Самые сокровенные желания

— Отвратительно! Это просто отвратительно! Как они могли? Как?! — Кожаный блокнот отлетает в стену и с грохотом валится на пол. Флок в ярости растирает глазницы, мечется из угла в угол маленькой заставленной комнатки, параллельно переворачивая все с ног на голову, пальцами зарывается в свои огненные лохмотья и со злобой мычит. — Ты видела?! Жана сожрал Титан Перевозчик! На моих глазах буквально! Появился из ниоткуда и сожрал его, твою ж мать! — Флок разжимает пальцы из волос и поворачивается к девушке. Дыхание сперло до такой степени, что вдохнуть сейчас казалось невозможным, она не могла выдать себя перед Форстером, не могла показать всю боль от услышанного, всю горечь, застрявшую колючей иглой в горле. Но Флок совсем не дурак — видит, все видит на ее белоснежном лице, читает каждый подрагивающий мускул, замечает каждую вздутую, крохотную венку на лбу, слышит подрагивающие, короткие вдохи, замечает нервное постукивание пальцев о коленку. Флок распознал глубокое неравнодушие, и от этого его губы медленно расплываются в истеричной улыбке. Он пятерней зарывается в свои разлохмаченные волосы, приглаживая их аккуратно назад, выпрямляется, отходит к окну и долго, выжидающе молчит. В душной комнате так тихо, что она слышит, как отяжелело его дыхание, как время от времени он хрустит костяшками пальцев. Флок долго всматривается в одну точку на окне, буравит прозрачное стекло, что непонятно как осталось целым после Гула Земли, а после решается стереть в порошок ее еле сохранившуюся выдержку. — Ты знаешь, я слышал, как его кости трещали между этих мерзких зубов Перевозчика, я слышал его сдавленный, беспомощный крик… точнее даже писк… — ее глаза наполняют слёзы, медленно скатываются по щекам, падают на белые форменные брюки, оставляя темные следы. Взгляд уткнулся в пол, но она была уже обречена, боль растеклась по всему телу от услышанного, в груди раздирало острым лезвием. На лице Флока растянулась злобная, самодовольная ухмылка, он с наигранным огорчением тяжело выдохнул, подошёл к ней вплотную, встряхнул ее за плечи и продолжил: — Я пытался схватить его за руку, но Перевозчик умчался так быстро… Только успел размазать по трибуне кровь Жа… — Перестань! — она подрывается, растирая лицо от слез, толкает его в грудь изо всех оставшихся сил, со всей злобой, со всей болью, что переполняет ее, а после снова плачет, закрывая лицо руками. — Прекрати. Пожалуйста… — шепотом добавляет. — Разве ты не должна быть рада, что это был не я? Мы ведь стояли совсем близко. — Как ты можешь говорить такое, Флок. Я… я рада, что ты жив! Рада! Но это ведь Жан! Подумай только! Нашего товарища сожрал Перевозчик! Или ты совсем не осознаёшь этого? — Пф… Я уже много смертей пережил! Я не ранимая размазня как ты! Я и своей жизнью готов пожертвовать ради острова! Ради нашей общей цели! — Ради чьей цели Флок?! Йегера? Это никогда не была твоя цель! — Я хотя бы гожусь на это! Не как ты прячусь тут в четырёх стенах каждую вылазку или плачу по размазанному Жанчику! — гнев захлестнул его с головой, что голос совсем уже срывался на крик. — Почему? Почему, Флок, ты всегда такой жестокий? Почему ты всегда так груб со мной? У нас ведь было когда-то все хорошо… — Я? Это я жестокий? — Он демонстративно рассмеялся. — Как ты думаешь, какое будущее нас с тобой ждёт? Конкретно нас с тобой? Если выживем, если освободим остров? Какое? — Флока лихорадит, голос дрожит, словно от обиды, смешанной со злобой, он подходит к ней вплотную, упираясь руками в подлокотники деревянного стула, в который она вжалась, как беззащитный зверёк, перекрывая ей все пути к бегству. Нависает над ней, буравит взглядом, а она и глаз на него не поднимает, вот-вот разревётся. — Что ты