Над Луаньцзан светла луна

      Возвращаясь домой, Ванцзи заглянул на тот постоялый двор, откуда Вэй Ин должен был забрать мальчишек. Как он и думал, до остальных — шестерых членов семьи хозяина двора — Фениксу не было дела, люди остались связанными и запертыми. Хотя его такая баранья покорность покоробила: ну видишь ведь, что жив, пожар внезапно потух, убийцы ушли, так шевелись! Не особенно-то их и связали, встать, допрыгать до чего-то, чем можно перерезать веревки — возможно, даже для незаклинателя. Но нет, эти люди лежали и покорно ждали... чего? Ванцзи начинал куда лучше понимать супруга. У него, кажется, тоже начинали атрофироваться остатки желания защищать подобных... И их с Вэй Ином подопечные — совсем иное дело, они, даже малыши Си, оставшись в подобном положении, боролись бы до последнего. Именно это, наверное, и отличало тех, кого Вэй Ин своим чутьем, сердцем и душой приравнивал к своим. Кого собирал под крылья.       Освободив людей и посоветовав им продать этот постоялый двор и перебраться подальше, чтоб не нашли и не убили теперь уже наверняка, как свидетелей преступления, он проверил постройки. Убедился, что всю горючую пакость, названную тем черным «драконьим огнем», пламя Вэй Ина выжгло, не тронув то, на что ее щедро наплескали, убедил в этом людей и убрался прочь, чувствуя себя больше уставшим от бессмысленных разговоров и чужих благодарностей, чем от слежки и долгого поддержания невидимости.       Луаньцзан, окутанный у подножия туманным барьером, еще светился — алое закатное солнце словно напоролось брюхом на пик Лунсы и изливало свой свет, словно кровь в пасть Тянь-Гоу: изогнутые скалы казались жадными клыками. Поймав себя на том, что не просто принимает такой вид, а искренне любуется им, Ванцзи оторопел, едва не запутавшись в собственных кольцах. Ранее он выбрал бы иные слова для описания. Ранее ему не хотелось налететь и сомкнуть клыки на чьей-то плоти, разрывая и терзая. Ранее... Неужели он теряет свою чистоту? Перерождается в темного Дракона?       Ему навстречу взлетела гигантская черно-алая птица, закружила вокруг, тревожно курлыкая. Он сплелся с Фениксом шеями, поддерживая возлюбленного супруга в воздухе плотным течением ветра.       — Лань Чжань, что такое?       — Вэй Ин... Скажи, если я стану темным, ты будешь меня любить?       Феникс на какое-то время аж перестал взмахивать крыльями, не рухнув вниз только благодаря духовной силе Дракона.       — А-Чжань, гэгэ, свет мой, я буду любить тебя любым. Но с чего такие мысли?       — Я... Я...       — Вниз. Поговорим дома.       

***

      Если Вэй Ин и рассчитывал отправиться мстить этой ночью, то после подобных вопросов он не мог отмахнуться от чувств и опасений мужа. Только не от его чувств и страхов.       Расположившись в своих покоях, предупредив, чтобы им не мешали, вывешенным на внешнюю сторону двери талисманом, он сел на постель и похлопал по одеялу:       — Иди ко мне, мой драгоценный Нефрит. Иди ко мне и расскажи, что тебя встревожило.       Лань Чжань сел рядом, но потом, поерзав, лег к нему на колени головой, сперва уткнувшись в живот лицом, и Вэй Ин расплел его прическу, запустил пальцы в волосы, мягко массируя затылок и макушку. Он терпеливо ждал, понимая, что возлюбленному супругу нужно время, чтобы собраться с мыслями и найти слова. Тому все еще было трудно иногда выражать свои чувства именно так, и Вэй Ин в который раз пожалел, что пощадил клан Лань. Нужно было взять с них клятву и повязать кровью и духовными силами, запрещая продолжать ломать детские души. Гуевы праведники, чтоб им гореть в негасимом огне в Диюе!       Лань Чжань наконец повернулся лицом вверх, впрочем, не оставив своего теплого местечка на его коленях, только сменил позу на более открытую. И заговорил, прикрыв глаза, описывая то, что испытал в эти два дня, начиная с вчерашней утренней встречи с даочжанами и заканчивая сегодняшним вечером. Нашел силы — и Вэй Ин так им гордился! — проговорить все свои страхи, сомнения и опасения. Его не обидело даже то, что Байлун в глубине души боялся своей реакции на тьму, настоящую, глубинную тьму Хэйфэна. Это было нормально, у него самого ушло достаточно много времени, чтобы принять себя таким, каким он стал. Каким его сделали.       — Лань Чжань, — когда тот умолк, Вэй Ин снова принялся гладить его, мягко проходя кончиками пальцев по прорезавшей лоб морщинке, по тонким, но густым бровям с мягким изгибом, по узкой изящной переносице, по нежной, словно лепестки мэйхуа, коже под глазами, по высоким скулам и щекам в нежном персиковом пушке, по контуру чувственных губ, которые так любил целовать. — Лань Чжань, гэгэ, счастье моей души! Даже Двадцать два года ужасной жизни в клане Лань, даже потери, даже издевательства и предательство тех, кто был твоей родной кровью и обязан был тебя защищать, не смогли сломить твою волю и омрачить твой свет. Твоя душа — чище и крепче самого драгоценного нефрита, никакая людская злоба, никакая самая черная зависть, самая изощренная лесть, самый подлый навет не смогли подточить ее и зародить в этой безупречности хоть малую трещинку. Я же изначально был той самой трещиноватой яшмой, что, оброненная в тушь, вбирает в себя всю черноту, теряя природный цвет. В этом было мое предназначение и моя беда, гэгэ. Если бросить такую яшму в печь, она останется черной. Но если окунуть в чернила и прокалить нефрит, он сохранит свой цвет и целостность. Только я, любовь моя, больше никому не позволю коснуться твоей души. Как не позволю и тьме запятнать тебя. Оставь месть и ненависть мне. Пусть у всех на слуху только Темный Феникс будет тем, кто приносит кару. Мне не впервые справляться со всеобщей ненавистью и не впервые поглощать тьму.       — Вэй Ин!       — Да, знаю, я повторяю свои слова. Но теперь ведь ты со мной. Моя душа в безопасности, пока она — в твоих когтях. Ты сбережешь ее, чистое дыхание твоих ветров омоет ее. Я верю в это.       — Ванцзи верит Вэй Ину, — помолчав, проговорил Лань Чжань, притягивая его к себе ближе и целуя. — Ванцзи верит в Вэй Ина.       — Когда ты веришь в меня — я всемогущ, — улыбнулся в его губы Феникс. — Отдохни, сегодня я точно никуда не полечу.       Позже, устроившись в перестеленной постели уже для сна, а не для весенних игр, Лань Чжань сказал ему, притянув к себе на грудь:       — Через две недели будет Совет кланов. Мне кажется, именно на нем эти твари собираются обсудить очередной поход на наше гнездо.       — Что ж, пусть обсудят, — улыбнулся Вэй Ин, и улыбка эта была острее лезвия Бичэня.