***
Вечер воскресенья тянутся застывающей карамелью по стенам особняка Харгривза. Тьма обволакивала каждую комнату этого огромного здания. Мысли бегали по разным отделам головного мозга с бешеной скоростью, пока он лежал плашмя на кровати, обдумывая дальнейшие действия. У него нет возможности сидеть с ребёнком, но он начинает испытывать чувство привязанности и абсолютное нехотение уходить завтра куда-либо. Такие ощущения он уже переживал вместе с ней, пропуская через себя, совсем не противясь. Это чувство зарождалось глубоко внутри, не спрашивая его согласия, щекотало все внутренности, создавая тепло, пробирающее до кончиком ушей, которым хотелось поделиться с ней. Она всегда говорила, что чувствует, как эта энергия от него передаётся ей через касания и поцелуи. Он в такое не верил, оправдывая это тем, что она все время холодная как льдышка, и это не энергия, а нормальное для человека тепло. На это она обычно махала рукой. Но каждый раз пытаясь доказать, что энергия — это нечто ощутимое, она, кажется, разговаривала со стеной, объясняя очевидные вещи человеку, увлекающемуся физикой. Они много спорили про физику и квантовое бессмертие. Зачастую, он поражался её наивности, называл её легкомысленной за то, что она иногда говорила какие-то глупости, совершенно ничем их не подкрепляя. —Квантовая физика—совершенно доказанная наука. Она считается самой точной, ты слышишь? —Квантовая физика доказана, а квантовое бессмертие—нет. Это всего лишь бессмысленная гипотеза, —он стоял напротив неё с кружкой кофе и совершенно невозмутимым лицом. —Бессмысленная гипотеза? — она выпучила глаза, —А как же сотни тысяч галактик, а? Откуда ты знаешь, может за миллион световых лет от нас живут такие же люди? —Нет, дорогуша, — он прикрыл глаза водя пальцем по воздуху, —сотни тысяч галактик—это уже не физика, а ни чем не подкрепленная астрономия. —Но всё ведь взаимосвязано! — её возмущению не было предела. Он также обесценивал астрономию, как и её отец, ни во что не ставя. —Докажи мне это, и тогда я соглашусь с тобой и даже попрошу прощение за своё поведение, — он улыбнулся ей самой милой улыбкой, что была в его арсенале, смотря на неё в упор и ожидая хоть какой-нибудь реакции. —Когда-нибудь я докажу это, и тогда ты будешь валяться у меня в ногах, — заявила она, и захихикав, встала с дивана, удаляясь наверх. От этого воспоминания, он растянулся в улыбке, вспоминая, как после этого он нашёл её на крыше, разглядывающей ночное небо в телескоп и что-то записывающей в блокнот в полумраке. В следующий миг он подловил себя на мысли о том, что быстро сдался. Быстро смерился с её бегством, если это можно было назвать таковым. Но, тогда куда она сбежала, ничего не забрав? Куда подевалась, если не своровала у него ни гроша на поезд или самолёт, не забрала документы для более подходящего ей партнера и мужа. Где она? Откуда она писала то треклятое письмо, с просьбой позабыть её? От таких мыслей он начал злиться ещё больше, ведь всё здесь, а она — нет. —Безнадежный слабак, — полушепотом молвил он, закрывая лицо руками, начиная истерично посмеиваться. Сквозь пальцы стали сочиться слёзы. Малышка лежала рядом с ним, мирно посапывая. Он так и не оформил всевозможные бумаги, которых оказалось намного больше, чем он предполагал, подтверждающие, что он является законным опекуном. Он так и не купил ей кроватку, именно поэтому она уже трое суток спит с ним. Это был самообман. Пятый просто не хотел покупать отдельное спальное место для неё, потому что это будет означать, что он снова будет засыпать в холодной постели в одиночку. Он так не хотел. Тепло от маленького тела давало ему призрачное спокойствие. Ложное чувство того, что он не одинок в этом мире. У неё до сих пор нет игрушек, нормальной