***
Удара не последовало. Гиллори развернул меня к умывальнику, мягко надавил на плечо, заставив наклониться, и осторожно, почти не касаясь поврежденных мест, принялся отмывать лицо от кровавых подтеков. Я шипел, кусал губы, скрежетал зубами, но не произнес ни звука. Аккуратно промокнув лицо бумажной салфеткой, убирая лишнюю влагу, всё так же молча Мэт скомкал ее, и, не глядя, кинул в мусорное ведро. В самую середину. Я хмыкнул, чему удивляться. У капитана команды должны быть развиты точность движений и интуиция. И вновь пристальный тяжелый взгляд просканировал лицо, задерживаясь на рассеченной брови, наливающегося синяка на скуле и разбитой губе. Такая забота и внимание были не типичны для Гилллори. Я напрягся, внутренне содрогаясь. Каждое его прикосновение приносило жуткую боль, набатом отдаваясь в каждой клеточке тела. В голове мелькнуло: этому ублюдку точно что-то нужно. Иначе, с чего бы на него накатил столь неожиданный приступ милосердия. От этой мысли виски сдавило, к горлу подступила тошнота, и меня слегка повело в сторону. Уверенный захват за локоть заставил остаться в относительно вертикальном положении. Но из разбитых губ вместо благодарности раздалось шипение, скорее напоминающее Парселтанг кузена, чем членораздельные звуки. Трещинка на губе раскрылась, рот вновь наполнился отвратительным привкусом крови. - Не прикасайся ко мне, - наконец смог прохрипеть я, уворачиваясь от руки Гиллори, в которой он держал свежую салфетку. - Блять, ну что ж ты за человек такой, - процедил он сквозь зубы. Зрачок расширился, закрывая собой всю радужку, от чего взгляд регбиста стал практически черным и непроницаемым. - Какой есть, - огрызнулся я, резко оборачиваясь в его сторону. Лицо моего мучителя вновь было непроницаемым. И лишь темные всполохи огня, вспыхивающие в глубине бездонных зрачков, выдавали затаившегося в нем демона. – Какого хуя ты ко мне пристал? Какого ляда вцепился, словно клещ? Что тебе вообще от меня надо?! Когда это всё кончится!!!– Я заводился всё сильнее. Кончики пальцев привычно закололо. Грудную клетку сдавило тисками, и я отчетливо услышал треск в ребре. Видно, не все гладко прошло на спарринге. Одним сотрясом дело не ограничилось. Организм, почувствовав прилив неконтролируемого жара, идущего изнутри, направил излишки силы на восстановление внутренних повреждений без каких-либо обезболивающих. Охнув, я обхватил себя руками, согнулся пополам. Голова закружилась и я блеванул на кафельный пол туалета разведенным водой желудочным соком. Большего за последние шесть часов в мой организм не поступало. От неожиданности Гиллори отскочил в сторону. Губы скривились в презрительно-брезгливую усмешку. Мне на мгновение показалось, что зрачки его глаз перетекли в вертикальную форму. Я ошарашено уставился в его глаза, машинально стирая со своих губ тыльной стороной ладони вязкую горькую слюну. Тут он моргнул. Наваждение растаяло, я пришел в себя. Мэт вдруг хмыкнул, прислонился плечом к холодной стене и нарочито медленно прошелся по моей скрюченной тушке сканирующим взглядом. Весь его альтруизм в безвозмездной помощи близкому развеялся как дым. Тело окутало странное свечение. Какая-то аура. Клянусь богом, я видел ее собственными глазами! Но стоило ему открыть свой мерзкий рот, все вернулось на свои места. - Еще раз я услышу похабщину из твоих уст, клянусь, засуну тебе то самое в самую глотку по яйца – это во-первых. Во-вторых, я тебя честно выиграл в карты и это не обсуждается. На твоем месте мог оказаться любой. Что поделать: повезло именно тебе, так что, смирись. В-третьих: лично от тебя мне ничего не нужно, но вот на правах Хозяина я хочу, могу и буду получать всё то, что мне полагается. И в-четвертых: всё закончится в тот момент, когда придет время. Ни минутой раньше, ни позже. Больше к этому вопросу советую не возвращаться. Ясно? - Вполне – прохрипел я, чувствуя новый рвотный позыв. Сплюнув сквозь зубы на некогда чистый пол, Мэт вальяжной походкой направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, слегка потянул ее на себя. Дверные петли чуть слышно