареченный, его родная душа. Ванцзи признавал, что эгоистичен и собственник, каких мало. Но ничто не должно было омрачить их счастье в такой день, а значит, он сдержится. Заказ на достойное застолье он так же сделал, и тоже заранее, ведь хозяйке трактира, в который они пойдут праздновать, придется заказать несколько очень специфических приправ и продуктов, и потребуется время, чтобы их доставили из самого Юньмэна. Все это должно было стать сюрпризом для Вэй Ина. Ванцзи знал, что возлюбленный Феникс очень много занимается обустройством их общего дома на Луаньцзан: очищает землю от тьмы, это отнимает массу сил даже у полубога; исследует пещеру Фу-Мо, ограждая опасные места, ведь скоро А-Лин подрастет и удержать его на одном месте станет невозможно, а горные пещеры, как ты ни крути, это не обычный дом. А в отношении безопасности теперь, после всего, что с ними произошло, Вэй Ин был дотошен, проверяя даже малейшие лазейки. Его слишком часто ранили потери людей, которых он любил. Так что Ванцзи не мог и не хотел отвлекать его от этого несомненно важного занятия. Но ему казалось неправильным быть с Вэй Ином без благословения если уж не родителей — их и не было у обоих, — то хотя бы Небес и Земли. К слову, резчику из Илина он заказал две таблички с именами их родителей, а так же одну большую, на которой будут вырезаны имена погибших Вэнь. Их пришлось спрашивать у Вэнь Нина, и тут вскрылась очень интересная история.***
— А-Юань не принадлежит к ветви Цзычань Вэнь, — покачал головой Цюнлинь. — Я думал, вы знаете, раз так легко забрали его в Юньшен. — Но... Нет, я забрал его просто потому, что этот ребенок был дорог Вэй Ину, он был болен и нуждался в помощи. — Вэнь Юань — сын Вэнь Жоханя и Лань Минъюэ. Ванцзи нащупал край каменной скамьи и осторожно сел. — Лань... Минъюэ? — Их брак был заключен за два года до войны. Клан Лань то ли пытался откупиться от Владыки, то ли внедрить в ближнее окружение шпиона... Сестра была уверена, что второе — вероятнее. Как бы то ни было, А-Юань родился в первый год войны. Лань Минъюэ большую часть своей беременности провела в Цзычани. После родов она исчезла, бросив ребенка. Сестра сообщила Владыке, что она умерла, отослала в Цишань шкатулку с «прахом». Дитя он сам велел оставить на нашем попечении. И тем не менее, А-Юань был записан как третий молодой господин главной ветви клана Вэнь. — Лань Минъюэ... Я видел ее во время войны и после. А-Нин только кивнул. Он подозревал, что мать мальчика спокойно себе живет в родном клане, бросив нелюбимого и нежеланного ребенка на произвол судьбы, зная, что в случае победы всех, кто носил фамилию Вэнь, растерзают, не оставив и шанса на нормальную жизнь. — Что ж... Если ты не против, имя Вэнь Жоханя я вписывать не стану. — Не против. Родителями А-Юаня давно стали вы с Вэй Усянем, и пусть так оно и остается.***
Время до Праздника урожая пролетело слишком быстро. Казалось, все еще полыхает лето и будет вечно, но на яблонях уже к Цисицзе налились соком редкие яблоки, а травы побурели и начали сохнуть. Они собрали крохотный урожай лотосовых коробочек, бережно сняли каждое яблоко в одичавшем саду, выкопали каждую редиску и все прочее, что дала им проклятая, а ныне благословленная Драконом и Фениксом земля. Перед праздником они напекли лунных пряников, а Ванцзи спешно посетил Илин, чтобы проверить, все ли готово. И в первый день Байлу, в пятнадцатый день восьмого лунного месяца, разбудив возлюбленного поцелуем, Дракон возложил на постель сверток алого шелка и простенькую шкатулку. — Я хочу, чтобы Вэй Ин надел это, — рядом лег такой же сверток. — И помог мне одеться тоже. Он смотрел, как дрогнули руки любимого, разворачивающие шелк, как расширились и посветлели до чистого серебра его глаза, наполняясь хрусталем слез. Смотрел, как Вэй Ин раскладывает по постели свадебные одеяния, затканные золотыми фениксами, как медленно скрывает свое прекрасное тело под белоснежным чжунъи, как ложится поверх него черный шелк шань и расшитая хризантемами и цветами мэйхуа чан, как все это великолепие скрывает праздничный алый шелк, на котором золотом сияют фениксы. Своими руками затянул на тонкой талии возлюбленного черно-золотой дай, привесив драгоценные