одежды и всего того, что детям необходимо. В конце концов, он так и не одарил её именем. Нет, так жить нельзя. Потянувшись за телефоном в карман, он набрал номер. —Добрый вечер, Мистер Хенском. —Добрый, добрый, — в трубке повисла пауза, он подбирал правильные слова. —У меня к вам просьба, — понимание того, что одного дня отгула ему не хватит, била в голову. —Я слушаю. — У меня появились некоторые срочные дела, не могли бы вы выписать мне недельный отгул, — в трубке стояла гробовая тишина. —Срочные дела? Могу я поинтересоваться степенью серьёзности? —Поверьте, серьёзней некуда. Я смогу позже всё отработать. Мне правда очень нужно. —Ты же понимаешь, неделя, которую ты пропустишь, вычтут из зарплаты. —Да, понимаю. —Хорошо, поступай, как знаешь. Увидимся на следующей неделе. —До свидания, — глубокий вздох сопроводил последний гудок. Ничего, всё будет хорошо. Теперь всё будет хорошо. Под боком зашевелилось тело. Начитавшись всяких статей от мамочек со стажем, выяснилось, что ребёнка до года нужно регулярно кормить. Он действовал как самая лучшая мать в мире — кормил её каждые шесть часов. Ни раньше ни позже. Ночные кормления были также необходимы. Он не имел ни малейшего понятия, как будет совмещать ночные вскармливания со своим графиком работы. Встав с кровати, он телепортировался вниз за смесью. Разводя её в нужной пропорции, он терпеливо ожидал, когда нагреется вода, и он проверит достаточной ли она температуры. Пятый прекрасно понимал, что никогда на свете он не заменит этому несмышленому комочку маму. Детям необходима именно материнская любовь, как ни крути. Это он прекрасно ощутил на своей шкуре, когда не получал должного внимания и заботы от своей мамы-робота. Хотя малышке вообще повезло выжить. Она, наверняка, уже успела натерпеться за эти несчастные полгода своего существования. Размеренно потрясывая бутылочку, он стал подниматься вверх по лестнице, размышляя о том, что как только закончит с подбором её имени и с кипой "нужных" бумаг, обязательно займется поиском хорошей няни. Это не в коем случае не будет какая-нибудь молодая бестолковая няня, это будет пожилая женщина, которая бы вполне подошла на роль бабушки. Да, так и будет.***
Летний июньский вечер заставлял улицы оживать, приводя в движение молодежь, а также тех ленивых зевак, что оживали под покровом ночи. Солнце уже скрылось за горизонтом, а сумерки давно опустились на город, оборачивая его тёмной звёздной мантией. На небе не было ни единого облачка, ни единой тучки, что могли хоть как-то скрыть прекрасы ночи. Время было уже отныне не детское, однако три одиноких силуэта сидели на крыше дома, наслаждаясь прохладой ночи. Рядом с ними находился огромных размеров телескоп, как раз для таких вечеров, как этот. —Мам, смотри! — девочка ткнула пальцем на звезду, что оставляла за собой широкий хвост. —Скорей, загадывать желание, — едва слышно молвила женщина, улыбнувшись. Малышка зажмурилась, скрестила пальцы на ногах и руках и подняла голову к небу, шепча что-то. —Посидим ещё немного или уже пойдём спать? —дала выбрать женщина. —Мам, посидим ещё! Можно я ещё раз взгляну в телескоп? — получив одобрение в виде кивка, девочка подскочила и босиком побежала к оборудованию. —Ничего в этом не понимаю, — с насмешкой молвил глава семейства, Джон Кларк, укладывая голову на женские ноги. Они часто проводили здесь время вместе, это создавало какую-то свою особенную атмосферу. Но в отличие от Элоны, его жены, и дочери он просто разглядывал ночное небо без особых знаний. Его супруга засмеялась. —Ну, смотри, — она подняла руку, мысленно выстраивать траекторию, — видишь самую яркую звезду? —Да. —Это—Сириус, — она перенаправила руку левее, — а видишь это скопище звёзд? —Ну, вижу. —Это