...и немного магии

*** Я очнулся от того, что сильно замерз. А еще от того, что в меня методично вбивался чей-то член. Сначала боли я не чувствовал, только отвратительное давление, распирающее изнутри, да тяжесть чужого обнаженного горячего тела, соприкасающегося с моей, покрытой мурашками, кожей. - Очнулся? – поинтересовался хриплый голос. – Как себя чувствуешь? - Херово, - прошипел я сквозь стиснутые зубы, пытаясь стряхнуть с себя туманную пелену забвения. Сфокусировав взгляд, облизнул пересохшие губы и, сжав непослушные пальцы, попытался врезать насильнику кулаком прямо в морду. Не тут-то было. Мои запястья оказались крепко перетянуты широким ремнем и пристегнуты к спинке кровати. - Отпусти, ублюдок, - зарычал я, пытаясь в полной темноте освободиться от пут. - Не дергайся, я принял все меры предосторожности. – В лицо ударила жуткая вонь перегара, меня перекосило от отвращения. – Ты ведь Дадли Дурсль, будущая звезда бокса, я правильно понял? - Да, - я дернулся под ним, чувствуя под собой ледяной шелк простыней. – И я размажу тебя по стене при первой же возможности, как только освобожу руки. - О, сделай так еще раз, - чужие губы коснулись моей шеи и острые зубы впились кожу. – Ты не представляешь, какой это кайф. Меня неприятно тряхнуло, а в районе солнечного сплетения будто разорвалась маленькая бомбочка, опаляя все нутро огнем. - Отъебись, чертов педик. – Я весь сжался, непроизвольно напрягая мышцы. С каждым его толчком становилось больнее. Жжение интенсивнее. Казалось, что внутри меня с завидным постоянством работает раскаленный поршень. - Отъебу и отъебусь, - хихикнула эта мразь в ответ. - Нахуя? - Ты – мой раб. Я тебя выиграл в карты. Теперь… ты… полностью… принадлежишь… мне… - с каждым словом он входил все глубже, а на последнем по его телу пробежала судорога, лицо исказилось в гримасу, полную дикого экстаза, и я почувствовал, как его член пульсирует во мне, изливаясь и оскверняя не только мое тело, но и мою душу. От бессилья я прикрыл глаза и отвернулся. Несмотря на внутренний жар, мне казалось, что меня покрывает толстая корка льда, сердце сжали тугие тиски. А этот ублюдок, распластавшись на мне, тихо прошептал: - Ты такой мягкий, словно надувной матрац. Так хорошо… - И отрубился, не соизволив даже сползти с меня. Холодный ветер, врываясь в полуоткрытое окно, безбожно выстужал комнату, в которой я чувствовал себя пленником, шевеля легкие шторы. Если долго смотреть, то начинало казаться, что на них веселясь и поминутно завывая в щель, раскачивается привидение. Огромный блин луны, заглядывая в комнату, изредка прятался за тяжелыми снежными тучами, непрерывно сваливавшими свою тяжелую ношу в виде снега на студеную землю и припозднившихся прохожих, и, отбросив всякий стыд, нагло пялился на меня, упиваясь моим позором. Я лежал и чувствовал, как слезы горечи и унижения потоком льются с моих глаз, скользя по вискам и попадая в уши. Поворачивая голову, я отирал их о подушку, которая, вскоре, стала влажной. Зажмурив глаза, попытался отречься от происходящего, приняв как свершившийся акт. Теперь уже дороги назад не было. Теперь я буду в полной рабской зависимости, пока действие контракта «Хозяин-Раб» не подойдет к концу. Еще бы узнать, как долго. - Как долго? – прошептал я в пустоту, слушая, как в холле большие напольные часы отбивают полуночное время. - Шесть, - раздалось у меня над ухом. Голос был совершенно трезв. И у меня закралось подозрение, что все, что произошло нескольким временем ранее, было отнюдь не прихотью взбесившихся гормонов пьяного тинэйджера. – И больше никогда не спрашивай меня об этом. Когда придет время, я сам отпущу тебя. Я дернулся, не чувствуя рук. Запястья онемели. - Развяжи мне руки, - процедил я сквозь зубы, стараясь побольнее пнуть его в пах. Он в ответ лишь заливисто рассмеялся, вжимая мои ноги сильными руками в матрац, впиваясь ногтями в мышцы не давая шевельнуться, отчего у меня создавалось