Этот хороший вопрос...

      В его скромном жилище с гуляющими сквозняками зимой всегда было слишком холодно, а летом — слишком жарко. А сам дом был пусть старый, но крепкий, нуждался лишь в косметическом ремонте да решительном обновлении коммуникаций, в первую очередь проводки, и это было единственное, что могло подвести его под категорию «аварийное жилье». И бесило больше всего, потому что принесенный с самыми благими намерениями обогреватель привел Се Ляня в ужас, ведь мгновенно перегрузил электросеть. Пришлось решать этот вопрос радикально. Попутно подлатав стены и сменив половую плитку на новую… что делать ни один из них не умел, конечно же, и пришлось научиться перестилать полы.       Впрочем, Хуа Чэн мог с этим мириться, не такая большая проблема. Даже не проблема вовсе, так, кучка незамысловатых пустяков, неприятно осложняющих жизнь. В том была даже какая-то своеобразная романтика, не рай в шалаше, конечно, но всё же, уютное гнездышко лишь для них двоих, облагороженное совместными усилиями. В определённом смысле спасение от окружающего мира… Хуа Чэна здесь даже рабочие звонки не тревожили, и вовсе не потому, что он выключал телефон — будто сама жестокая реальность боялась тронуть холодной, отрезвляющей рукой. А может, просто его заместитель и правая рука был достаточно умный и понятливый, чтобы не дергать своего босса в такие моменты, себе дороже выйдет.       Он мыл посуду, когда Се Лянь подошел и обнял его со спины, привстав немного на носочках и пристроив подбородок на его плече. Хуа Чэн, немного жалея, что руки в этот момент все в пене, повернул голову и поцеловал его в висок.       — Сань Лан.       — Мм?       — Есть кое-что, о чем я хотел бы тебя спросить.       Хуа Чэн на секунду закостенел, мысленно перебирая возможные варианты, чем вызвал тихую усмешку, затем расслабил плечи и продолжил скоблить тарелки. Вода была теплая, значит, новый бойлер работал, а это одним «пустяком» меньше.       — Спрашивай, не стесняйся.       — Хорошо. Тогда слушай, — Се Лянь прижался к его спине, крепко обхватив руками в талии. — Недавно кое-что произошло.       Хуа Чэн опять на мгновение напрягся всем телом. Когда Се Лянь рассказывал что-то таким спокойным и серьёзным тоном, это априори вызывало беспокойство.       — Не тревожься, ничего страшного не случилось. Помнишь, я рассказывал, что иногда помогаю возводить декорации для съемок? Фирмы-субподрядчики частенько нанимают дополнительных рабочих, если сроки поджимают, это интересная подработка, и легче, чем на стройке… я встретил там кое-кого. Точнее, меня кое-кто узнал.       Се Лянь улыбнулся, чувствуя, как вновь напряглась спина, на которую он опирался. Хуа Чэн тихо и многозначительно выдохнул, взялся за края раковины и переступил с ноги на ногу, будто бы заранее готовясь к чему-то неприятному. Он был босиком, только лишь в носках — пол тоже теперь был теплый, и в такой простой одежде, в джинсах да рубашке, походил на послушного ребенка, помогающего по хозяйству в выходной день. Даром что вырос этот «ребёнок» почти под два метра ростом. Без своих вычурных красных костюмов и тяжелого парфюма, без всех тех мелочей, собирающих такой властный и опасный образ, никто бы не признал в нём грозного хозяина «Призрачного Города», как называли тот обширный район за красными воротами, где можно было найти что угодно для развлечения и ведения бизнеса и который был как бельмо на глазу у местных властей.       — И?       — И тот, кто однажды уже пригласил меня на вершину, предложил мне попробовать взобраться туда ещё раз.       Мало кто знал его имя и даже как выглядит эта загадочная персона, он не мелькал в публичном пространстве, но одно было известно всем — именно этот господин стоял за возвышением каждой выдающейся и прославившейся личности, будь то актер, певец и даже просто модель. Каждый прошел через его руки, был взвешен, измерен и оценен по талантам. Говорили, что если этот человек заметит тебя, если ты удовлетворяешь его требованиям и пройдёшь назначенное им испытание — он вознесет тебя на самую вершину шоу-бизнеса, а провалишься и не оправдаешь ожиданий, то сгинешь в безвестности, так и не дотянувшись до света софитов. Персонаж пугающий, влиятельный и столько же таинственный, о нём натурально ходили легенды среди его подопечных, и потому этого господина прозвали не иначе как Небесной Карой. Той, что провожает в «Небесные чертоги».       