скрипнули. Я невольно вскинул голову, впиваясь в Гиллори взглядом. - Не забудь убрать за собой, - его губы скривились. – Жду тебя в зале, постарайся не задерживаться, раб, - картинно тряхнув головой, он оскалился и через мгновение по ушам резанул громкий стук захлопнувшейся двери. В лицо ударил мощный порыв ветра, и я почувствовал переполняющую все мое естество неконтролируемую ярость… Когда туман в глазах рассеялся, я с удивлением обнаружил себя забаррикадировавшимся в кабинке, сидящим на корточках на опущенной крышке унитаза. Как горный орел, твою мать. Костяшки на руках были сбиты, а из глубоких порезов с пальцев на пол капали тяжелые темные капли. Машинально лизнул ранку, почувствовав привычное покалывание на кончиках пальцев. Она затянулась на глазах. В голове мелькнула мысль: выходит, когда нахожусь в невменяемом состоянии, то моя собственная регенерация сходит практически на нет. Медленно спустив ноги вниз, я выпрямился и прильнул ухом к двери, прислушиваясь, нет ли кого в туалете. Мир вокруг отозвался звенящей тишиной. Рука потянулась к щеколде, плавно приподнимая её вверх. Приоткрыв дверцу, я сунул голову в проем, словно кот осматривая помещение на предмет опасности. На первый взгляд, все было привычно нормально. Почти. Не считая аккуратной круглой дыры с оплавленными краями посреди зеркала и мелкой зеркальной крошки в раковине. Стена в этом месте была прилично вдавлена внутрь. Я присмотрелся, обнаружив на штукатурке и щербатом от удара кирпиче следы крови. Подхватив рюкзак, бочком выбрался из своего убежища. На цыпочках пересек туалетную комнату и все так же по-кошачьи выглянул уже в зал, зябко поведя от холода плечами. Вечерние стариковские посиделки в кафе плавно перетекли в молодежную клубную вечеринку. Грохот музыки, блеск огней и извивающиеся в причудливо-ломаном танце тела на танцполе вызвали отторжение. А я еще удивился, почему никто не услышал звона рассыпающегося на осколки зеркала? Наверняка, это был довольно мощный удар, раз его последствия отпечатались даже в стене. Скользнув взглядом по залу, зацепился за разношерстную компанию, расположившуюся у выхода. Пайк и Эшби надирались текилой. Коутс вовсю целовался с блондинкой, буквально пожирая ее губы своим ртом, всасывая их и выпуская с громким причмокиванием. Его руки уверенно сминали девичий зад. Я вспомнил: это она, болтая по телефону, врезалась в меня у чёртовой двери на той проклятой вечеринке, проходя мимо. Гиллори что-то шептал на ушко вольготно устроившейся на его коленях размалеванной девице, попутно оглаживая рукой по крутому бедру. Запрокинув голову назад, она громко смеялась и была совершенно не против, когда большие сильные ладони регбиста по-свойски наминали её грудь. Я облегченно вздохнул: может теперь он оставит меня в покое? Но тут же напрягся: его взгляд цепко оглядывал всех проходящих мимо, изредка переключаясь в дальний угол, ведущий к туалету. Я едва успел прикрыть дверь, чтобы не спалиться. Через зал путь к свободе был закрыт. По спине вновь пронесся ледяной ветер. Я оглянулся. Странно, обычно в зимнее время хозяин заведения закрывает окно на специальный съемный ключ, оставляя открытой лишь форточку. Сейчас же рама окна подозрительно легко вибрировала в деревянной коробке. Словно приглашая воспользоваться нечаянной возможностью, что я и сделал. Подхватив с пола куртку, я бегом бросился к спасительному выходу. Обламывая ногти, я потянул раму вверх. Она, облепленная примерзшим снегом, с трудом, но всё-таки поддалась. Губы невольно скривились в усмешке: ну что, урод, моя взяла? Не ожидал, что я смогу ускользнуть? Я чувствовал, что времени отпущено катастрофически мало. Сколько я пребывал в прострации в позе орла – неизвестно. Если дискотека набирает обороты, то стрелки близятся к полуночи. Дома надлежало быть до указанного срока. Иначе мать поднимет на уши всю полицию. А мне в моем нынешнем состоянии разборки с правоохранительными органами и нотации матушки принесли бы только вред. Перевернув пустое ведро, я вскарабкался на него и принялся сгребать в стороны снег с подоконника, очищая