молчишь?! Хотя по взгляду твоему читаю: «Дерь-мо-во-е»! Вот такое будущее нас с тобой ждёт! И ты в этом полностью права! И да, ты прекрасно знаешь почему! — Он в секунду замолк, предоставляя шанс ей продолжить, сказать хоть слово, остановить его, но она продолжает молчать. Флок смотрит на нее все так же сверху вниз. Его лихорадит от злобы при одной только мысли, он в попытках успокоить свой гнев глаза прикрывает, дышит на раз-два, чтобы окончательно не сорваться. — Блядство! Какая же ты невыносимая! — он отталкивается от стула, что тот вместе с ней чуть не летит кубарем. Она не на шутку перепуганная, не понимает, что он хочет от нее. Чтоб в отряд Йегеристов вступила? Чтоб Йегера поддержала? Растерянная, боится взгляд поднять, лишь шёпотом еле слышно шепчет его имя и просит успокоиться. Форстер трёт лицо, выдыхает снова и снова, она замечает, как глазницы его покраснели. Они с ним вместе уже третий год, и пусть все идёт по наклонной, кубарем валится ко дну, но она давно научилась отличать его разочарование от злобы. — Наш новый командор, Ханджи Зое, такая некомпетентная… Никогда не умела держать язык за зубами, и если что-то знала она, то узнавал весь Разведкорпус в тот же сраный день! — Он облокотился руками о стол, восстанавливая дыхание и выравнивая тон, разворачиваясь к ней спиной, чтоб только она в лице его не распознала слабости. — Ты думаешь, я не знаю? Думаешь, до меня не дошел слух, как Ханджи с Леви искали всех в Хидзуро? Когда вы дружно напились местного вина? Думаешь, я не слышал историю о том, как вы с Жаном трахались на пляже? И это я, блять, жестокий! Я, скорее, гребанный трус! Что боялся даже начать обсуждать с тобой это. Настолько трус, что даже после всех этих насмешек, что я, блять, бесхребетный, ничтожный, я, мать твою, закрыл глаза на это. Каждый день твердил, что этого не было, себе, да вообще каждому, кто только затрагивал эту тему. Что не ты это была и что вообще Ханджи в голову всякая дичь приходит, пос-то-ян-но. Я знаю, что я сволочь, я всегда им был, всегда срывался на тебе, но ты могла просто уйти! Я никогда не держал тебя, я не просил тебя врать мне! Да, я злобный, жестокий, но я всегда был тебе верен и никогда бы не причинил вреда, — в лице его читалась глубокая усталость. Он смотрит на неё, ждёт хоть слова, но она все так же молчит. — Господи, я столько времени держал это в себе, почти смирился, но сейчас, когда ты чуть ли не навзрыд рыдаешь из-за Кирштайна, я больше не могу молчать! Почему ты такая жестокая?! Ее прибило к стулу, пальцы до боли вжались в собственные колени, она онемела, не могла выдавить из себя ни единого слова. Ее внезапно охватил страх. Он знал, он все это время об этом знал. Какая же она дрянь! Ей тошно от собственной слабости, мерзко от своей трусости. Противно просто находиться тут. Она грязная, погрязла во лжи, предала Флока, а ведь и правда могла просто уйти от него, сама держалась за последние приятные воспоминания с ним, что были в начале их отношений. Держалась за них, потому что Жану была не нужна, держалась за Флока, потому что боялась остаться одна. — Я не могу справиться со своими чувствами к тебе, — Флок тяжело выдавливает из себя каждое слово, словно сам все это время боялся признаться себе вслух. — Я не могу… Не могу представить, что ты была чьей-то ещё, кроме как моей. Я устал это отрицать! Устал не верить в это! — Отчаяние захлестывает его с головой, он мечется по комнате, не может найти себе места, скидывает вещи с невысокого стола, со стульев, а потом просто вглядывается в окно, через которое виднелся весь хаос, оставшийся после Колоссальных. В комнате нависает такая глухая тяжёлая тишина, что слышатся только ее короткие всхлипы, его тяжелое дыхание, и только спустя