Вопросы и ответы

— Канмандег пал.       Два слова определили судьбу не только одного города и республики, но всей конфедерации в целом. Сервилий молча прикрыл глаза, слабо кивнув, давая собеседнику понять, что услышал его и понял. Что ж, это было ожидаемо, а оттого он не был удивлён этим известием. — Собери всех, Аврелий. Я хочу сделать объявление, — консул спокойно обратился к застывшему напротив него призраку старого эксцентричного гнома, и тот поклонился, мгновенно исчезая.       На несколько мгновений в кабинете застыло молчание. Атратин свёл вместе кончики пальцев, спрятав за ними нижнюю часть лица. Тёмные глаза его бездумно смотрели куда-то в одну точку на полу, и на душе консула было неспокойно. Впрочем... ничего удивительного: с падением Канмандега Чаррадаш остался последним оплотом на пути к столице. — Мы сможем выстоять, Хюгеред, — из-за спины вышла Луве, и её горячие ладони опустились ему на плечи, мягко, но решительно сжав их. — Барьер вокруг города силён, эльфам и людишкам не пробить его так просто. К тому же они ослаблены, и пустыня сама сделает своё дело. — Нам нужно выиграть время, — Сервилий качнул головой, решительно встав из-за стола. — Унбарам должен подготовиться, и мы должны обеспечить возможность беженцам отступить в горы, — он стремительно подошёл к двери, однако замешкался, едва холодные пальцы коснулись металла ручки. — Город падёт, Луве, но мы должны сделать всё для того, чтобы как можно дольше оттягивать этот миг, — в конце концов всё же толкнул её, выходя в коридор и скрываясь в нём, чувствуя, как обжёг беспокойством и сожалением взгляд дэвы его спину.       Сервилий почти не сомневался в том, что его город не выстоит. Построенный в самом сердце пустыни дом для немёртвых аскетов — он не нуждался в крепких оборонительных стенах и рвах. Защита вокруг города была безжалостной природой да потусторонней магией, которой с ним поделилась Луве, не самая слабая и крайняя в иерархии дэвов. Однако даже в отличие от Канмандега, не говоря уже о других, более уязвимых городах, Чаррадаш не имел вокруг себя даже первой линии укреплений, возводить которую придётся в спешке и на скорую руку. Да, это был промах консула, как градоначальника, однако же он действительно не ожидал, что когда-нибудь всё зайдёт настолько далеко...       Времени на сожаления и сетования больше не было. Действовать необходимо было решительно и быстро. Нельзя было допустить падения столицы, последнего оплота их надежды, а значит, если им суждено отдать за это свои жизни окончательно и собственными костьми остановить наступление, они сделают это.       Консул решительным шагом ступил на центральную площадь. Аврелий успел обойти каждый дом и предупредить каждого послушника, отчего перед Атратином буквально собрался весь город. Он окинул взглядом толпу: мужчины и женщины, сохранившие плоть и нет; призраки и скелеты, пожертвовавшие своими жизнями и телами ради познания и свободы; люди, полуэльфы, эльфы и гномы — в обществе немёртвых границы стирались между всеми народами. Сервилий невесело усмехнулся. — Братья-во-смерти, что разделили друг с другом и со мной наше учение и общую судьбу! — звучно и сильно он обратился ко всем собравшимся, источая спокойствие, уверенность и силу. — Наш час пробил, и наша судьба близится к закату. Пали четыре города, и Чаррадаш следующий примет на себя удар. Живые хрупки, но упрямы, горит их огонь ярко, подпитываясь от разных источников. Их много, и одна жизнь замещает другую, они упорны и до безрассудства упрямы. Они ударят с востока и юга, и лишь вопрос времени, когда они дойдут до нашего города. Ни пустыня, ни могучие чары не остановят их в их безумном рвении. Не буду лукавить пред вами: рано или поздно они смогут дойти до окраин и войти в город. Сражение практически неизбежно, и многие из нас встретят свою окончательную смерть. Кому-то повезёт, и она будет быстрой и достойной; кого-то они осквернят и обрекут на муки, упиваясь своей властью и могуществом. Нас ждёт непростое противостояние, братья-во-смерти. Но все мы должны понимать, во имя чего мы сражаемся.       