Се Лянь впервые встретился с ним, когда ему ещё не было и восемнадцати. Отчасти, в том была заслуга его происхождения — поистине благодатная, благоприятная обстановка, семья, не знающая нужды ни в чем, сосредоточившая в себе немалые влияние, известность и богатства, учителя, требующие и подающие пример. Как плодородная земля, в какой при должном уходе взрастут прекрасные цветы. Единственная проблема была в самом статусе — это накладывает определённые ограничения, ведь когда на тебя нацелены тысячи глаз и сотни камер, нужно вести себя соответственно. Положение обязывает, это верно, поскольку благородство зиждется не на правах, а на обязанностях и на ответственности. Впрочем, Се Лянь проблем не доставлял — в отличие от своего двоюродного братца, которого можно и стоило бы сравнить с чирьем на императорской заднице, что-то такое неприличное и неуместное, что обсуждать так же неудобно, как сидеть на этом. Красивое лицо и внешние данные лишь приукрасили то естественное изящество и таланты, что в Се Ляне воспитали. Он будто был рожден для всеобщего почитания. Господин «Небесная Кара» в этом не сомневался ни секунды, избрав его среди сотен таких же благолепных, выдающихся и, несомненно, достойных.       Ему не было и восемнадцати, когда он явил себя во всем своем великолепии, снискав известность и славу. Именно так однажды просыпаешься звездой первой величины, исполнив лишь одну-единственную роль. Первая же кинокартина, в которой он принял участие, собрала целый ворох наград и поместила его имя во все заголовки новостных изданий. Было время, когда нельзя было пройтись по городу, не увидев его изображение на рекламном баннере. Всё это обрушилось на него так внезапно, словно из рога изобилия, и, возможно, погребло бы под собой, как пророчили завистники и недоброжелатели, ведь популярность губит неокрепшие умы, — однако он не успел даже почувствовать вкуса побед. Вполне заслуженных, кто бы что ни говорил, потому что удача тоже составляющая успеха, и её не стоит стыдиться. Но он не успел. Он упал с этой вершины так же быстро, как взлетел на неё. И эта война, развернувшая в масс-медиа, будто лишила его возможности не только летать, но даже ходить, поломав ноги.       Сложно сказать, с чего всё началось, и был ли тот политический скандал отправной точкой в череде бедствий, обрушившихся на его семью и его самого, или лишь звеном в многочисленной цепи неудач. Но это было как трясина, в которую чем больше барахтаешься — тем глубже погружаешься. Пока не достигнешь дна. И имя Сяньлэ утонуло вместе со всем, что он считал таким надежным, верным и незыблемым, было поставлено на колени, попрано и растоптано, как порог, об который вытирают ноги.       Се Лянь всё ещё прекрасно помнил, что им двигало в ту пору. Он хотел помочь своей семье, тогда ему казалось, что он почти всесилен, что правда на его стороне и что люди способы понять такие простые вещи. Что добродетели, о которых писали древние мудрецы и философы, и моральные ценности — не пустой звук. Что люди могут вести себя по достоинству, а не как последняя шваль. Что они не обладают памятью золотой рыбки, забывающей хорошее спустя пять секунд, и не похожи на стаю гиен, противно гавкающих с обочины.       Тогда он ещё не знал, что вешаться лучше на широком полотне штор или крепкой, тугой веревке, или прочном проводе, который удавит и не оборвется под весом тела. Да и хорошо, что не знал.       — А что об этом думает гэгэ? — спросил Хуа Чэн, поставив на хорошенько протертый стол чашку чая, и сел напротив, вольготно закинув ногу на ногу. Ему с его ростом было не очень удобно за таким столом, колени почти упирались в перекладину, так что он обычно садился полубоком, подпирая голову кулаком.       Се Лянь вздохнул, повертев посудину в руках, щупая её теплые края. Очень не хватало чайного пакетика, которым можно было бы занять пальцы, дергая за ниточку и сгибая ярлычок.       — Я не знаю, правда. С одной стороны… несмотря на то, чем всё закончилось, это бы приятное время в моей жизни, оставившее немало хороших воспоминаний. Но с другой… ты не знаешь, Сань Лан, и это к лучшему, но в прошлом я натворил немало бед. И многих подставил под удар, — Се Лянь замолчал, перебирая в памяти те события. Многие до сих пор считали, что это был нервный срыв, а некоторые говорили, что он просто показал свою истинную, испорченную натуру, но в действительности он поступил так преднамеренно. Уничтожил свой сценический образ и репутацию, устроив скандал в отношении главы агентства, за что его и выставили вон, как преступника.       — Я не хотел бы снова доставлять те же проблемы и беспокойства людям, которые…       — Гэгэ. Не думай слишком много, просто делай, — посоветовал Хуа Чэн, подперев голову кулаком, и с непоколебимой нежностью посмотрел на него. Во взгляде сквозила едва заметная, задорная насмешка, беззлобная, как над растерянным ребенком, которого нужно просто подтолкнуть в спину, и он справиться со всем сам.       Три дня прошло, прежде чем Се Лянь, собравшись с силами и бросив рассерженное «Да чего я боюсь-то, в самом деле! Хуже, чем уже случалось, быть просто не может!», решился переступить порог агентства. Горделивое название «Небесные чертоги» ему вполне подходило, здание выглядело внушительно и величественно, достойно внимания настоящих небожителей. Зеркальное стекло, заключенное в ажурной рамной конструкции, лучилось под солнцем, а холл пусть выглядел дорого и роскошно, как-то умудрился избежать банальной пошлости, цыганщины, и его убранство не казалось нарочито вычурным. Богатым, это да, и степенно важным, потому что всё то же «положение обязывает». Дворец должен выглядеть как дворец, если это дворец.       Впрочем, Се Ляню от того не было ни горячо ни холодно, и беспокоили его совершенно иные мысли, нежели переживания о том, насколько его присутствие уместно здесь. Это в первый раз такие места вызывают восхищение и бурю разнообразных эмоций, а во второй и третий раз уже как-то не очень. Се Лянь прекрасно знал, где находится, этот холл мало изменились за те годы, что он провёл настолько далеко отсюда, что даже сам небоскреб едва виднелся за окружающими фасадами. Тем более, он пришел сюда по приглашению и никто бы не посмел его прогнать. Хотя он невольно подумал, что Сань Лан был прав насчет костюма. Даже если это не было официально установленным дресс-кодом или негласным общепринятым правилом, всё равно встречают ведь по одежке. Но, во-первых, он отвык носить такую одежду настолько решительно, что, облачившись в дорогой костюм, не мог двигаться как обычно, физически ощущая себя не в своей шкуре. А во-вторых, считал, что важнее кто как себя ведет, а не как обряжен. Он был одет вполне прилично, а главное — удобно, а если кому-то казалось, что он выставил себя дураком, заявившись на собеседование в привычном мягком свитере и брюках, то это их проблемы. Се Лянь не боялся выставить себя посмешищем или оказаться в неловкой ситуации — его больше волновало, как бы кто-то другой из-за него не попал в неудобную ситуацию. Его самого не задевало, что о нём думают, в мире вообще осталось не очень-то много вещей, способных пошатнуть его дух и как-то уязвить… разве что Хуа Чэн, он это проделывал с завидной регулярностью… в остальном же Се Лянь был непоколебим, как гора Тайшань. Достигшие просветления заклинатели обладают меньшим душевным покоем, чем он.       Не страх, не смущение и не чувство неуместности, его одолевали сомнения, а так ли ему это нужно?.. Он не стремился сюда — и всё же здесь, в третий раз, тогда как иным и единственный не перепадет даже за десять жизней. А раз всё-таки пришел, то нужно постараться оправдать взятые на себя обязательства, даже если это просто визитка и малозначимое обещание, которое легко забыть и сделать вид, что ничего не было.       Он потолкался в холле немного, так и не приблизившись к стойке регистрации, хотя именно это и должен был сделать. Подойти и сразу же сказать, что у него назначена встреча, но для себя Се Лянь объяснил это простым нежеланием мешать, ведь людей было много, буквально каждую минуту кто-то приходил и кто-то уходил, вероятно, денек в агентстве выдался кипучим, даже журналисты с камерой мелькнули — их немедленно проводили куда-то на верхние этажи. И он не ожидал, что когда потребует минуточку внимания для себя, вызовет такой ажиотаж самим своим присутствием.       …— И что в итоге? — спросил Хуа Чэн, разглядывая витрину и с таким критическим выражением лица созерцая одежду на манекене, словно решая, достойна она существовать или нет.       — Пока ничего, — Се Лянь аккуратно свернул обертку несколько раз и бросил сальную бумажку в мусорку, ради которой они и остановились в этом месте. На выгодно подсвеченные витрины бутиков Се Лянь не обращал никакого внимания, больше заинтересованный своим яичным блинчиком. Начинка оказалась… занимательной. И кажется, немного островатой, потому что губы и язык покалывало, побуждая желание ещё что-нибудь попробовать. Жаль лишь, что базар с едой остался позади. — То есть, Линвэнь сказала, что вопрос решенный, мою кандидатуру уже утвердили и это лишь формальность, но пробы всё равно состоятся, и мне нужно там появиться.       — Хм. Когда?       — Скоро, — уклончиво ответил Се Лянь, утирая салфеткой уголки губ и отправляя её туда же в урну, вслед за упаковкой. — И, возможно, мне понадобится твоя помощь.       — Да-а? — Хуа Чэн улыбнулся, слегка подбоченившись. — Если я чем-то могу помочь, то с радостью, гэгэ. — И тут же добавил, ткнув в сторону бутика оттопыренным большим пальцем:       — Может, зайдем? Вдруг приглянется что.       Се Лянь скептически покосился на вывеску и заглянул внутрь сквозь стекло. Такие места ему не сильно нравились в принципе, он бы предпочел обычный вещевой рынок, где не торговаться — себя не уважать.       — Гэгэ, слишком много мыслей. Мы ведь гуляем, просто смотрим. Давай зайдем.       Хуа Чэн толкнул стеклянную дверь и, подхватив Се Ляня под руку, завел его внутрь.       Помещение больше походило на обычную комнату в чьей-то квартире, нежели на магазин. Мягкое, довольно уютное освещение, после красочных вывесок на улице казалось даже как-то слишком темно, мебель для удобства посетителей, а на полки и стенды даже не сразу обращаешь внимание. Вещей не много, по одной или две штуки рядом, и ни одна не повторялась, так что Се Лянь почувствовал себя так, будто очутился в чужой гардеробной. И, само собой, немного растерялся, как только Хуа Чэн отпустил его руку.       Пока он осматривался, неловко теребя закрывающий шею шарф, к Хуа Чэну подошла работница магазина, предложить свою помощь в выборе и подборе одежды, и тот сразу же загрузил её своими указаниями, прямо как собственного секретаря и помощника. Се Лянь и опомниться не успел, как оказался с целым ворохом вещей в руках, а вежливая девушка показывала ему, в какой стороне примерочная, желая туда проводить.       — Не нравится? — спросил Хуа Чэн, обеспокоенно сведя брови, глядя на то, как он рассматривает одежду, оказавшуюся у него на руках.       — Нравится, просто… мне кажется, такое больше подойдёт тебе, Сань Лан, — с этими словами Се Лянь приложил к его груди плечики с расправленной по ним рубашкой. Хуа Чэн вновь двинул бровями. Говорят, подлецу всё к лицу, и он был просто олицетворением этого выражения о том, что красивому и обаятельному человеку подойдёт любая одежда. Такой — любой выбранной личине будет соответствовать.       — Раз гэгэ так считает, тогда примерю.       Стоя перед длинной тяжелой шторой, хотя здесь было, где присесть и с комфортом расположиться, вообразив себя на показе мод, Се Лянь немного нервничал. Не столько из-за места, сколько из-за персонала, настойчиво уговаривающего оставить верхнюю одежду и интересующегося, не нужно ли ему что-то ещё. Се Лянь не любил утруждать людей попусту, такое обычно превращалось в излишне учтивый обмен любезностями, коему конца не видно. Плюс, его всё ещё немного беспокоило, не оставил ли он отпечатков на лёгкой ткани, ведь он только что ел довольно-таки жирный блинчик, и масло могло остаться на пальцах.       Когда долгое молчание пересилило его терпение, он протянул руку, взявшись за край шторы, и позвал:       — Сань Лан? Ну как?       Ответа не последовало, и Се Лянь, не видя в этом ничего плохого или странного, попросту отдернул занавеску в сторону, чтобы взглянуть самому. Ему и в голову не пришло, что хватит лишь одного слова, чтобы сделать ситуацию странной и неловкой.       — Как смело, гэгэ. А если бы я был без штанов?       Се Лянь моментально вернул штору на место и даже отвернулся, прикрыв лицо рукой. Из-за тканевой перегородки донесся негромкий, беззлобный смех.       — Гэгэ. Я ничего такого не имел в виду.       Хуа Чэн чуть приподнял край шторы, мягко приобнял его за талию другой рукой и затащил к себе, прижав спиной к своей груди.       — Сань Лан… — тихо ахнул Се Лянь, хватаясь за обнявшие его руки, опасаясь как бы не наступить ему на ноги, так резко шагнув назад и опёршись на него.       — Я смутил тебя? Прости.       — Нет, совсем нет, просто… я, наверное, никогда к этому не привыкну.       — К чему? — спросил Хуа Чэн, слегка склоняя голову, чтобы взглянуть ему в лицо.       Се Лянь развернулся в кольце его рук, сложив ладони на грудь, и опустил взгляд, уткнувшись им в ямочку между ключиц. Хуа Чэн всегда казался немного прохладным на ощупь, и случайные прикосновения оставляли спорное ощущение, но если задержаться немного в таком положении, то начинаешь чувствовать под пальцами пробивающийся сквозь его бледную кожу жар. Довольно низко, спускаясь к центру грудины, на обычном плетеном шнурке, похожем на косичку, висела сережка с красной бусиной.       