ещё пару минут хриплый голос прорезывает это давящее молчание, точно глоток исцеляющей жидкости: — Не было там крови, не реви… я солгал тебе… Ни крови, ни криков, ни раздробленных костей… Кирштайна твоего не сожрали… Они скорее с марлийцами объединились, чем на план Йегера пошли… Эти твари… Эти предатели… они предали Парадиз, понимаешь! В блоке ни Микасы, ни Армина… никого. Форстер медленными шагами подходит к ней вплотную. Его лицо становится так близко, что горячее дыхание обжигает кожу, покрывая ее колкими мурашками, глаза уставшие, всматриваются в ее заплаканные, наполненные диким отчаянием. Он наклоняется к ней ещё ближе, и она от страха сжимает глаза, но в ту же секунду его губы осторожно касаются ее губ. Осознание происходящего приходит к ней не сразу. Пальчики судорожно подрагивают, припечатанные к собственным коленям. Флок отрывается от неё, вжимается своим лбом в ее. Злости к ней в нем не осталось, он попросту перегорел своим гневом. Флок мягко обвёл контур ее лица пальцами. — Побудь сегодня моей. Ещё один раз. — Ф… Флок… — заикаясь шепчет она, — не говори со мной так, будто мы прощаемся. — Она поднимает на него взгляд, осторожно касается его щеки кончиком носа. Она все понимает, понимает, что происходит вокруг, и ей бы сейчас разрыдаться, но Форстеру и без того тошно, и от этого она глотает тяжелый ком и до боли закусывает нижнюю губу. — Поэтому и прошу… ещё один раз, побудь моей. — Флок… — Перестань! Господи! — он подрывается с места, пытаясь справиться с собственными эмоциями. — Да я простил бы тебе все, но я больше не хочу этого, ты понимаешь? Мы слишком много дерьма сделали друг другу. Слишком! Я тоже хорош, надо было хоть иногда слушать тебя. Но теперь уже слишком поздно. — Он опускается на колени, на пыльный пол у ее ног, обхватывает ладонями ее щиколотки в грубых потертых сапогах, опускает свою голову к ней на колени. — Только одну ночь… и мы никогда больше не увидимся. Она сдаётся, осторожно тянется к нему рукой, пальчиками обхватывая его лицо, голос срывается на сиплый и дрожащий, она выдавливает из себя то, что должна была сказать ему уже очень давно: — Флок, прости меня, мне действительно стоило просто уйти. Форстер никак не ждал сейчас извинений, он не желал их слышать, но на секунду ему кажется, что на самую крошечную долю его чувство собственности перестаёт грызть его изнутри. — Останешься с Йегеристами? — задаёт ей четкий вопрос, что режет ее без ножа. Девушка испуганно замирает, глядя на него, она вообще уже ничего не понимала. Все и так провалилось в глубокую бездну с вызовом титанов. Но сейчас… она не хотела выбирать. Она бы никогда не смогла! Она просто не должна этого делать. — Не могу… — слёзы снова наполнили ее глаза, которые Форстер аккуратно смахивает, когда те спустились по ее щекам. — Тогда пообещай мне, что не станешь высовываться, пока все не закончится. Я не хочу, чтоб кто-нибудь из наших прикончил тебя. — Обещаю… — откровенно лжёт ему. И он это чувствует как никогда, но сделать с этим что-либо совершенно не в силах. Сердце пропускает один удар в бешеной попытке не вырваться из груди. Она смотрит на Форстера — полностью разбитого, не того, что привыкла видеть, — что сидит перед ней с обезумевшими глазами. Она знает, что завтра он будет другим, что он соберёт Йегеристов и заставит всех биться за остров до конца. Вынудит их прибить каждого, кто встанет на пути Йегера. Но сейчас она пытается уловить тонкие намеки его эмоций, пока ещё у неё есть время, а в нем будто кипит все подряд: ненависть, преданность, злость, отчуждение, желание. От него тянет безумством, грустью и до боли знакомым табачным запахом, которые в сочетании пугают ее до мурашек под кожей. Она наклоняется к нему, осторожно