13 глава «Друг без друга»
Зачем мне нужен город в котором тебя нет? Где, чтобы успокоиться, нужно сдаться. Но я так не хочу! Меня к тебе тянет! Скажи мне, почему мы должны прощаться?
Они вернулись утром, в пять пятнадцать уже сошли с поезда на перрон. Уставшие до жути, продрогшие, не выспавшиеся, но запредельно собой довольные. Женя вызвал такси до дома, обнял всех по очереди, на это раз не пропуская Лешу, и с глупой улыбкой на лице отправился домой, отсыпаться. В мечтах было проспать до вечера, отдохнуть и набраться сил. Конечно же о Ниженко он думал, но о разговоре в последнюю очередь. Для этого нужны были силы, нужен был трезвый разум, чтобы все свои мысли наконец-то в кучу собрать и до Тошика донести. Хотелось, конечно, всего и сразу, но Женя понимал, что так не получится. Один раз уже не вышло, и теперь следовало быть осторожнее. С Ниженко он всегда ходил по лезвию ножа. Дом встречал его уютной тишиной и далеко уже не первыми солнечными лучами. Весной светало рано, и Женя радовался этому, как ребенок. Он завалился на кровати, прямо под солнечное пятно, и вырубился почти сразу, как только его голова коснулась подушки. Снилась ему какая-то неведанная хрень, но это был самый сладкий сон за последние пару месяцев. Что-то очень теплое, что-то запредельно нежное, и среди всего этого тепла – Антон, нежно целующий его в макушку. Сон сложно было отделить от воспоминаний, но Женя и не пытался. Ему просто было хорошо. А потом его разбудил настойчивый звонок. Женя не хотел брать трубку. Он взглянул на часы, время едва ли доходило к пяти часам вечера. Из группы ему никто позвонить не мог, наверняка все еще отсыпались пятой точкой к верху. Планов никаких не было, со студии звонить не могли. В общем причин столь раннему (или позднему?) звонку не было, но трель мобильника начинала раздражать. Он перевернулся на спину и, кое-как разлепив глаза, потянулся к телефону. Номер был незнакомый. Вообще-то Женя такие звонки не берет, мало ли, но тут звонили настойчиво и уже, видимо, не первый раз. - Да? Что? – дружелюбно он, конечно же, не звучал. - Мильковский Евгений Геннадьевич? – Женя присел. Столь официальное обращение слегка напугало, да и на звонок от банка похоже не было. - Да, я, - он начал перебирать в голове кучу развитий событий. Забытое интервью? Может быть у него встреча какая-то назначена была? Или все-таки банк? - Вас из отдела полиции беспокоят. Мы нашли девочку, она заявляет, что ваша дочь, - Женя прикину. Конечно первой мыслью было, что это какой-то пранк, что-то внутри подсказывало уточнить, но сотрудник полиции его опередил. – Мильковская Мирослава Евгеньевна вам кем приходится? – мозг после долгого сна соображал туго, но одного имени хватило, чтобы понять. - Светленькая, шесть лет? – на самом деле он начинал молиться, чтобы его догадки оказались не верны. - Да, заявляет, что вы ее отец, - Женя выдохнул. Это уже было что-то новенькое. - Диктуйте адрес, я сейчас приеду, - Женя соскочил с кровати и вытащил из тумбочки первую попавшуюся тетрадь. Хорошей было привычкой всегда иметь под рукой ручку с бумажкой, для всяких важных мыслишек. Полицейский продиктовал адрес. Женя не понимал что происходит. Почему Мирослава в полиции? Почему назвала его своим отцом? Но все эти вопросы сейчас могли подождать, потому что главным для Жени было то, что малышка сейчас в отделении, и где, черт возьми, Ниженко? Хороших мыслей, увы, не было. Был только окутавший его в одно мгновение дикий страх. Вдруг с Антоном что-то случилось? Вдруг он понятия не имеет, что Мира потерялась снова? Может он в очередной раз оставил ее на не очень ответственного друга? Тогда он собственноручно Ниженко придушит, потому что, блять, не первый раз только на его