Се Лянь погладил кончиками пальцев тонкие и аккуратные чернильные линии, пролегшие в коже, словно сосуды. В распахнутых полах рубашки они виднелись только у ключицы, парой ломких веточек спустившись с левого плеча, и на ребрах с правого бока, там их было больше. Длинная цветочная ветвь с маленькими белыми цветками пересекала его спину, точные лёгкие штрихи красным рисовали дождь, под тяжестью которого изгибались лепестки, и целый рой бабочек с полупрозрачными, лишь обозначенными контуром крыльями пытался прикрыть хрупкие цветы, дабы их не побило этими кровавыми каплями.       Он вдруг подумал, что так до сих пор и не видел эту татуировку целиком, в отличие от той корявой надписи на предплечье, и тут же сказал об этом.       — Да пожалуйста, смотри сколько угодно , — Хуа Чэн лишь пожал плечами, сбросил рубашку, обнажившись по пояс, и повернулся спиной.       Многие до сих пор относились к подобным модификациям тела предвзято, особенно люди старшего возраста, но Се Лянь видел прежде всего произведение искусства, таящее в себе историю и определённые смыслы. Сделавший эту татуировку человек был художником, умелым и талантливым, даже пусть использовал иглы, а не кисть. Он иногда забывал, что ему самому давно не двадцать, и что люди возраста Хуа Чэна обычно называют людей его возраста «дядями» — просто в последнее время некоторые события заставляли его чувствовать себя неопытным семнадцатилетним мальчишкой.       Его руки сами собой, подчиняясь чувству, скользнули вдоль спины Хуа Чэна, следуя за взглядом. Изредка подушечки пальцев натыкались на полоски шрамов, спрятанные под краской. У Хуа Чэна была бурная юность, расписавшаяся на теле не раз и не два, но рисунок выглядел цельным, нетронутым, а значит, шрамы были старые, и он давно не ранился настолько сильно, чтобы остались следы. Это радовало, так или иначе. Учитывая образ жизни, который тот вел, Се Лянь не мог не беспокоиться. Он давно перестал быть наивным глупцом, которого шокирует само существование преступности, игорного бизнеса и борделей, и что кто-то может за всем этим стоять, пороки всегда были и будут частью человеческой натуры, и он не осуждал такой выбор. В чем-то Се Лянь даже был согласен с Хуа Чэном — уж лучше он будет контролировать эту темную сторону жизни и следить за порядком, нежели кто-то другой наведет здесь свои собственные порядки. Поначалу Хуа Чэн сильно беспокоился, как Се Лянь воспримет этот его облик, эту личину, однако они состояли в отношениях достаточно долго, чтобы Се Лянь успел не только узнать о неблаговидных делишках своего возлюбленного, но и объяснить тому, что подобное его не оттолкнет. Се Лянь был способен принять эту сторону Хуа Чэна. Без ханжеского порицания и презрения, не ставя ему условий и не заставляя отказываться от своего жизненного пути, искреннее убежденный, что коварный хозяин «Призрачного города» — совсем не тот кровожадный демон, каким его малюют, что убивает неугодных, сжигает чужие заведения и вытрясывает долги вместе с почками. Се Лянь вовсе не считал его безвинным, не пытался преуменьшить или обелить его поступки, он прекрасно знал, что Хуа Чэн способен и убить, и сжечь чей-то дом. Но и злодеем, который просто злой, тоже не считал. А о большем, обо всех тонкостях, всей подноготной подобной жизни — ему знать не обязательно. Пусть Хуа Чэн и не воспринимал его как маленькую принцессу, не ведающую мира за порогом дома, которую нужно оберегать от всего плохого, но он бы сожрал сам себя со всеми потрохами, если бы позволил подобной грязи и сволочи потревожить своего гэгэ.       Бабочки выглядели настолько красивыми и были настолько хорошо прорисованы, что казалось, готовы вспорхнуть с кожи, если их спугнуть. Се Лянь, не подумав, коснулся одной из них губами.       Хуа Чэн, до того спокойно и стоически переносивший процесс осматривания и ощупывания, вздрогнул.       — Гэгэ… что это ты делаешь? — Хуа Чэн повернул голову, заглядывая себе за плечо.       Се Лянь отпрянул, задав себе тот же вопрос, а кого черта он делает, но прежде чем успел что-то ответить, Хуа Чэн ухватил его за руку, потянув вперед, и вынудил шагнуть к стене. К единственной твердой стене, остальные три представляли собой лишь полотно тяжелых штор, от пола и до потолка.       Хуа Чэн потянул за широкую петлю шарфа, намотанную на его шее, приоткрывая её немного, ухватил за затылок, проведя большим пальцем по нижней губе, взглядом спрашивая разрешения. Се Лянь просто прикрыл глаза, чуть приподняв лицо навстречу.       