путь. На снегу появились красные пятна. Видно, не все раны успели затянуться. Выкинув в оконный проем сначала рюкзак, а следом куртку, чуть подтянулся на руках и, просунув голову и одно плечо, осмотрелся по сторонам. Если кошка просунула голову в щель, то следом пролезет и всё туловище. Помянув народную мудрость, подался вперед, успев сгруппироваться. Израненным боком плюхнулся в грязный сугроб. Оперевшись дрожащими от напряжения руками о землю, с трудом поднялся на ноги. Отплевываясь от снега, подхватил свои вещи. Превозмогая боль, потрусил вдоль улицы в поисках таксофона, на ходу натягивая на себя куртку. Телефонная будка оказалась на перекрестке двух улиц. Прошмыгнув внутрь, подрагивающей рукой схватился за черную трубку. Набор привычного номера занял несколько больше времени, чем ожидал. Пальцы ходили ходуном, соскальзывая с нужной кнопки, набирая заведомо неправильный номер. Я чертыхался, сбрасывал, нажимая на рычаг, и вновь набирал заветные цифры, попутно осматриваясь по сторонам в надежде успеть скрыться от предполагающей погони. Наконец с пятого раза я услышал хриплый спросонья голос: - М-да… - Пирс, можешь забрать меня? – хрипло выдохнул я в трубку. - Куда ехать? – голос стал собранным и твердым. За что ценю своего друга: он никогда не задает лишних вопросов…***
Через три четверти часа я лежал в ванне, наполненной горячей водой, щедро сдобренной всеми маслами, что попались мне на глаза в тот момент. Порезы на руках бледнели. Синяки на ребрах постепенно меняли цвет. Кожный покров становился привычно здоровым. Я успел привыкнуть к внешним метаморфозам своего тела. Вот только отбитые внутренности и помятые ребра продолжали пульсировать болью. Не спасала даже привычная расслабляющая процедура. Видно, придется воспользоваться анаболиками. Пирс Полкисс сидел у меня в комнате и вдохновенно резался в приставку. Но после каждого раунда он заглядывал в ванную комнату и спрашивал глазами, не требуется ли помощь. Я вяло отмахивался от ненавязчивой заботы. Он согласно кивал головой и вновь тихо прикрывал за собой дверь. И лишь когда он бесцеремонно стал вытягивать меня из глубокой лохани, я понял, что заснул. Вода давно остыла. Я стал подмерзать. Затрясся от холода. Кожа покрылась мурашками. Пирс, сунув мне в руки кружку со сладким горячим чаем, тут же закутал меня в огромную махровую простынь и потянул к кровати. Я на ходу выпил все до дна, отдав пустую посуду невольной няньке. Голова покоилась на мягкой подушке. Теплое одеяло подоткнуто со всех сторон. Я прислушался к себе: боль отступила, взамен снизошло успокоение. - Ты чего домой не ушел? – тихо спросил я, наблюдая, как друг выбирает в меню очередную игру. - Я тут пошептался кое с кем и узнал много интересного, - невозмутимо обронил он. Я напрягся: неужели прознал… Видя, что я молчу, Пирс развернул стул, в упор глядя в глаза. - Ничего не хочешь рассказать? – этот худющий воробей, нахохлившись, сидел на своей ветке, постукивая пальцами по подлокотнику. Верный признак негодования. - Не забывай, у меня в семье три поколения медиков: сотрясение мозга и перебитые ребра от меня трудно утаить. – Он вздохнул и, как-то нервно запустив пятерню в волосы, дернул себя за челку. – Уэйанс натравил на тебя Гомеса, - не спрашивал, констатировал Пирс. Я забился под одеяло. О том, что произошло на тренировке, вспоминать не хотелось. В голове было легко и пусто. Глаза медленно закрывались. - Я дал тебе сильное обезболивающее и снотворное, - произнес Пирс, отворачиваясь от меня, занимая исходную позицию у монитора. – Сегодня переночую у тебя. Прослежу, чтобы тебе не стало хуже. Ты же не хочешь напугать свою мамочку, Дадлик? – в точности до мелочей скопировал голос моей матушки друг, и тут же своим обычным добавил: - Ты только утром особо кулаками не размахивай, если увидишь, что я сплю в твоей постели. Кровать-то у тебя одна. Он отвернулся, нацепив на себя наушники. - Я тоже люблю тебя, - хмыкнул я, но Пирс этого уже не слышал: сквозь напряженную музыку и стрекот автоматной очереди, гасившей монстров, мои слова почили втуне.