Атратин обвёл цепким взглядом молчаливо внимающую ему толпу. Часть лиц была взволнована, часть печальна, а часть решительна и мрачна. Никто, однако, не спешил перебивать консула, слушая его внимательно, так, словно они прямо в это мгновение смирялись с неизбежностью своей судьбы. Впрочем... почему «словно»? Любопытная публика жила в Чаррадаше, однако. — Не мы начали эту войну, — консул невесело усмехнулся, покачав головой. — С первых дней нашего существования нас нарекли сектантами и еретиками. С позором и страхом мы бежали из нашей родины в поисках места, где мы сможем быть теми, кем сами хотим быть. И мы нашли наш дом, но и его теперь у нас хотят отобрать. Чаррадаш обречён так же, как Канмандег, Йедия, Батья или Нойян, но наша столица, горная цитадель, может устоять. Нет, она должна устоять: этот город — символ нашей свободы и надежды. Пока стоит Унбарам во главе с консулом Авитусом, нам будет куда идти и куда возвращаться. Мы обязаны сделать всё для того, чтобы защитить его.       Холодный расчёт и констатация факта: пусть это будет концом нашего пути, мы должны принять его с честью. В конце концов, кому, как не нам знать, в чём прелесть и истинная ценность смерти? Именно поэтому тебя всё ещё со смирением слушают и не прерывают, консул? Атратин снова обвёл толпу взглядом. В конце концов даже у самой долгой жизни рано или поздно намечается завершение. — Каждый из вас однажды пришёл ко мне в поисках знаний, ответов и понимания. Каждый из вас выбрал свободу быть теми, кем вы хотите быть, отбросив все страсти и оковы. Теперь же вас хотят заковать в них снова, предать мучительной смерти за то, что вы отличаетесь от тех, кто погряз в дрязгах, страстях и догмах, — он покачал головой, мимолётно вспоминая те тяжёлые опасные дни. — Для некоторых из вас путь лишь начался, и мне жаль, что ему надлежит завершиться так скоро. Но мы не должны ни о чём сожалеть. Мы должны сделать всё для того, чтобы Унбарам выстоял, иначе всё будет бессмысленно. Эта война не за ресурсы и даже не за гордыню живых. Эта война за само наше существование, потому что мы отличаемся и тем самым раздражаем их. — Что нам делать, консул? Ты принял нас, словно добрый родитель, и мы пойдём за тобой пусть даже в самые глубины ада, если он существует, — шаг вперёд сделал один из послушников, человек по имени Фурий — Атратин, конечно, помнил и знал имена каждого из них. Он смотрел на Сервилия со спокойным принятием, и консул ответил ему тем же.       В третий раз он окинул толпу взглядом, видя и чувствуя, как она замерла в мрачном ожидании. На долгое мгновение словно бы задумался, а после вздохнул, хоть, конечно, давно не имел практической необходимости делать это. — Те, кто не готовы умирать так скоро, могут отступить с беженцами в Унбарам и помочь укрепить его — я не стану препятствовать вам, — твёрдо произнёс консул. — Остальным, кто согласны разделить со мной вечность, я дам указания, что делать. У нас есть немного времени подготовиться, прежде чем барьер вокруг города будет разрушен. Мне нужен кто-то из сведущих в фортификациях послушников, а также специалисты по защитной и барьерной магии ограждения. Разумеется, мы не сделаем из Чаррадаша неприступную крепость, но давайте же сделаем его осаду и взятие как можно более тяжёлыми, — Атратин позволил себе ухмыльнуться, и Фурий, а вместе с ним и некоторые другие мужчины и женщины издали недобрые смешки. — Кроме того, — взгляд консула перекинулся на дальние ряды, где стояли первые жители города, которых Сервилий знал ещё с дней собственной жизни, — друзья мои, нам нужна армия, которая будет сражаться против наших врагов. Пора им наконец-то пробудиться от сна, вы так не считаете? — на бледных лицах людей мелькнули хищные опасные усмешки, и консул в ответ сверкнул глазами.       Даже если Чаррадаш падёт следом за остальными городами конфедерации, Атратин заберёт с собой так много живых, как сможет. Время переговоров прошло — пришла пора явить недругам всю мощь и величие некромантии и обрушить на их голову всю ярость немёртвых. Пески пустыни окрасятся в алый, и жнецы пожмут богатый урожай. Не некроманты начали эту войну, однако это не значило, что они собирались сдаваться так просто, отказываясь от отчаянной борьбы за собственное существование и собственное будущее.