созвездие Льва, — девочка подбежала сзади, облокачиваясь на материнские плечи. —Да, пап, пошли, я тебе кое-что ещё покажу! — Джону пришлось встать на ноги и взглянуть в телескоп. —Видишь? Ты видишь это? — восторгавшимся тоном говорила девочка. Где-то там, в тысячах километров от Земли Джон разглядел кольца Юпитера. —Да уж, поистине потрясающе! — молвил он на выходе. Элона с упоением наблюдала за ними. За такими родными и беспечными в данный момент, за такими неимоверно любимыми ею людьми. —Так, ну всё, Мари, думаю, пора спать. Завтра и вам, юная леди, в детский сад, и нам с мамой тоже на работу. Так что давай, быстро в ванную чистить зубки и в кровать. —Так точно! — крикнула девчушка и побежала вниз по лестнице. Её муж никогда не противился этим шалостям с ночными хождениями на крышу, пусть даже и не разделял с ними любви к звёздам, да и вообще к космосу. С удовольствием читал своему чаду перед сном книги по астрономии, умилялся, когда дочь с Элоной засиживались в библиотеке и засыпали на одном кресле. Он сам был физиком, поэтому в какой-то степени сталкивался со звёздами и планетами, но не так плотно, как его жена. Джон никогда не говорил, но считал астрономию бесполезной наукой в отличие от физики. Физика окружает человечество со всех сторон, как ни крути, он считал, что она необходима. А что до астрономии? До некоторых звёзд лететь несколько десятков световых лет, их нельзя толком изучить. Тоже самое с планетами: учёные не могут высадиться ни на одну из планет, потому что они попросту не приспособлены для жизни. А все мы живём в одной из тысячи галактик под названием Млечный путь, из которой ни один человек живым не выберется, потому что для этого потребуется свыше двадцати пяти тысяч лет. То-ли дело физика, рассуждал он. Все явления на планете Земля можно объяснить этой наукой: туман, радуга, кипение, иней, инерция — да всё, что угодно. А ещё он понимал, что Элоне неподвластны никакие законы физики, именно поэтому эта точная наука для неё ничего не значит. Ей была неподвластна гравитация, так же, как и ему было неподвластно её превосходство. Для него она была самой лучшей на свете удивительной женщиной, которая произошла отныне не от мира сего.***
Тело Элоны Кларк было погребено, когда их дочери исполнилось всего шесть лет. Это был неравный бой, но она просто хотела жить. Ей сломали рёбра из-за того, что она была не как все, хотя никакой угрозы для человечества не несла. Ей вырвали сердце, потому что учёным нужна была слава и деньги. Её не стало по вине кретинов недоБогов, которые вздумали, что вправе распоряжаться чужими жизнями. В гроб собственными руками Джон положил неестественно бледное тело обожаемого им человека, на котором красовалось её любимое бардовое платье, скрывавшее дыру в области грудины. Похороны проходили с участием всего трех человек: его, священника и могильщика. Дальше всё было как в тумане. Он не помнил, как дошёл домой, не помнил, как попросил своих родителей забрать девочку из детского сада к себе на неопределённый срок. Он не знал, как ему дальше жить, куда двигаться. У него была путеводная звезда, которую он так горячо любил, а теперь Джон сбился с курса. Его звезда угасла слишком рано, слишком рано её забрали у него. Дни постепенно сливались в один непрерывный. Джон и не заметил, что прошла уже целая неделя. Сон, душ и еда вовсе не привлекали его, он сутками лежал: днем в доме, а ночью на крыше, рассматривая звезды и рыдая. Девчушка была слишком мала для всего того, что увидела и испытала в тот вечер. Она отпросилась у бабушки домой, соврав, что отец в курсе, что она идёт домой. Она так соскучилась. В голове мелькали образы мамы, того, что она подхватит её и закружит над собой, как сегодня ночью они снова