нефритовые шиву с набранными из мелкого жемчуга кистями. Взял гребень, трепетно выглаживая непокорный полуночно-черный водопад его волос, собирая в праздничную прическу, поверх которой закрепил созданный своей силой венец, словно язычками пламени и золотыми перьями охвативший его голову. Вколол в прическу шпильки с подвесками из рубинов и жемчуга, и отошел полюбоваться, затаив дыхание. Вэй Ин, его прекраснейший Феникс, раскинул руки, плеснув широкими рукавами, закружился... По его щекам текли слезы, безмолвные и горько-сладкие. «Шицзе, щицзе, видишь ли меня ты сегодня? Посмотри, шицзе, как красив твой А-Сянь... Посмотри, как я счастлив, шицзе. И прости меня...» Он остановился, вытер щеки и решительно шагнул к постели, разворачивая наряд жениха. — Иди ко мне, А-Чжань. Хочу своими руками тебя одеть. Шань и чан Ванцзи были белыми и расшиты орхидеями и бамбуком, на свадебном дасюшене извивались драконы, а в его венце сверкали хрусталь и белый нефрит. Закрепив и его шпильками, они вышли из своих покоев. Ванцзи знал, что дети и Вэнь Нин уже должны быть готовы к этому времени, юношу он предупредил заранее, праздничную одежду ему передал тоже и для него, и для малышей. Так что Дракона и Феникса встретили восторженные писки детей: А-Лин еще никогда не видел таких ярких и сверкающих одежд, а А-Юань уже понимал, что это не просто так наряды, а свадебные уборы, и сегодня его отец и Сянь-гэгэ станут семьей по-настоящему, и он сможет называть Сянь-Сяня папочкой, как тот и хотел. Ну а Вэнь Нин просто смотрел во все глаза и шмыгал носом от избытка чувств и сдавившего грудь волнения, не дававшего ему сказать ни слова, не заикаясь.***
На маленькую процессию, вошедшую в город через одни ворота, чтобы пройти его насквозь и выйти через другие, глазели, потихоньку начинали выкрикивать поздравления, дядюшка Му и вовсе пошел следом с чадами и домочадцами, и его младшая дочь шла впереди, рассыпая из корзинки золотые листья гинкго, зеленые — бамбука, звездочки мелких золотисто-рыжих хризантем. Пока добрались до храма, процессия приросла еще: людям хотелось посмотреть на красивое действо, пусть даже такое редкостное и противоестественное, как свадьба двух обрезанных рукавов, у которых ни родителей, ни даже посаженных родителей нет, зато есть двое детишек и младший брат. Ванцзи не сомневался: за полтора месяца те тетушки, что отмывали и украшали храм, и швеи, что шили и расшивали их наряды, и дядюшка Му со своими друзьями успели разнести сплетни о готовящемся торжестве. Потому и народу так много: это пришли и они, и их родичи, и просто знакомые, и любопытствующие гуляки. Ванцзи не боялся, что их узнают. Люди обычно запоминали какие-то особенно выделяющиеся черты, будь то гусуланьская лобная лента вкупе с «траурными» одеяниями, или черно-серое ханьфу с багровыми узорами и флейта за поясом, или черные линии на коже живого мертвеца. Так что два сияющих счастьем жениха и скромный юноша в праздничных одеждах цвета цин, что так шли к его живым зеленым глазам, никоим образом не походили на Второго Нефрита, Старейшину Илина и его Призрачного Генерала, а дети и вовсе не вписывались в историю вот этих вторых. Для жителей Илина они были просто даочжанами, поселившимися где-то в окрестностях, скорее всего, пошедшими против воли родных или глав своих кланов. Что-то такое Ванцзи уже слышал краем уха, но особо внимания не обратил. Процессия проводила их к храму, в этот день вымытому и вылизанному до сверкания, украшенному все теми же хризантемами и бамбуком, как символами единения Инь и Ян, переплетенными в гирлянды алыми лентами, сотней свечей белого и красного воска. Плыл под стропилами храма ароматными облаками дымок сандаловых и лотосовых благовоний, и стояли на алтаре таблички с именами покойных родителей, которым они, под наставление старичка-жреца, поклонились после первого поклона — Небу и Земле. Развернулись друг к другу, протянулась между ними неразрывная нить взглядов, и так и кланялись, глядя друг другу в глаза, так и пили свое вино, касаясь губами края чаши из тыквы-горлянки в том месте, где коснулся другой. И не было в этот день ни человека, ни существа, темного или светлого, что были бы счастливее этих двух: Дракона и Феникса.