касаясь его виска своими губами. Она виновата перед ним, так виновата, что не знает, как ей теперь быть. Искушение берет над ним верх, и после ее осторожных прикосновений Флок целует ее сразу же, пылко, жарко, языком проталкиваясь в ее полуоткрытые губы. Он не медлит, мнёт ее бёдра через грубую ткань брюк, расстёгивает ремни, тут же запуская ладони под одежду, будто в их распоряжении оставались лишь считанные минуты. Девушка принимает его жажду желаний, приоткрывает губы, впускает его, позволяя взять контроль над ней. Сама расстёгивает узкую рубашку, шарит руками в области груди, пытаясь на ощупь размотать тугую ткань, что стягивала грудь. Флок поднимается и подхватывает ее, закидывая себе на бёдра. Он ведёт языком по шее до подбородка, кусает ее, вжимает в стену, что она невольно всхлипывает от неожиданности. — Будь со мной! — взгляд глаза в глаза, от которого мурашит всю кожу, ей страшно, Флок никогда не отличался нежным нравом, но она сама поддалась ему, сама позволила. Флок снова припадает к ее губам, терзает их словно в смятении требовательными поцелуями. Он хватает её за волосы, натягивая их на кулак и оттягивая голову в сторону, открывая себе больше пространства для пылких поцелуев. Форстер оставляет на ее белоснежной шее ярко-лиловые отметины, обжигает их, сдавленно на них дыша, прижимает ее спиной к стене так, что дышать уже кажется совершенно невозможным. — Флок… пожалуйста, не так… не хочу так… Он не дает ей больше ни секунды, не позволяя даже договорить, опускает на пол и резко разворачивает к себе спиной, вжимаясь в неё всем своим телом. Ткань его рубашки неприятно царапает кожу, она вздрагивает, и он замечает, насколько она хрупкая и беззащитная, и ему хотелось бы спрятать её от всего мира, от титанов, от Йегера, от марлийцев, но он впервые осознаёт, что в первую очередь должен был спрятать ее от самого себя. Но времени что-либо исправить у него уже ни на что не оставалось. Форстер стаскивает с неё до колен белоснежные брюки, утыкается носом ей в шею. Пряжка его ремня, пуговица, ширинка джинс — все одним движением стягивает с себя вниз вместе с боксерами. Флок медленно, лениво перешагивает остатки одежды, пальцами впивается в ее бёдра, резко, собственнически притягивает ее к себе, упираясь членом в ягодицы, прижимаясь к такому желанному телу девушки. Ее трусики отправились вниз к ее брюкам. Флок вдыхает ее аромат, прикусывает за плечо, шепчет хрипло: — Как же вкусно ты пахнешь, ты просто не представляешь. Его ведёт от неё, он как и обычно теряет самообладание, ему хочется взять ее прямо здесь и сейчас. Взять ее только так, как ему хочется, как только он смеет ее брать. Эти мысли его с ума сводят, он языком линию ведёт от лопатки до уха, рукой крепко сжимает ее горло. — Бля-я-ять… убил бы! Убил! Он опускается рукой ниже, мнет ее грудь и снова возвращается по гладкой коже к шее, сжимая в этот раз сильнее, не позволяя и глотку кислорода проникнуть в ее лёгкие. Девушку трясёт от него, трясёт от необузданного первобытного страха, от его действий, ей хочется начинать умолять его, но все, что она успевает — это жадно ловить губами воздух. Она слышит его ухмылку позади, так ярко ощущает, как он балансирует с ней на грани, чередует ласки с грубостью, играет, снова и снова лаская ладонью грудь, оттягивая соски, поглаживая чувствительные ореолы, опять сжимает горло, а другую ладонь ведёт ниже. Она боится его, боится сейчас как никогда, но когда он касается ее клитора, заставляя ее невольно вздрогнуть, и стон непроизвольно срывается с ее губ, то она упирается ладошками в стену, вжимает в них лицо, лишь бы не шуметь так сильно, как он этого жаждет. Но Флок все замечает, проводит пальцами глубже, размазывая ее липкие соки по половым