Стоило их губам соприкоснуться, как весь мир вокруг будто утратил свою значимость, и ничто не могло побеспокоить. Хотя нет, кое-что Се Ляня всё же беспокоило. Лишь одна дурацкая мысль, а что, если он на вкус как недавно съеденный блинчик?.. но даже если так, то Хуа Чэну это определённо понравилось. От него самого почти всегда пахло очевидной резкой свежестью, как будто это заслуга только что распакованной жвачки или освежителя дыхания.       Когда руки Се Ляня обвились вокруг его талии, пальцы с нажимом скользнули вверх вдоль позвоночника, и он прильнул к нему, притягивая к себе тоже, Хуа Чэн резко сжал кулак, борясь с желанием сдернуть с него и этот шарф, и этот огромный пуховик, и запустить руки под свитер. Что было бы весьма опрометчиво, учитывая, где они, потому что чем больше себе позволяешь, тем сложнее остановиться. Он чуть отстранился, целуя в шею и за ухом, и жарко шепнул:       — Гэгэ, ты ведь помнишь, что мы в магазине?       — Да. Помню.       — О-о, звучит, как будто сожалеешь об этом.       — Да, есть немного.       Хуа Чэн чертыхнулся про себя. Это парадокс, он хотел этого, хотя и не настаивал, однако чем увереннее и более раскрепощенно чувствовал себя Се Лянь рядом с ним, тем больше нервничал он сам. Если раньше невинная и во многом наивная реакция гэгэ на поддразнивания, флирт и знаки внимания максимум заряжала Хуа Чэна хорошим настроением, оставляя с самодовольным видом до конца следующего дня, то теперь это было далеко не столь невинно. Так, наверное, чувствует себя лягушка в медленно закипающей воде. Когда пусть незаметно, но градус растет. Пока в один прекрасный момент не обнаруживаешь, что даже воздух между вами почти кипит от напряжения. Когда в привычных казалось бы действиях появляется очевидный сексуальный подтекст, который просто невозможно игнорировать. Невозможно не додумывать и не возжелать большего. Се Лянь всё ещё смущался, порой его ушки и лицо краснели, становясь цвета той самой коралловой бусины, но он не убегал от этого. Наоборот, он научился поощрять, и оттого дразнить его стало в тысячу раз опаснее, настолько, что Хуа Чэн чувствовал себя, будто… для этого есть очень меткое выражение — будто он ходит по охуенно тонкому льду. До сих пор свойственное ему юношеское стремление быть лучше всех в глазах любимого, впечатлить свою вторую половинку, заслужив искреннее восхищение и похвалу, лишь подливало масло в огонь.       В такие моменты он ясно осознавал, что этот мужчина, ответивший ему, несмотря ни на что, взаимностью, пусть нежные и мягкие черты его характера и внешности вас не обманывают — вообще-то способен уложить его на обе лопатки, буквально, фигурально и во всех существующих смыслах тоже. И не сказать, что Хуа Чэн был бы сильно против.       Сотрудница бутика появилась очень вовремя со своим отрезвляющим вопросом, всё ли в порядке. Се Лянь тут же затянул шарф, скрывая шрам на шее, и поспешил показаться из-за шторы, уверять, что всё просто отлично и не стоит беспокойств. Хуа Чэн быстро оделся, собрал всё вещи и безжалостно разочаровал сотрудниц, заявив, что ничего не подошло, и они не будут это брать. Затем, окинув помещение придирчивым взглядом, ткнул пальцем в каркасную подставку, на которой красовался светлый шарф, по виду что-то среднее между шарфом и палантином. Едва расплатившись и выйдя на улицу, он тут же достал его из глянцевой коробочки, шурша пергаментной бумагой, и жестом попросил подойти ближе.       Возражать было поздно, так что Се Лянь снял свой старый, порядком растянувшийся шарф и подставился для обновки. Прошло много времени, однако своего шрама он всё ещё несколько смущался. Точнее, переживал, как на него могут реагировать окружающие, ведь такая полоса поперёк горла пугает и наводит на определённые измышления, а это всегда неловко.       Хуа Чэн хорошенько прикрыл его шею, и Се Лянь вжал голову в плечи, нежась от непривычного ощущения.       — Какой мягкий… спасибо, Сань Лан.       — Пустяки. Давай-ка заглянем ещё в одно место. Хочу кое-что посмотреть на ту пору, когда ходить, закутавшись в шарф и свитер, станет слишком жарко.       По пути он решил вернуться к прежней теме, поинтересовавшись, какая помощь от него нужна Се Ляню. Вряд ли он мог чем-то помочь с самим прослушиванием… то есть, он, конечно, мог, но Се Лянь о таком не стал бы спросить.       — Ах, это… я так давно в последний раз играл и даже просто выступал перед людьми, что, боюсь, изрядно закостенел. Подумываю даже, а не походить ли мне снова на курсы актерского мастерства?.. правда, и о чём я думал, соглашаясь так сразу, с порога?.. но причитать уже поздно, останется только что-то делать с этим. Хотя бы вспомнить, как это делается, так что, Сань Лан, прошу, будь со мной предельно честен, строг и искренен, когда будешь слушать и оценивать.       — Гэгэ, на целом свете ты не найдёшь никого более искреннего, чем я, — ответил Хуа Чэн и улыбнулся. — Я уверен, всё будет прекрасно, гэгэ отлично справится. Даже в самом ужасном случае, просто не может быть, чтобы ты оказался хуже этих бездарей Наньяна и Сюаньчжэня, которые годами не могут вылезти из амплуа второстепенных героев, это невозможно.       Се Лянь неловко кашлянул, маскируя смех, потёр переносицу пальцем.       — Вовсе они не бездари.       Хуа Чэн лишь фыркнул, одним движением брови выказав, что о них думает.       — Во всяком случае, не настолько безнадежны… я их встретил, кстати. Пока был в агентстве.       — Да-а? Жаль, меня там не было, посмотрел бы на их рожи…       — Да уж, если это попадет в сеть, скандал будет первый сорт, — Се Лянь вновь потёр лоб, вспоминая, как всё прошло.       — Так им и надо.       — Ах, не говори так. Они всё-таки мои старые друзья, и ты многого не знаешь о том, что тогда между нами происходило. Так что не суди их, не нужно. Всё это — вчерашний день, зачем?.. в любом случае, я был рад повидаться. В последние годы я совсем не следил такими новостями, не знал даже, как они. Я рад, что у них всё хорошо.       — Разумеется, если бы они завалили карьеру, взойдя по твоим плечам, им бы вообще никакого оправдания не было.       — Сань Лан!       Хуа Чэн поворчал ещё немного, и они оставили тему, вместо этого Се Лянь принялся рассказывать, что слышал от Линвэнь о предстоящем проекте, в котором согласился поучаствовать. И по магазинам они все-таки прошлись, основательно. Се Лянь согласился, что ему нужно обновить гардероб, раз уж он собирается вновь выйти на сцену, и Хуа Чэн тут же логично спросил, за чем дело стало, ведь это не проблема, они находятся как раз там, где это легко сделать. Вокруг полно магазинов, а у Хуа Чэна — полно свободного времени. Он размахивал карточкой, точно саблей, разя направо и налево, придя в то же азартное, возбужденное состояние, как когда они ходили покупать Се Ляню новый смартфон на замену кнопочной раскладушке.       Можно даже сказать, что это было его любимое занятие. Точно одно из, потому что обниматься и целоваться ему нравилось не меньше, чем осыпать гэгэ подарками. Поначалу Се Лянь чувствовал себя неловко от всех тех вещей, которые Хуа Чэн был готов ему купить и подарить по первому же, даже случайному намеку, даже если это не нужно, одного лишь упоминания, что какой-то предмет ему понравился, было достаточно. Он попытался его вразумить, но вместо этого получил такой ответ, что больше нельзя было отказываться:       — Гэгэ, ты мне ничего не должен. Более того, я делаю это, потому что мне так хочется. Я так счастлив, что хочу хоть как-то это выразить. Мне нравится делать тебе подарки, так что не смущайся их принимать, это ни к чему тебя не обязывает.       Се Лянь тоже однажды сделал ему подарок. Хуа Чэн не считал день своего рождения каким-то сильно значимым событием, однако Се Лянь сумел сделать его особенным всего лишь одним поступком. И покрасневший от избытка чувств грозный градоначальник Хуа сел там, где стоял, прикрывая лицо рукой.       Се Лянь в тот день привел его в свою спальню, которая была не отдельной комнатой, а отделенным ширмой пространством с кроватью. Привел туда, взяв за руку и заставив перенервничать от мыслей, что именно можно подарить в спальне, подошел к старенькому комоду, покрытому новым лаком и с новыми ручками, и выдвинул один из ящиков.       — Я не понимаю, гэгэ, — слегка растерянный Хуа Чэн задвинул и вновь выдвинул поскрипывающий ящик. Пустой, внутри ничего не было, и он действительно не понимал, в чем заключается обещанный подарок. — Ящик?..       — Да. Твой ящик. Для твоих вещей.       Он очень долго молчал, не зная, что ответить, прежде чем решил не говорить ничего и просто поцеловал его.       После долгих поцелуев, призванных выразить обуревающие его чувства, Хуа Чэн немного отстранился, держа лицо Се Ляня в ладонях и продолжая ласкать уголки губ кончиками пальцев, и шепотом спросил, прижавшись лбом к его лбу:       — Гэгэ, можно?..       — Можно, — ответил Се Лянь, прикрывая глаза, и взялся пальцами за пуговки на его рубашке, медленно расстегивая по одной. Хуа Чэну пришлось приложить чертовски много усилий, чтобы удержать себя на месте и от немедленных, поспешных действий, и не завалить гэгэ на кровать немедленно. — Сегодня ведь твой особенный день, так что можешь просить, что захочешь. Поэтому давай снимем твою одежду, — Се Лянь добрался до последней пуговки, распахнул полы рубашки и принялся расстегивать ремень, что было для него более чем смело и решительно, и прямо выразило его собственные намерения. — Положим в твой ящик. И пойдем в постель.       