стойкое ощущение, что кожа с тихим треском лопается. - Прости, - скатившись с меня, он потянулся вверх, и я услышал звук расстегивающейся застежки ремня. Его сосок оказался в опасной близости от моего рта, и мне до ярких вспышек в глазах захотелось вцепиться в него зубами и с силой сжать, чтобы насладиться его криками боли, ощутив солоноватую кровь на языке. Это желание исчезло так же внезапно, как и появилось, едва мои руки, больше не сдерживаемые на весу широкой кожаной полосой плетями упали вниз за голову, в суставах громко щелкнуло, резанув тупой болью по предплечью. Я, закусив губу, с трудом сел, потирая распухшие запястья и растирая руки от плеч до кистей. Кровь пульсировала в онемевших пальцах – я чувствовал, как она толчками врывается в капилляры, пронзая ладони раскаленными иглами. Гиллори, подобрав под себя ноги, даже не потрудившись прикрыть наготу, наклонился вперед посмотреть, что случилось. Его накаченное тело, окутанное лунным светом, белело в темноте. Я улучил момент, и, собравшись силами, врезал кулаком в его довольную физиономию. Но руки слушались плохо, удар едва скользнул по скуле. Он уклонился, одним мощным толчком повалив меня обратно на спину и сжав мои стертые запястья над головой, без особого труда прижал одной рукой к кровати. - Отпусти. Гиллори лишь тряхнул головой, как породистый скакун. - У тебя куча телок, - прорычал я сквозь зубы, дергаясь под ним. - С ними много проблем, - хмыкнул он, касаясь свободной рукой моего подбородка. А потом, с нажимом проведя по сжатым в узкую полоску губам большим пальцем, заставляя их раскрыться, прошептал: – С тобой проще. - Не понял? - Ты не залетишь. - Сука. - Будешь сопротивляться, то я приложу все усилия, чтобы поутру о случившемся узнала вся школа. Тебе это надо? - Нет, - бессильно выдохнул я. – Но и постельной игрушкой для тебя не буду. - Посмотрим. С этого момента начался мой персональный ад. *** Метью Гиллори не жил вместе со всеми студентами в кампусе. Вместо этого он снимал небольшой домик на другом конце города (Ха! Города! Две улицы – три переулка!), приезжая на занятия в колледж на шикарном байке. Почти ежедневно, когда у меня не было тренировок, он поджидал меня на углу школы и увозил к себе, где я, словно горничная, должен был содержать в чистоте его дом, одежду, готовить и… удовлетворять. Его совершенно не интересовало, хочу я этого или нет. Если с первыми тремя проблемами справлялся играючи – в свое время я частенько помогал Гарри по дому, пока мои родители отсутствовали, то вот с последним… …После случившегося, я с ужасом приходил в школу, боясь услышать, как о произошедшем со мной на вечеринке судачит вся школа. Кулаки сжимались сами. И я ждал, что вот-вот… Сейчас… Прямо в лицо бросят грязное – «педик». Я злился, нервничал и не знал, что делать. Поделится со своей проблемой было не с кем. Возможно, если бы Гарри был рядом, то он… понял. Но и на это я не мог рассчитывать. Потерять единственного понимающего меня человека было бы тяжело. И я, стиснув зубы, молчал. Да и на «рабство» я забил, наплевав с высокой колокольни. Через неделю после той проклятой вечеринки, все это время тщательно избегая всевозможных встреч с Метью Гиллори, я очень поздно возвращался с вечерней тренировки. В тот день я чертовски устал. Мистер Уэйанс как с цепи сорвался: сначала гонял по футбольному полю, заставляя нарезать круг за кругом, потом кинул в руки скакалку и самолично отсчитывал количество прыжков, изредка посматривая на секундомер, отжимание, груша, три спарринга подряд… Да я просто умер! Они налетели на меня неожиданно, из-за угла. Я, едва передвигая ноги от усталости, только успел откинуть в сторону рюкзак и встать в стойку. На большее меня не хватило. Удар в солнечное сплетение – я тут же скрючился пополам, под колени – я упал прямо в грязный снег, едва успев выставить руки вперед и спружинить, по голове – вспышка перед глазами и мерный гул в ушах затопили мое