памяти. Злиться сейчас Женя не имел права, он в жизни Тошика не учувствовал шесть лет, и не ему, наверное, было судить, но в то же время Мира за столь короткое время стала ему совсем не чужой. Было понятно, что дело здесь в Антоне, но сейчас это не имело никакого значения. Ему было страшно даже представить, что чувствовал ребенок, оставшийся в казенных стенах совершенно один. Ребенок к этому не привыкший. Пока он собирался и искал ключи от машины, в голову лезли совсем невеселые воспоминания из собственного детства. В кпз он, конечно, ни разу за детство не попадал, но зато бывал в инспекции пдн, что тоже приятным воспоминанием не назовешь. Из того дня он отлично помнил только холод табуретки и огромную тетку с бородавкой над бровью, которая заставила его раздеться до трусов, чтобы проверить его на побои. Ему тогда едва ли исполнилось шесть, а маму хотели лишить родительских прав. Он помнил, как плакал и просил вернуть его матери. Это было худшим моментом его детства. Даже вечные пьянки нерадивых родственников пугали тогда не так. А что сейчас чувствовала Мира, которую Ниженко в силу своих возможностей, но все-таки растил в уюте и любви? Страшно было представить. Он летел по улицам Москвы, собирая все радары и камеры. На штрафы было плевать, на все плевать было, просто хотелось забрать ребенка. А еще нужно было позвонить Ниженко. Женя это и сделал, набрав его контакт на светофоре. Гудки шли долго, Женя успел обосраться от страху пару раз, все еще не представляя себе, куда мог деться Ниженко и почему все-таки Мира осталась одна на улице в шесть, блядских, часов вечера. Трубку взяли только на втором звонке. - Ниженко?! – на том конце было слышно какое-то шуршание, а после многозначный всхлип. Женя все понял. – Антон! Мира в полиции! Я сейчас еду туда, адрес вышлю! - Откуда..- Женя его не дослушал. - Все потом, - он скинул звонок и оправил Антону геолокацию, отмеченную в картах еще дома. На самом деле он не знал, как Антону происходящее объяснить, он сам все еще ни хрена не понимал. Ему нужно было увидеть Миру, убедиться, что с ней все хорошо, и потом уже выяснить какого хрена она не сказала ментам имя собственного отца. Что у них вообще здесь произошло за этот сраный месяц? Машина затормозила у крыльца участка с диким скрежетом. Женя только на ручник ее кинуть успел, как она заглохла. Конечно тачка ему за такое обращение спасибо не скажет, но сейчас он об этом совершенно не думал. Он влетел в отделение, как в задницу укушенный, но дальше коридора его, естественно, никто не впустил. - Мужчина, вы куда? – нужно было прийти в себя, он уже здесь, а значит все почти хорошо. - Мне позвонили, что нашли девочку! Миру Мильковскую, - женщина смерила его презрительным взглядом. - Да, привезли одну, бабка нашла, но уже выяснили, что отец другой, - Женя выдохнул. - Да, ее отец Ниженко Антон, он уже едет сюда, - женщина кивнула. – Я могу увидеть ребенка? – по взгляду работницы было понятно, что может он только «хуйца соснуть». Женя ненавидел полицию, вот за такое отношение к гражданам ненавидел. - Ребенка выдадим только папаше, можете подождать на скамье, - Мильковский оглянулся. - Послушайте, она ведь напугана..