будут смотреть на звезды, а перед сном ей обязательно почитают про Юпитер и поцелуют, желая сладких снов. Её детский мир исказился, когда, зайдя в дом, она увидела ужаснейший беспорядок, немного немытой посуды, а также почувствовала неприятный запах. Обойдя первый этаж, она так и никого не встретила. Заходя в одну из комнат второго этажа, она замерла. Спиной к ней на стуле стоял её отец и что-то сжимал в руках, его тело подрагивало, а сам он что-то бубнил. Он корил себя за свою же слабость. Уйти из жизни, повиснув на верёвке и оставив своё чадо один на один с жестоким миром, было ужасным планом. Да он и сам это прекрасно понимал. Ему ещё есть ради кого жить, ведь так? —Пап, всё в порядке? — наивно по-детски спросила она. От страха Джон вздрогнул, теряя равновесие и с грохотом падая на спину. По комнате моментально раздались всхлипы, малышка стояла как вкопанная. Джон закрыл руками лицо от беспомощности. —Пап, где мама? Что случилось? У тебя что-то болит? — С каждым его неровным вздохом ей становилось ещё страшнее, губы тоже начали дрожать от непонимания. Она никогда не видела отца таким. —Скажи мне что-нибудь, — уже шёпотом молила она, маленькими шажками приближаясь к нему. А Джон не знал, что сказать. Он сел, подняв голову на изумрудно-зелёные глаза и крепко сжал в объятьях маленькое тельце, утыкаясь носом в розовое платьице. —Прости меня, дочь, прости, — повторял словно мантру он. —Ничего, Пап, пошли маму поищем, — она не могла до конца понять, что происходит с Джоном, но мама-то должна знать. Мама поможет, успокоит. Внутри Мари стал завязываться неприятный комок, а также непреодолимое желание скорее утонуть в материнских объятиях. Отец сильно пугал её в данный момент. —Нет, мы не сможем найти её, — шёпотом молвил он. —Почему? Где она? — он не знал, как шестилетнему ребёнку преподнести то, от чего он сам не может прийти в себя. После нескольких минут глядения в пол, в его голове вдруг вспыхнула идея. —Пойдем на крышу, я тебе всё расскажу, — шмыгая носом, он резко поднялся с тёплого ламината, нагретого солнцем, и взял малышку на руки. Внутри маленького организма шестое чувство било тревогу. Она понимала, что ничего хорошего она сейчас не услышит. Солнечный диск только-только начал скрываться за горизонтом, раскрашивая небо во все оттенки розового. Джон с дочкой на руках стоял на крыше. Мари обнимала его шею, а он поддерживал её одной рукой за спину. —Понимаешь, солнышко, — начал он слишком смело и не с того, — мама... она больше не придёт. Теперь у неё есть работа поважнее. —Работа поважнее..? — будто не до конца осознавая смысл сказанного повторила она. —Наша мама теперь работает на небе, — начал он утирать оставшиеся слезы рукавом, — у неё самая интересная работа в мире. Догадываешься какая? — улыбнулся он. —Нет... —Специально для нас она будет разбрасывать звезды каждую ночь и разгонять тучи, чтобы мы могли любоваться ночным небосводом, а на рассвете будет всё собирать и ждать темноты, чтобы вновь порадовать нас. —Почему именно наша мама? — девочка стала рвано дышать, сминая мужскую рубашку. —Потому что наша мама — необычный человек. Она—маг, помнишь? — он повернул голову к ней, стирая слезы с маленьких щечек, — Белые маги очень редкие создания, а значит и предназначение у них должно быть особенным. —Но, — губы стали предательски дрожать, — я не хочу, чтобы мама работала там. Я хочу, чтобы она была здесь с нами, — она взглянула на Джона с солёной водой в глазах. —Я знаю, Мари. Я тоже так хочу. Но она не может вернуться к нам, теперь она будет только там, — он указал на небо, — и навсегда останется тут, — он провел пальцем по левой стороне грудины. В его глазах тоже стояли слезы, но он больше не имел права плакать. Только не при ней.