Вопросы и ответы

— Почему ты изменил его?       Хриплый от долгого молчания голос Луве нарушил тишину рабочего кабинета. Атратин оторвал взгляд от свитка и посмотрел на дэву, появившуюся напротив и вальяжно раскинувшуюся на свободном стуле. Её тёмные глаза пристально всматривались в сосредоточенную фигуру новопровозглашённого консула, и когда она заметила, что тот обратил на неё внимание, капризно поджала губы, произнеся: — Мне не нравится твоё новое имя.       Сервилий улыбнулся, и в глазах его вспыхнули искры веселья. Иногда Луве была похожа на ребёнка, а не на древнего могучего духа, и этот контраст странным образом умилял его. — А почему ты, появившись передо мной, называешься не своим именем? — вопросом на вопрос отозвался Сервилий, на что дэва недовольно нахохлилась. — Это другое, — проворчала она. — Для таких, как мы, имя — не просто набор букв и слогов. Это сама наша суть и наша слабость. Наши враги могут воспользоваться нашими именами, неся нам вред, поэтому мы скрываем их от всех, кроме своих братьев и сестёр. Ашуры делают также, кстати говоря. А у вас, смертных, всё по-другому, — дэва с вызовом посмотрела на человека. — Ваши имена часто несут огромный смысл и силу, но вы не умеете замечать их и использовать. Для вас имена — бессмысленные и безликие слова. А между прочим, у твоего имени особенное значение. И оно мне нравится куда больше, чем то, новое, которое ты себе взял, — Луве снова недовольно нахохлилась и выпалила с обвинительным вызовом: — Зачем?!       Сервилий негромко рассмеялся, покачав головой и прикрыв глаза. Сверхъестественному духу действительно было сложнее понять обычаи смертных так же, как и наоборот. Чуть склонив голову набок и продолжая улыбаться взглядом, он посмотрел на требовательное выражение лица упрямо ждущей ответ дэвы. — Ты не совсем права, моя дорогая, — в конце концов протянул он. — Для нас имена — не просто бессмысленные и безликие слова. Конечно, мы не используем их так же, как вы, но тем не менее для нас они имеют не меньше значения. И то, что многие отказались от своих имён сейчас... — Сервилий покачал головой, и Луве прищурилась, внимательно глядя в его спокойное лицо. — Что это значит для тебя? — проницательно спросила она, и Атратин вновь прикрыл глаза. — Родина отвергла нас, — он медленно покачал головой, устремив задумчивый взгляд куда-то вперёд, но глядя внутрь себя. — Мы бежали из собственного дома, спасая не только свои жизни. Свободу и возможность самим выбирать свой путь — то, что ценнее и дороже жизни. Многие отдали за это свои души, за надежду, которую доверили нам. Мы больше не часть целого, но мы сами целое. Изгнанники, теперь мы хозяева на своей земле. Родина предала нас, и мы основали новую родину. Жизнь разделилась на «до» и «после», и «до» осталось в далёком прошлом, в которое нет и никогда не будет возврата. Мы больше не те, кто убегали из Священного Королевства, и смена имени — последняя дверь, которая закрылась за нами. Теперь есть только одна дорога — вперёд, и мы идём по ней, самостоятельно определяя её. И имя — первое и постоянное напоминание, фундамент, на котором всё строится.       Он говорил неспешно и размеренно, и голос его лился рекой. Луве внимательно слушала слова Атратина, в то время как сам он погружался всё глубже и глубже в воды задумчивости.       Луве была права лишь отчасти, на самом деле. Многие действительно не обращали внимания на свои имена, хотя нередко заложенный в них смысл предопределял судьбу своего носителя. Собственно, многие из тех, кто пошли за отцом Виттой, разделяли это убеждение, и именно поэтому для них всех имя стало таким важным. Те, кем они были до; те, кем они стали сейчас — именно поэтому новые имена они дают себе осознанно, закладывая в них особый смысл.       Публий Сервилий Атратин — почему именно оно?       Их ещё слишком мало, чтобы говорить о традициях и устоявшихся привычках, но личное имя всем своим соратникам и ученикам отец Витта даёт сам. Словно родитель, он называет каждого своего ребёнка, крестя его и направляя. Личное имя — сокровенное сокровище, которое каждый из них, помимо себя, доверяет лишь самым дорогим и близким.       «Отныне тебя зовут Публий, мой ученик»       Обращённый к народу и государству, деятель, посвящающий себя служению. Тонкая улыбка блуждает на бескровных губах молодого консула — наставник рассчитал всё с самого начала. Впрочем, он всегда был умён и проницателен и видел в людях те стороны, о которых они сами подчас даже не догадывались. Именно поэтому Сервилий возглавил пустынную твердыню и отдал за неё жизнь, когда время пришло, верно?..       