- его прервали. - Только отцу, - он психанул. Это было несправедливо. Ему орать хотелось, а еще разнести весь этот отдел к чертям собачьим. В последнее время эти два состояния были в порядке вещей, а всего лишь стоило снова впустить в свою жизнь Ниженко. Нет, самому снова влезть в жизнь Ниженко. - Женя! – голос Тошик вывел его из ступора. Он залетел в отдел в компании двух полицейских, и у Мильковского не осталось вопросов к тому, где Ниженко все это время пропадал. Выглядел он мягко сказать отвратно. Весь всклоченный, одежда измятая и грязная, будто лазал по помойкам, кеды мокрые, и все лицо опухшее и красное от слез. Сердце предательски екнуло, и все претензии к Антону отпали разом. Осталась только немыслимая жалость, а еще страх за него. Все еще дикий страх. Женя кинулся к Антону, и, тот даже спрашивать ничего не стал, только схватился за него, как за спасательный круг и затрясся в руках Мильковского. Он рыдал, а Мильковскому только и оставалось, что гладить его по запутанным волосам и стараться не выглядеть при этом слишком по-гейски. Им тогда уж точно никто ребенка не отдаст. - Все-все, тихо, нашлась, все хорошо с ней, - Тошик скулил. Женя все еще ни хрена не понимал, но было так больно за него. – Давай, успокаивайся, они только тебе ее отдадут, незачем ее еще слезами пугать, - Тошик закивал. Он вытащил из набедренной сумки паспорт и пошел к той самой противной сучке за стойкой. Женщина приняла его документ без особого желания, да и Ниженко смерила самым презрительным взглядом. - Хорош папаша, стена в подъезде краше, - Мильковскому снова захотелось на нее наорать, правда закон пока не был на их стороне, поэтому он держался. Женя отлично понимал последствия произошедшего. Ниженко вполне себе могли поставить на пдн, а это ничем хорошим обычно не оборачивалось. Уж Женя знал это не понаслышке. - Послушайте, женщина, я ищу ее с самого утра, можно мне уже, пожалуйста, забрать мою дочь? У меня нет сил выслушивать ваши комментарии в мою сторону, - было даже удивительно, что Ниженко смог подобрать столько адекватных слов и сам все еще на нее не сорвался. Возможно он и правда просто до жути устал, а, возможно, все-таки изменился? Что-то в нем уж точно поменялось. - Валя, девчонку приведи! – она крикнула кому-то в сторону коридора, а сама выхватила паспорт из рук Ниженко. Женя ждал, когда Миру приведут. Ему просто хотелось на нее взглянуть, потому что сердце все еще не успокаивалось. – Значит потеряли ее в десять? - Пол одиннадцатого, - она что-то записала себе на лист. - Виталь, ты его оформлял? – Женя перевел взгляд на одного из полицейских, которые приехали с Ниженко. Он только представить мог, какой ужас Антон пережил. Искать ее с одиннадцати часов! Жене снова захотелось его обнять, но сейчас было не до этого. Он только тенью плелся за Ниженко. Когда в коридор выбежала Мира, он даже не понял. Она пронеслась как ураганчик и с силой вписалась в Тошика, чуть не сбивая отца с ног. Тошик упал на колени, схватил ее, прижал к себе и снова заревел. Женя чувствовал себя немного лишним, и в то же время больше всего его бесили безразличные взгляды, направленные на них. Хотелось закрыть их, спрятать, хотелось их обоих защитить. Женя впервые поймал себя на этом чувстве, оно кардинально отличалось от всего, что он когда-либо чувствовал к Ниженко, к матери, к своим родным. Это чувство было схоже с тем, что он представлял, когда изредка мечтал о своей семье. Какое-то ебанутое счастье вперемешку с горечью на конце языка. - Папочка! Прости меня, пожалуйста, я не буду так больше! Я не буду! И кашу буду есть! И на ручки проситься не буду! И баба Тоня тебя суп варить научит! Ты только, пожалуйста, не злись больше! А я больше никогда-никогда никуда уходить не буду! – Мира ревела, а у Жени сжималось сердце. - Прости, - Тошик больше ничего выдавить не смог, только слезы глотал. - Документы заберите, - Женщина отдала паспорт Антона Жене в руки, и больше ничего не спрашивала. Он понимал, что отделались они легким испугом, но, чтобы никого больше не смущать, решил Ниженко все-таки побыстрее увести. - Тош, пойдемте, - он аккуратно потрепал Антона за плечо, а Мира, видимо, заметила его только сейчас и снова, почему-то, заревела. - Я наврала о тебе, - всхлипнула она. – Я хотела, чтобы они