Излишне уточнять, что отправились они отнюдь не спать.       Можно сказать, с того дня он окончательно распоясался и даже перестал скрываться от вездесущих соседей, которые всегда все замечают. И кто когда приходит и уходит, и то, что в квартире явно живет теперь не один человек, так что Се Ляню пришлось срочно придумывать приличное оправдание, пока не насочиняли сплетен. Дескать, просто дальний родственник, поживет тут какое-то время, а Хуа Чэн очень удачно запечатлелся перед соседями со своим неизменным «гэгэ». Вопросы если и остались, озвучить их больше никто не пытался. Нужно было только вести себя поскромнее и потише, насколько это возможно. И не скрипеть больше кроватью в ночные часы.       Впрочем, он всё равно предпочитал валяться на полу, а не в кровати. Раз теперь пол теплый, специально так уложен, расстелить что-нибудь мягкое на нём, стащить все подушки со старого, ужасно скрипучего дивана, сдвинуть стол со стульями к самой стене, и можно неплохо устроиться. Точно не хуже, чем на кровати.       Как раз на полу он и валялся, помахивая согнутой в колене ногой и заложив руку за голову. Другой рукой он держал перед глазами перегнутый через корешок сценарий и с выражением зачитывал отведенные ему реплики. Именно читал, так как видел в первый раз, но большего и не требовалось — многие свои диалоги Се Лянь уже успел выучить наизусть, и ему требовалось только небольшая помощь в исполнении, чтобы запомнить, в каком порядке что идет.       Хуа Чэн расправил неплотную книжицу, украшенную исполненными красивым каллиграфическим почерком пометками и цветными стикерами, и пролистал, ища конец сцены. Се Лянь, заметив это, тут же прервался и уточнил:       — Устал? Давай прервемся ненадолго.       — Да нет, в общем-то… — ответил Хуа Чэн, но тут же положил сценарий себе на грудь и похлопал рядом с собой. — Тогда устраивайся рядом.       Се Лянь покладисто сел поближе, лицом к нему, и Хуа Чэн немедленно переполз, повернувшись на бок и подвинувшись так, чтобы голова оказалась около его коленей. Забираться на них, используя чужие бедра в качестве подушки, без приглашения и без разрешения он не рискнул, однако Се Лянь тут же запустил пальцы в его волосы, поглаживая и заправляя за ухо. Они были у него той самой длины, когда их можно в удовольствие перебирать пальцами, зачесывая на разные стороны, и даже получится собрать в хвостик на затылке, но лучше этого не делать, потому что будет похоже на цыплячий хвост или на растрепанную кисточку, такой же маленький и смешной.       Хуа Чэн прикрыл глаза, спокойно вздохнув, и немного погодя внезапно позвал:       — Ваше высочество.       Се Лянь даже вздрогнул, отрываясь от сценария, который листал, перечитывая собственные заметки. Хуа Чэн приоткрыл один глаз, тот, который нормально видел, и посмотрел на него, прижавшись лбом к его ноге.       — Подумалось вдруг, что тебе подходит, — сказа он и потерся носом чуть выше колена. — «В моём сердце ты — божество…» — и, вновь прикрыв глаза, коснулся губами того же места повыше колена, — «Пусть твои храмы сожжены, не нужно печалиться. Я построю для тебя ещё больше, величественнее и роскошнее тех, что были, с которыми ничьи не сравнятся. Никто с тобой не сравнится…»       — Сань Лан! Это не по сценарию, будь серьезнее!       — Я серьёзен, гэгэ. Разве там написано иное?       — Нет, но не надо говорить с таким придыханием и вообще… негодник, твой персонаж стоит на коленях и уж тем более не делает такого!.. — Се Лянь поймал его руку, убирая со своего бедра, однако бессовестные пальцы выскользнули и продолжили делать всякое. Например, гладить в пояснице, забравшись под домашнюю одежду, практически на грани приличия.       — Если гэгэ желает, я сейчас же встану на колени, — Се Лянь не успел даже ответить на это предложение, как Хуа Чэн подхватил его под спину и под колени и опрокинул, действительно встав на колени. Нависнув при этом над ним. Се Лянь отгородился от этого лиса-искусителя сценарием и насколько мог сурово посмотрел поверх страниц.       — Сань Лан!       — Значит, перерыв окончен, — Хуа Чэн со вздохом откатился в сторону и лег, подперев голову одной рукой, другой же взял дурацкий сценарий, который куда охотнее выкинул бы куда-нибудь в угол, нежели читал с выражением и по ролям. — Что там дальше?..