Второе имя — то, как обращаются другие. Каким они знают тебя и как зовут изо дня в день. Имя, рассказывающее о тебе прежде всех подвигов и свершённых деяний. Он берёт его себе сам, хотя иным его дают товарищи, и не опасается, что звучать оно будет слишком вызывающе или самоуверенно.       Сервилий — тот, кто наблюдает, и тот, кто оберегает. Разве ж не в этом теперь его призвание и предназначение? С того самого мгновения, когда он разделил с учителем его учение, разве не стал он тем, кто оберегает его от уничтожения? Кто бережёт тайну и надежду, а теперь — саму возможность их существования так, как они существуют?       Его выбор определил его имя. Его имя лишь подчеркнуло сделанный выбор. Это было его решение и его ответственность, которую он сознательно взял на себя.       Третье имя, в общем-то, и не совсем имя. Прозвище, которое дают другие. У кого-то их несколько, у кого-то — ни одного. Своё же прозвище он получил практически сразу с основным именем. Атратин — «чёрный», «тёмный» — так его окрестили практически в шутку, возможно желая подчеркнуть черты его внешности. Он и не обижался, приняв его и лишь намного позже понимая, что сокрытый в шутке смысл оказался куда глубже и значимей.       Атратин — это не только «чёрный» и «тёмный». «Окутанный трауром» — мрачное значение прячется в тенях звуков, но и ему не укрыться там навечно. Ведь ни одно имя они не принимают просто и бездумно; ведь отныне их имена определяют их судьбу, и даже шуточному прозвищу надлежит сыграть свою роль. И он принимает их все как часть самого себя. — И всё равно, мне не нравится твоё новое имя, — недовольный, с капризными нотками голос Луве вывел Сервилия из задумчивости, заставив снова поднять взгляд на дэву. — Уж поверь мне, любовь моя, но в ваших смертных судьбах я разбираюсь всё-таки чуточку лучше тебя. И твоё настоящее имя подходит тебе гораздо больше, ведь именно оно и ведёт и будет вести тебя по жизни до самого конца. — Вот как? — улыбаясь глазами, с интересом хмыкнул Атратин. — Что ж, похоже, мне не переубедить тебя? — Никогда, — безапелляционно качнула головой дэва. — Хочешь или нет, но для меня ты навсегда останешься Хюгередом.       Он беззлобно рассмеялся, расслабленно откинувшись на спинку стула. С весельем посмотрел из-под полуприкрытых век на серьёзную Луве и снова хмыкнул. Хюгеред — «совет сердца» или «совет души» (в некоторых контекстах «сердце» и «душа» отождествлялись и обозначались одним словом) — под этим именем он был рождён, под этим именем он рос, под этим именем и начался его путь. Не то чтобы он считал, что оно подходит ему, но, очевидно, Луве действительно было виднее. — И в конце концов, — по-своему истолковав его молчание, упрямо добавила дэва, — я осталась с тобой ещё с твоей «прошлой» жизни. И лично для меня изменилось немногое. И ты для меня не изменился совершенно. И я по-прежнему люблю тебя, — она поджала губы, с вызовом глядя на человека перед собой.       Сервилий нежно улыбнулся, и взгляд его заметно потеплел. Неспешным взвешенным движением он поднялся со своего места, и обогнув стол, остановился напротив Луве. Та выпрямилась в ответ, и Атратин привлёк её к себе, обнимая холодными руками и прижимая к груди, в которой больше не билось сердце. Что вовсе не означало, что оно перестало чувствовать. — Ты лучшее, что случилось со мной и в «прошлой», и в «этой» жизни, — искренне признался он. — Называй меня, как хочешь. Для тебя я всегда готов оставаться Хюгередом.       Горячие руки, горячее тело, горячее сердце — теперь тепло Луве было одно на двоих. Она охотно отдавала его, прижимаясь к холодному телу в ответ. — Я знаю, что ты хотел бы забыть и отпустить, но я также знаю, что ты не сможешь этого сделать, — глухо прошептала дэва, и Атратин покачал головой. — Твоё имя многое говорит о тебе, Хюгеред. И время ещё придёт, когда ты поймёшь это. Когда поймёшь, что даже теперь оно продолжает оставаться с тобой. Пусть твоё сердце больше не бьётся, но твоя душа по-прежнему горит ярким огнём — уж я знаю это, поверь.       Тонкая женская ладошка коснулась груди там, где было сердце, и Сервилий осторожно накрыл её своей ладонью, несильно сжимая горячие пальцы. Бескровные губы оставили холодный поцелуй на пепельной макушке вместе с тихим выдохом: — Я верю.