тебя нашли, потому что с тобой всегда лучше, но я не хотела, чтобы папа плакал, - Женя окончательно запутался, но решил прямо здесь в этом не разбираться. - Все хорошо, ты нашлась, папа нашелся, я тоже здесь, так что давайте, поднимайтесь и поедем домой, - полицейские уже странно на них косились. Женя понимал, что поводов они дали дохрена и больше, так что нужно было сматываться. – Пойдем, Антон. - Да, да, сейчас, - Тошик поднялся на ноги вместе с Мирой. Его слегка шатало, и Мильковскому пришлось придержать их обоих в дверях. Не хватало еще, чтобы они его каким-нибудь наркоманом посчитали. - Дядя Женя, а ты не злишься на меня? – Мира смешным воробушком сидела у Тошика на руках, обвивая его шею тонкими ручками, и говорила, слегка выглядывая из-за плеча. - Не злюсь конечно, солнце, как я могу на тебя злиться? – Тошик их будто бы и не слышал, только прижимал ее к себе крепче и, как будто, пытался ей надышаться. Женя даже представлять не хотел какой ужас он пережил, ему и этого получаса хватило с головой. - Ты поедешь с нами? – Женя кивнул. - Конечно, - он открыл Антону заднюю дверь, помогая усесться с малышкой на руках, а та не спешила слезать. Она выглядела лучше, чем Антон, если не считать красных от слез глаз. - Меня баба Тоня к себе взяла, мы у нее кушали, а потом играли, пока она полицию ждала. Баба Тоня хорошая, только к ней внуки не приезжают, а я обещала приезжать, - Мира щебетала что-то с заднего сиденья, а Мильковский пытался это в голове уложить. Антон же явно пропускал все мимо ушей, и Женя ему это прощал. Он сам ему потом все перескажет, как только Тошик придет в себя. - А что за баба Тоня? – машина завелась, как не странно, с пол пинка. Обычно после того, как глохла, еще пару дней мозг выносила, но тут, видимо, даже техника поняла, что вопрос был между жизнью и смертью. Он даже представить себе не мог, что было бы, если б они Миру сегодня не нашли. Что стало бы с Ниженко, если бы в эту ночь его девочка не ночевала дома. Он бы и сам, наверное, сбрендил. - Она меня забрала, когда я плакала. Она хорошая, очень хорошая! Я хочу, чтобы она моей бабушкой была вместо ба! – Тошик на этой реплике немного встрепенулся. Женя понял, что речь шла о матери Антона, и стало как-то совсем неуютно. Женя помнил, как познакомился с ней. Они тогда впервые выступали с концертом в Киеве, и мать Ниженко пришла на него, но простояла с самым недовольным лицом у сцены, так ни разу и не натянув улыбку. После концерта она сказала Тошику, что поют они какую-то хрень, и музыка у них дурацкая. Женю это тогда задело лично, но еще больнее было за Антона, который молча ушел домой, а после не вылезал из-под одеяла до вечера. Второе их «знакомство» тоже произошло не лучшим образом. Антон с чего-то решил, что будет правильным рассказать матери о Жене. Мильковский отговаривал его, но в итоге тот все равно пошел. Стоит ли говорить о том, что Жене пришлось выслушать от этой женщины? Она обвиняла его во всем, в том, что это он подсадил Антона на алкоголь, в том, что это испортил ее «мальчика», обвиняла его в растлении. Женя не выдержал. Аргумент о том, что это ее мальчик его поебывает слегка привел дамочку в себя, но тоже ненадолго. Правда Женя после этого с ней ни разу не говорил, да и Антон, насколько он помнил, пару лет с ней вообще не общался. Но, получается, малышка ее знала, а значит какие-то связи с матерью у Ниженко остались. И Женя понятия не имел радовало ли его это, или больше расстраивало. - Нужно будет найти ее, отблагодарить, - Тошик, кажется, наконец-то пришел в себя. Мильковский кивнул. На самом деле он не знал, как реагировать. Может, если бы бабушка эта Миру не забрала, то и нашли бы ее быстрей? А может если бы Мира не соврала насчет