губам, играет с ней и резко вводит два пальца в неё. С ее напухших губ томно слетают первые стоны. Это и есть то, чего он добивался. Он победил! Флок не думая нагибает ее и сразу вставляет ей, срывая с нее сдавленный вздох. Она закусывает губу, упирается в стену, стараясь уловить его ритм, но толчки в ней слишком грубые, рваные, что каждый из них вызывает невольный всхлип. Он как обычно срывается на пике самоудовлетворения. Она выдавливает из себя сладкие стоны для него, как обычно имитируя удовольствие, сильнее прогибается в спине, стонет так развратно, лишь бы это быстрее прекратилось. Флок от этого с ума сходит, ещё сильнее впивается в девичьи бёдра практически до синяков, запрокидывает голову назад и стонет, стонет вслух. Она специально сжимает его, имитируя оргазм, и Флоку окончательно сносит крышу. Он вжимается в ее тело, впивается зубами в хрупкое плечо, срывая с ее губ сдавленный писк, начинает двигаться в ней так сильно и быстро. Пальцы с такой силой сдавливают ее бёдра, что становится больно. Флок напрочь себя уже не контролирует. Он с такой силой притягивает ее к себе, хватает за бёдра, натягивает на себя, что она еле удерживается на ногах. Форстер протягивает руку, хватая ее за горло, сжимая его очередной раз, на что она покорно закусила губу, позволяя делать с ней все, что он сейчас захочет. Форстер стонет, закрыв глаза, входит в неё особенно резко и глубоко, откидывая голову назад, и кончает. Кончает, как и всегда, с беспристрастным удовольствием, в неё, даже не думая о каких-либо последствиях, а после, шумно дыша, медленно опускает ее тело, пытаясь снова прийти в себя. — Прости, прости… я… — он разжимает пальцы на бёдрах, поглаживая тут же болезненные места, утыкается ей носом между лопаток, зацеловывает место укуса, шепчет как в бреду ее имя, все ещё дыша как загнанный зверь в последние секунды своей жизни, и как в агонии просит прощения. — Все… в порядке… Флок. Она разворачивается к нему лицом, коротко целует в губы, с трудом унимая дыхание, невольно довольствуясь тем, что все закончилось быстрее, чем обычно. Шею больно саднит, но она гладит его по огненным, влажным волосам, и снова чувство отвращения подкатывает комом к горлу. Отчаяние глушит собственное самообладание. Она не понимает, что ей делать и чего теперь бояться. Бояться того, что Йегер уничтожит весь остальной мир, или же что Жан, Флок и все остальные, кого она знает, больше не вернутся с этой войны. Форстер чувствует ее сомнения, вдыхает ее запах, утыкаясь ей в шею. — Бля-я-ять. Прекрати. Все будет в порядке… Мы верим в Эрена, он-то спасёт элдийцев. Сможем гордо говорить потом, кто мы такие, а не прятаться на этом убогом острове всю жизнь. — Гордо говорить? Кому мы это потом скажем, Флок? Горе трупов? — скривилась она. — Ты-то ведь не дурак, все понимаешь. Он молча опускает ее, выпуская из душных объятьев. Натягивает брюки, параллельно протягивает ей ее скомканную рубашку, что валялась на пыльном полу, оставляя ее без какого-либо ответа. Флок смотрит на неё, пока она покорно надевает белье и брюки, не проронив больше ни слова. Смотрит, как пара слезинок беззвучно катятся по скулам, капают на пол, на ворот рубашки, как она растирает их по бледным щекам, как злость вскипает в ее венах с новой и новой силой. Ему хочется запомнить, как ее короткие волосы небрежно спадают на лицо и как она нервничает, пытаясь убрать их за ухо, чтобы скорее убраться отсюда. У него у самого тошнота к горлу подбивает, но обсуждать ещё что-либо он больше не намерен. Она жалобно, уязвимо всхлипывает, прежде чем повернуться к нему спиной. — До встречи, Флок… — сбивчиво шепчет она, отдергивая ворот рубашки и медленно проворачивая дверную ручку. — Хотя нет, теперь уже точно, прощай.