сознание. И началось… Били долго. Долго и больно. В ход шли и кулаки, и удары ногами. Я едва успевал уворачиваться, прикрывая руками лицо. Самое страшное было, что все это происходило поздним вечером посреди темной улицы в полнейшем молчании. Только тихие болезненные стоны срывались с моих разбитых губ. Единственное, что смягчало удары – толстая зимняя куртка. Но она, промокнув от влажного снега пополам с грязью, быстро покрылась тонкой корочкой льда, затрудняя мои движения. Несколько тщетных попыток подняться на ноги не принесли должного результата. Плюнув на гордость, я упал прямо на землю, поджал колени к груди, чтобы удары тяжелых ботинок не достигли живота, защищая солнечное сплетение, и прикрыл голову руками. Оставалось только отсчитывать наносимые мне пинки, надеясь, что скоро все закончится. Они остановились так же внезапно, как и набросились на меня. Перевернувшись на спину, я долго смотрел в равнодушное небо, ловя губами хлопья снега. Спине было холодно, ноги в мокрых джинсах замерзли так, что я их уже не чувствовал. Пальцы рук беспричинно ощупывали мерзлый асфальт, под ногти забивались комки мерзлой уличной грязи. Скатившись на бок, едва сдерживая дыхание и не давая сознанию сказать мне чао, покачиваясь, я осторожно сел на землю, обхватив себя руками. Полный нокдаун. Только не рефери, ни секундантов в округе не наблюдалось. Все тело ломило, голова раскалывалась на мелкие части, слегка подташнивало, из разбитой губы сочилась кровь. Я автоматически стер ее рукавом, оставляя на грязной ткани противную кровавую дорожку. Провел языком по зубам, отмечая, что все на месте. Сплюнул на грязный снег отхаркнувшийся темный сгусток. Судя по всему, левая бровь была рассечена кулаком одного из нападавших – глаз стремительно затекал. Мне на колени упал маленький кусочек картона. Повертев в руках, я приблизил его к глазам, подслеповато щурясь, попытался рассмотреть, что это. Шестерка пик. Подняв голову, я с удивлением обнаружил, что рядом уже никого не было. Только на углу мелькнул яркий огонек от сигареты, щелчком сброшенный в близлежащую урну. Значит, рефери все же был. Он вовремя дал команду «Стоп!». Иначе из меня бы выбили бы свесь дух. «Рабов» иногда наказывают. И я внял предупреждению. Повторов мне не хотелось. Сколько я так просидел – не знаю. В чувство меня привел звук тормозов, хлопнувшая дверь и быстрый топот в мою сторону. - Дадли! - Голос Пирса Полкисса для меня сейчас был самой лучшей музыкой. Перепрыгивая через лужи, он подбежал ко мне. Присел на корточки и, нахмурившись, принялся отирать грязь с моего лица белоснежным шарфом. Ясно, опять к девчонкам намылился. А я все ему испортил. Ладно. Извинюсь. Потом. Закончив, Пирс положил мою руку к себе на плечи и обнял меня за пояс, вцепившись пальцами в скользкую ткань куртки, покряхтывая, попытался встать, стараясь приподнять вверх. Я улыбнулся, наблюдая, как он пытается поднять меня на ноги. Маленький взъерошенный воробей. - Ты с тренировки? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать. Ведь прекрасно знал мое расписание. - М-м-м… - только и хватило меня. - Эка-ж тебя уделали! Я, конечно, подозревал, что Уэйанс еще та зверюга. Но чтобы та-а-а-ак. До соревнований еще четыре месяца. А тебя уже в лепешку раскатали. - Угу… - Я сегодня забегал к тебе в спортзал и все видел. - Э-э-э?! – Осторожно переступая ногами, я медленно повернул голову в его сторону. - Не злись. Я знаю, что ты не любишь, когда я тебе мешаю. Но то, что я сегодня увидел на ринге… Прости, но во втором спарринге ты выглядел куда лучше, чем сейчас. Я вяло махнул рукой ответ. Уже сидя в салоне автомобиля, я, откинув голову на подголовник, попытался расслабиться. Сведенные судорогой в кулак побелевшие пальцы не слушались. Превозмогая боль, я попытался их распрямить. В руке что-то хрустнуло. Приблизив руку к глазам, я пронзил взглядом белеющий картон – игральную карту. Я убью тебя, Гиллори. Клянусь…