отца? Сейчас винить кого-то было бестолку, главное, что все закончилось хорошо. - Купим ей конфет, чтобы ей грустно не было, - Женю болтовня малышки немного расслабила, да и Ниженко, вроде как, очнувшийся, тоже. Но только сейчас он понял, что понятия не имеет куда ехать. - Тош, а ты где живешь? – все внутри сжалось в ожидании ответа. Наверное, больше всего на свете Женя боялся, что Ниженко назовет адрес их старой квартиры, но он назвал другой. В совершенно другой стороне. - Там напротив парка, - Мильковский кивнул. Значило ли это, что Ниженко тоже бежал от воспоминаний? Наверное, это было ясно и так, всем им хотелось забыть ужас произошедшего шесть лет назад, и было бы совсем глупостью оставаться в той квартире, пропитанной насквозь их общей болью. С той страшной облезлой ванной, в которой он однажды чуть не потерял Антона. Они добрались до дома Антона быстро, Женя больше не вмешивался в их тихий диалог на заднем сиденье, сам только обдумывал про себя слова Мирославы, и как-то гадко на душе становилось. Он не был в теме их конфликта с Ниженко, но кое-что уловить успел. Успел снова вспомнить себя, маленького и потерянного, и так нелепо переложить волнения Мирославы на свои собственные. Возможно он был неправ, но в чем-то смысл был. Женя понял, что Мире катастрофически не хватает любви, ей не хватает одного только Тоши, потому что вокруг нее, в тот крутом садике, куда водит ее Ниженко, дети из полноценных семей. Потому что мать Ниженко не была с ней ласкова никогда, и какая-то бабулька с улицы оказалась для Миры намного ближе, и даже за такой короткий срок в голове малышки закрепился ее положительный образ. Женя помнит, как сам в свое время цеплялся за людей, проявивших к нему хоть сколько-то мнимой заботы. Он и сейчас цеплялся, да только ни хрена хорошего от этого не имел. И меньше всего на свете он желал бы этому комку на коленях Ниженко такой же участи, как себе. Всю жизнь цепляться не за тех, всю жизнь искать ту безусловную, бескорыстную любовь, которую можешь получить только от самых родных. Которую Женя после матери видел только в Ниженко, и то искаженную болезненной зависимостью. Нет, он больше об этом не жалел, но будь в нем хоть капельку больше тепла, больше это законсервированной любви, многое можно было бы исправить еще «на пороге». - Приехали, - он припарковал машину на стоянке и заглушил мотор. К моменту, как они въехали во двор, Мира уже уснула, и Тошик, приложив палец к губам, одним кивком указал Жене на дверь – открыть. - Достань ключи, пожалуйста, - Тошик вылез из машины, все так же прижимая уснувшую девочку к себе, и кивнул на сумку, висящую на поясе. Женя открыл ее как можно аккуратнее, и, подцепив пальцами ключи, повел их за собой, абсолютно при этом не зная куда идти. - Снимаете? – он почему-то подумать не мог, что Ниженко квартиру купит. Ну, это казалось ему не свойственным, но дело было в том, что о новом Антоне Женя ничего не знал. - Купил, - Тошик указал ему на нужный подъезд, а после сразу же повел к лифту. Все это казалось Мильковскому вырезкой из странного фильма. Он был здесь неуместен, ему казалось, что он неуместен. Эта «новая жизнь» Антона не предполагала его здесь появления, он это отлично понимал, но в то же время не мог остановиться, не мог себя остановить. Оставить их одних, довести до двери и вернуться домой. Это было бы правильно, ведь они с Ниженко так и не поговорили, и сегодня не поговорят, потому что Антону хватило стресса, потому что сам Женя так и не собрался, так и не был готов к разговору, который должен был снова перевернуть их жизнь. Их, одну на двоих. - Проходи, я сейчас, уложу только, можешь на кухню пока идти, - но Тошик не дал ему открыть рот, хотя Женя уже обирался прощаться.